Non Cursum Perficio
Шрифт:
Вздохнув, Рыжик зашёл в полоску прибоя по щиколотку, подвернув джинсы, и прижмурил глаза на ярком солнце. Он думал сейчас об Элен Ливали и о том, чему же она учит этих детей, так отчаянно жаждущих повзрослеть – и не думающих о последствиях. Кто это там говорил: «Осторожнее со своими желаниями – они могут сбыться?». А это: «В жизни бываю две трагедии: одна, когда вашим мечтам не суждено осуществиться, вторая – когда вы получаете то, о чем вы мечтали»… Столько слов, столько серебра – звонкие монетки в пригоршне. Всё же это лучше, чем захлёбываться одиночеством в тумане, где действительно думаются… «всякие вещи».
– Не сердись на меня… Ррыжик, – тихо подошедшая Алия чуть коснулась его руки. Каблуки алых туфелек глубоко проваливались в мокрый песок, и оттого девушка стояла на цыпочках.
– Я когда с тобой говорю, то как неумёха-официантка с полным дорогой посуды подносом в свой первый день работы. Одно неверное движение – и всё рухнет…
– Да нет, – сказал Рыжик, и задумался над тем, что он сказал. «Да нет» – это было сомнительное сочетание как раз в духе Женщины-Загадки Селакес. Ещё подумав чуть-чуть и повернувшись к начавшему припекать солнцу спиной, Рыжик прибавил:
– Я не сержусь, я просто тоже сделал много ошибок и принёс много жертв на своём пути… и стараюсь избегать мыслей о них. Не ошибается только тот, кто ничего не делает, это так, но… в некоторые моменты думаешь, что было бы лучше и впрямь умереть через несколько часов после появления в этом мире. По крайней мере, так было бы гуманнее. И по отношению к себе самому, и по отношению к окружающим.. Лучше, чем жить, мучаясь и мучая, и вечно бредя в потёмках… а впрочем, ну их, эти гадкие измышления. У меня от них мигрень и угроза ранней седины! И ты тоже не измышляй. Давай лучше в кошачью колыбельку поиграем?..
И они тут же распялили на пальцах узкую алую ленту с туфли Селакес, и началось древнее шаманство, старинная забава, оставшаяся в нашей крови от каких-то паукообразных, что ли, далёких предков. Оба они были искушены в искусстве плести и не запутываться. Белые и смуглые пальцы мелькали и скользили, и алый шёлк переливчато пульсировал в двух парах рук, жил своей собственной жизнью. Артерия, одна на двоих; путеводная ниточка Ариадны. В какой-то момент, сплетясь пальцами с Алией, Рыжик подумал: «Как странно – символ этот… мы стоим и забавляемся с ленточкой… а Ленточка едет где-то в трамвае, и ей совсем не до забав и кошачьих колыбелек. Но что поделаешь, если всем так нравится решать за меня, придумывать себе Норда, или Рыжика, или кого-то ещё… Откуда они всё это берут? С потолка?.. Дьен Садерьер решил за меня, что я директор Антинеля. Ленточка решила за меня, что я в неё влюблён. Меня при этом спрашивать как бы не полагается: дурной тон. Сейчас вот и Алия тоже что-нибудь себе решит. Вот почему мне хорошо с Камилло – так это потому, что он не пытается сделать из меня кого-то ещё. И умеет слышать в моём голосе интонации… он вообще умеет слышать, что я говорю».
А Алия ничего так особо и не думала, просто наслаждаясь игрой и собственной ловкостью, и пригревающим обнажённые плечи солнышком, и прохладными касаниями пальцев Рыжика.
Вцепившиеся было в неё когти кошмаров и плохих мыслей неохотно разжались, на время выпустив жертву – но не забыв о ней, как наивно полагала Селакес. О нет. Вовсе нет.
Неизвестно, сколько длилась их игра – может, час, а может, и все два. Но когда солнце вошло в зенит, Рыжик ловкой комбинацией привёл запутанную «колыбельку», похожую на плод любви паучка и гамака, в исходное состояние. Улыбнулся углом рта:
– В жизни всё, как в этой игре. Запутываешь, строишь хитроумные комбинации – а в конце или завязываешься в узел, который нельзя даже порвать, до того он крепок, или возвращаешься в начало. И распрямившаяся ленточка твоего пути – это прямая линия кардиограммы. Как будто ничего и не бывало…
– Но для «кошачьей колыбельки» нужны два игрока, – Алия провела рукой по волосам – яркое весеннее солнце изрядно напекло ей темноволосую макушку. – А люди и в одиночку ухитряются так запутаться, что даже дышать не могут.
– Всё равно за ниточки твоих чувств дёргает кто-то ещё. Другой игрок, или даже несколько, – Рыжик задумчиво смотал Алину шёлковую ленточку в рулончик, потом сделал из него розу.
Селакес завороженно смотрела на его пальцы, любовно расправляющие лепестки «розочки».
Рыжик ходил по самому краешку Алиной души, как по берегу озера, и бесстрашно заглядывал внутрь, в глубину. Ещё чуть-чуть – и различит там, под толщей воды…
– Пошли отсюда, – резко сказала, даже приказала Селакес, и двинулась на тропинку к Депо, увязая в песке и чуть разведя руки для равновесия. Рыжик, склонив голову набок, внимательно смотрел ей в спину. Вода в озере, чуть заметно накатывая на берег маленькими волнами, что-то невнятно и неразборчиво шептала ему о розах и ландышах, о предательстве и верности, и о любви, и о смерти…
Извечные сказки, истории наших жизней, такие разные, но всё же одинаковые по сути.
– Ну? Ты идёшь, Ррыжичек? – полуобернувшись, Алия вопросительно выгнула левую бровь. Ей до того сильно хотелось поскорее убраться подальше от вкрадчивого шёпота воды, что Алия была готова даже не дожидаться Рыжика. Она подумала, что всего пару часов назад собиралась купаться – и передёрнулась. Вода оказалась продолжением тумана. И как в густой бело-молочной пелене Алии мерещились призраки, так и её собственное отражение в озере превращалось – если долго смотреть в глубину – в другое лицо. Очень похожее на Алию… но всё-таки не её.
– …да, иду, – Рыжик со вздохом распустил шёлковую «розочку» и побрёл к валуну, где лежали его сапожки. Алая лента тащилась за ним следом по песку, до жути напоминая кровавый след. Селакес даже зажмурилась, чтобы не видеть. Только сейчас девушка поняла, что ужасно устала – она ведь не спала всю ночь, готовясь к празднику Перемены.
– Мёртвые не прощают… они просто молча смотрят на тебя из тумана, из воды и даже из зеркала – и ждут… да, Алия? – совсем рядом, над плечом девушки, прошуршал голос Рыжика – как будто пересыпающийся в часах песок. Алия вздрогнула всем телом, словно раненый зверь, и еле слышно всхлипнула.
– У кого-то их совсем нет, а у кого-то – целое кладбище, – продолжал Рыжик. Он не собирался выпускать Алию из мёртвой петли своего лишённого выражения голоса, покуда она не расскажет ему… историю. Да, историю – как это сделали Дьен Садерьер, убивший своего брата, Камилло Диксон, нелепо потерявший самую главную драгоценность в своей жизни, и многие, многие другие, которые были до них.
– Уверена – у Элен Ливали как раз это кладбище и есть. Большое, просторное… ухоженное, с чистыми дорожками, с рядами ёлочек. Элен любит порядок, – глухо отозвалась Алия, еле-еле совладав с собой. Прошлое рвалось из неё наружу, но Алия Селакес держала очень, очень крепко – за эти годы она научилась. Талантливая девочка, отличная ученица, первая принципалка… Она не поддастся. Да, Рыжик – это Рыжик, существо со своими понятиями о морали и тому подобных вещах, но… но неизвестно, как он посмотрит на Алию, если она всё-таки выдернет из себя этот острый, беспощадный шип розы, что вонзился в её душу без малого семь лет назад.