Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Тамсин очень верит в то, что посуда бьётся к счастью, – объяснила Алия, тихо подходя сзади и кладя подбородок к Рыжику на плечо. В стёклах буфета зыбко отразились их лица, чем-то неуловимо сейчас похожие. – Она мне рассказала, что когда только пришла в Депо, дольше всех девчонок не могла привыкнуть к своей слепоте. Постоянно всё роняла, врубалась в косяки, попадала в аварии, один раз даже переехала трамваем какого-то мальчишку. Ужас, в общем. Вот Тамсин и стала собирать разбитые чашки, чтобы отвлечься от проблем, и как-то незаметно втянулась. А её лучшая подруга Аанна ещё посоветовала склеивать из разных черепков новые чашки – как будто в мозаике. Находить кусочки, подходящие друг к другу по форме и размеру. Тамсин это занятие здорово помогло обвыкнуться в Депо и смириться со своей новой жизнью. Аанна умница, что это придумала. А что было делать? Тамсин первые полгода с ума сходила, всё норовила повязку содрать или в озеро уйти… Леди Джанне ей потом сказала: «Дурочка, ты же такая счастливая! Чашки из осколков клеишь, а остальные люди то же делают со своими судьбами. И я по пальцам могу сосчитать тех, чьи усилия, после долгих лет трудов, после изрезанных в лохмотья рук, всё-таки увенчались успехом…».
– Любопытно, – Рыжик смело открыл дверцы буфета и взял в каждую руку по черепку. Потом попробовал их соединить, покачал головой. Чуть повернулся к Алии, почти коснувшись её щекой, и спросил, – а ты не пробовала сама поиграть в это джексо с посудой?
– Пробовала. Пыхтела часа четыре, склеила в результате блюдце с двумя ручками по краям. Оно у меня дома в Кирпичном в комнатке живёт, на удачу, – Алия улыбнулась, опустив ресницы.
– Приезжай к нам в интернат, я тебе его подарю.
– Ага, а меня, в свою очередь, по принципу транзитивности, ты подаришь Элен Ливали? – изогнул бровь Рыжик и взял другой черепок: его заметно увлекло хобби Тамсин.
Алия прикусила нижнюю губу:
– Не говори так, Ррыжик! Знаешь, очень обидно, что ты думаешь обо мне только как о первой принципалке! Я не предам тебя.
– Что, даже ради идеи уз и ради счастья светлой нежной девочки Ливали?.. Даже зная, что это предательство поднимет тебя в заоблачные выси власти, и спасёт новый Некоуз от исполнения пророчества? – Рыжик склонил голову набок, прислонившись виском к скуле Алии – они так и стояли рядом перед буфетом, как дети перед украшенной ёлкой.
– Я знаю, что ты не простишь, – просто отвечала Алия. – И, самое главное, что я сама себе не прощу. Такие, как ты… встречаются очень редко. Ты звёздный жемчуг – не чета рубиновым бусам, или марлевым ленточкам, или даже белым-белым цветкам ландыша. Если бы, Ррыжик, ты был жемчужиной, я бы носила тебя на шее на самой крепкой нитке из красной меди, белого света и чёрного шёлка, и сжимала в кулаке, когда волнуюсь, на удачу. А если бы ты был на самом деле иголкой, я бы держала тебя в бархатной коробочке, и вышивала тобой лишь на самой дорогой и роскошной ткани… Жаль, что тебя невозможно удержать, Рыжик.
– Это точно, – тот чуть улыбнулся, блеснув глазами, и вдруг взял да и соединил две половинки разных чашек – бело-синей фарфоровой, расписанной ландышами, и глиняной, с замысловатым узором, похожим то ли на паутинку инея на стёклах, то ли на завитки сигаретного дыма.
Эти две половинки идеально совпали, словно раньше были одной целой чашкой, и Рыжик удивлённо присвистнул через щербинку между передними зубами. Алия от интереса взяла его за локоть и вытянула шею через Рыжиково плечо:
– Ух ты, да у тебя талант! Да, это не блюдца с ручками лепить…
– Это кое-что похлеще, – Рыжик поставил полученный гибрид на полку – тот не развалился, остался стоять, как склеенный. Медленно и бережно Рыжик закрыл створки буфета, потом так же медленно и бережно высвободился из рук Алии. Постучал по стеклу ногтями и, не оборачиваясь, тихо сказал:
– Это мой последний шов в Некоузье, Алия. Он будет… вот таким.
Девушка вздрогнула, как от удара током. Комнату на минуту закрыло тенью: прямо за окном, в полуметре от них, прогрохотал трамвай, уничтоживший часть реплики Рыжика, так что Селакес досталось только два последних предложения:
– … так уж, видно, суждено. Любовь... ты знаешь, у сакилчей есть такая присказка: l’amor tres forte el muerte…
– Любовь сильнее смерти, – блеснула эрудицией Алия, забираясь в кресло и стягивая туфельки.
– А ты… ты веришь этой присказке, Ррыжик?..
– Я её постигаю на личном опыте, – еле заметно улыбнулся Рыжик и заправил за ухо длинную чёлку. – Слушай, мне что-то неспокойно… Ты здесь отдыхай, а я схожу, у девчонок пустырника попрошу, или валерьянки какой.
– Ты из-за шва волнуешься? – робко спросила Алия, сворачиваясь в кресле клубочком. Ей было неловко из-за того, что Рыжик так откровенно признался девушке в своей слабости. Она всё-таки больше настроилась на то, чтобы тихо восхищаться Рыжиком и учиться у него, а не по-дружески общаться с бывшим директором Антинеля, которого даже сама Элен Ливали старалась не поминать ближе к ночи. Это обескураживало Алию, воспитанную на концепции «сильные люди никому и никогда не открывают своих эмоций и переживаний».
– Из-за шва не очень… это просто обязанность – довольно неприятная, но от неё никуда не денешься. Когда я шью, то почти ничего не ощущаю. Я выпадаю из любых чувств, словно вместо крови сплошной новокаин, – Рыжик прислонился спиной к буфету, устало опустив плечи.
– Тут дело в другом… и я даже боюсь начинать обдумывать, в чём именно. Что-то страшное грядёт, Алия. Настолько страшное, что… что я не смогу закончить шов. Сломаюсь на полдороге, ощутив себя живым человеком, а не Иглой Хаоса, или, как ты выразилась, фарфоровой куклой с невзаправдашним сердцем из алого шёлкового лоскутка…
– Я в тебя верю, Ррыжик, – тихо сказала Алия, и от её голоса раскатились по дощатому полу тёмно-красные бусины с искорками пламени внутри. – Ты сможешь, я веррю…
…В коридоре, длинном и сумрачном, было пусто и тихо – только с кухни долетало невнятное воркование радио. Рыжик, бесшумно ступая по полосатым матерчатым коврикам, устилавшим пол, прошёл вдоль череды дверей, пытаясь отгадать, в этом ли доме живёт Ленточка – и заодно отгадать облик той или иной трамвайщицы по внешнему виду двери в её комнату. Посмотреть было на что – вышивки, коллажи, венки, узорчики… Временно забыв обо всех тревогах, Рыжик неторопливо прогуливался по коридору, словно по выставке авангардного искусства, и созерцал двери. У одной из девчонок он увидел множество маленьких, не больше его мизинца, ящерок из дерева, глины и металла, как будто прятавшихся среди наклеенных на дверь метёлочек ковыля и тимофеевки, и с полуулыбкой подумал, что девчонка наверняка носит всё белое и ужасно любит мандарины…
А от другой комнаты, разукрашенной цветущими вишнями, Рыжик шарахнулся, как от чумы, и потом долго оглядывался через плечо, щёлкая пальцами, чтобы отвести беду…
Дойдя до входа с улицы, Рыжик немного поколебался, но потом тяга к прекрасному победила, и он пошёл обратно по другой стороне коридора, удивляясь талантливости обитательниц дома.
Двересозерцание так его увлекло, что когда перед Рыжиком оказалась бледно-голубая, местами облезлая створка безо всяких украшений, бутоньерок, картинок и надписей, он серьёзно завис, пытаясь понять, кто за ней живёт. Какая-то непримиримо настроенная аскетка? Или жильё пока пустует, дожидаясь очередную жертву привокзальных ворон?..