Non Cursum Perficio
Шрифт:
Одевшаяся и даже приобретшая некое подобие душевного равновесия Алия сосредоточенно приглаживала растрепавшиеся и упавшие на лоб прядки обратно в строгую причёску, с трепетом поглядывая на Рыжика. Тот, держа меж пальцев дымящуюся сигарету, с видом отрешённым и нездешним смотрел на расчерченные на песке странные знаки, безмолвный и загадочный, словно сфинкс. Алия с некоторой претензией подумала о том, что в силу своей молодости и зависимого от Элен положения быть такой, как Рыжик, она не может. Но вот когда место главы Кирпичного займёт она, Алия Селакес – вот тогда она сможет так же непонятно, дымчато смотреть куда-то за горизонт, различая там силуэты иных миров. И строить в уме сложнейшие гамбиты, и ввергать всех прочих в священный трепет…
– О чём ты сейчас думаешь? О судьбе Некоузья, да?.. – осмелилась тихонечко спросить Алия, остановившись в паре шагов от Рыжика и рассматривая изображённые им на песке закорючки.
– А это что, древние руны, да? Ты пытаешься заглянуть в будущее нашего мира?
Рыжик поднял на взволнованную и опять чуточку растрепанную Селакес свой вдумчивый взгляд, и хотел уже было ответить ей чистую правду: «Я думаю о яйцах и червяках. А это не руны, это таракан с бантиком и трамваи ездят». Но заметил золотистые искорки детской веры в чудеса в карих глазах Алии, и вовремя прикусил губу. Ему не хотелось так прямо и сразу оглоушивать юную принципалку концептами типа «Истинное величие заключается в простоте», это было бы… жестоко. Да, жестоко.
Рыжик ещё помнил, как он сам по самые уши провалился в суровые жизненные реалии в далёкие времена своей цветочно-медовой юности… Нет уж. Шоковая терапия – это не наш метод.
– Да, – в конце концов, ответил Рыжик, соглашаясь с идеализацией своей персоны, и стряхнул пепел с пахитоски. – Именно об этом я сейчас и думаю. У меня тут ещё много начинаний всяких незаконченных… но это, в сущности, неважно. Гораздо больше меня интересует твоё, Селакес, появление на Озёрах, и в частности на этом уютном тёплом водоёме. Что, в Кирпичном сезонное отключение горячей воды?..
– Только не смейся, – Алия сжала губы, показывая, что в противном случае ужасно и навсегда обидится и уйдёт, хлопнув дверью. Или молнией. Если двери не подвернётся.
– Нет, что ты, – Рыжик затушил сигарету об обломок и обнял одно колено руками, выказывая готовность слушать.
– Сначала я хотела сразу приехать в Депо, оставить свою машину на парковке за Серебряным ручьём и появиться на традиционном завтраке… я рассудила, что точно смогу тебя там найти, – Алия опять поправила непослушную прядку, прижав её краем гребня, чтобы не выбивалась на лоб.
– А потом такой туман упал, никакой дороги не разобрать, и я заблудилась. Свернула куда-то не туда… Заехала в тупик к воротам трамвайных ангаров, это где-то во-он там, сбоку от круга конечной. Бросила машину и пошла дальше по рельсам пешком. Но опять не в ту сторону – не в Депо, а по ветке пятисотого маршрута… Да ещё туман этот. Густой, как будто молоко разлили, и в нём всякие вещи думаются… и чудятся…
Алия умолкла, замерев. Солнце мерцало в каплях воды на её спрятанных в подоле платья, смущённо сжатых руках – и в каплях на стрельчатых, сурьменно-чёрных ресницах.
– Какие… вещи? – тихо спросил Рыжик, вставая напротив, и кончиком пальца дотронулся до изгиба вены на запястье Алии – словно девушка была тонким колокольчиком и могла звякнуть от этого прикосновения. В его жесте, в тихом, лишённом выражения голосе было нечто настолько сокровенное, что Алия не вынесла. Дрогнули, стряхивая хрустальные капельки, руки и ресницы; дрогнули губы, всё ещё не желающие выпускать на волю признания.
– Плохие вещи, Рыжик… – выдохнула девушка, разом теряя свою наигранную, неумелую пока ещё манерность – способ выглядеть взрослой и искушённой. – Мне никогда в жизни не снились кошмары, а в тумане я увидела их наяву. Еле от них сбежала – и хотел побыть одна, погреться, чтобы внутри всё успокоилось. Я…
Алия неуверенно потрогала свой красивый гребень с розами в высокой причёске.
– Впрочем, это всё дело прошлое... Ты и сам знаешь, что слабости, страхи и сожаления – удел неудачников. Не смотри, что я сейчас… Я сумею это перебороть!
Рыжик склонил голову набок, глядя, как всё ещё роняющая слёзы принципалка отчаянно латает вопиющие дыры в своей броне – пока ещё хрупкой, более кажущейся, чем настоящей. В броне из того, что Алия полагала величием и признаками внутренней силы. Он не мог объяснить, отчего ему интересна Алия Селакес – в сущности, ничем особенно не примечательная девица-принципалка со своими девичьими мыслями и постремлениями, присущими большинству девиц её возраста.
Но своим почти звериным чутьём Рыжик ощущал за всеми этими атрибутами нечто важное и ценное. То, что в своё время выйдет из тени, выберется из тёмного уголка души и сыграет свою немаловажную роль. Оно виделось Рыжику круглой красной бусиной – вроде тех, что раскатывала Алия, произнося его имя. И Рыжику очень хотелось подержать эту штуковину в руках. Он решил, что не отцепится от Алии, пока не поймёт, что она запрятала – эта была жажда тёмных сказок, сродни той, что одолевала его в присутствии вечно корректного и невозмутимого Дьена Садерьера.
Чем сильнее от Рыжика что-то прятали, тем больше он хотел это заполучить. И не собирался останавливаться ни перед чем.
– Я не буду насмехаться над тобой или несерьёзно относиться к тебе, Алия Селакес, – произнёс Рыжик, как клятву, и опять коснулся её руки кончиком пальца. Такое ощущение, будто трогаешь цветочный лепесток, распустившийся из бутона всего минуту назад. – Я обещаю тебе. Веришь?..
– Да, – еле слышно ответила Алия. В её душе опять дрожала, готовая сорваться, какая-то потайная струна. В этот момент она интуитивно начала осознавать важную разницу между «быть» и «казаться». Для подружек-принципалок важнее было казаться, важнее была игра на публику; для Рыжика же значение имело только быть. Быть собой, Алией Селакес, может, не идеальной, но зато настоящей. «И это, – подумала Алия, – это правильно. Так и должно быть всё устроено. Вот Рыжик – он то, что есть, и ничуть этого не стесняется… в отличие от меня. Значит, нужно измениться… так, чтобы гордиться тем, кто я есть. Нужно не притворяться, а меняться».
– Ты знаешь, – продолжила Алия, опять поправив гребень, – я столько ошибок в жизни своей наделала. Элен Ливали говорит: когда ты идёшь к высшей цели, когда выполняешь свой долг, зачастую приходится жертвовать чем-то… или кем-то. Это неизбежно и необратимо, так устроен мир. Но, Рыжик…
– Есть вопросы, которым ответов нет, – Рыжик от этих слов как будто заледенел, застыл, сразу отдалившись. Он даже обошёл Алию и спустился к воде, чтобы увеличить дистанцию между ними.
– Даже у меня. Этот выбор всегда не в пользу чего-то, и этот выбор даже не между большим или меньшим злом. Тут всё гораздо запутаннее. Знаю лишь, что последовательность из таких выборов в течение жизни скалывает с тебя одни черты, обнажая другие. Формирует твой облик – беспощадно и необратимо. И даже признавая ошибочность тех или иных шагов, мы уже не можем вернуться и исправить. Что не избавляет нас от необходимости выбирать. Согласен, это всё грустно, но… Алия, даже если всю жизнь идти в темноте, по грязным дорогам и обочинам, обдираясь об колючки,… всё равно ты можешь, пусть в самый последний момент, повернуться лицом к Востоку и увидеть полоску зари. Никогда не поздно. Никогда не поздно выбрать что-то иное… и стать иным. Я совсем недавно это понял. Меня научил… Камилло Диксон.