Ноша избранности
Шрифт:
Утром недовольство высказал один из всадников: мол, липнут тут всякие... Аня обиду глотать не стала. Демонстративно протянула парню флягу с водой и ложечку: "Пои сам. Я пошла." Вояка вдруг отвёл глаза, смутился и поспешил сбежать. Кстати, под смешки товарищей.
Караван тронулся в путь. Часа через два раненый открыл глаза, огляделся мутным взором, едва поворачивая голову от слабости:
– Где я?
– Пока здесь.
– Хорошо, - он опустил веки, помолчал, собираясь с мыслями. И с силами наверно тоже, снова открыл глаза, спросил.
– А как
Аня вздохнула:
– У Громира - двое, - не договорив, она, после паузы махнула рукой.
– У ваших - только ты. А у тех - восемь трупов. Больше не полезут. Некому.
Опять пауза. Раненый осмысливает услышанное:
– А я - жив?
– Скорее жив, чем мёртв. Ты, главное, держись, не умирай. Не порть мне репутацию.
Лёгкая усмешка пробежала по губам парня. Шутки понимает. Значит, не безнадёжен.
– Постараюсь.
– Тогда поглазей по сторонам немного и спать.
– Что с ним?
– Всадник навис над ними.
– Очнулся, разговаривает.
– Будет жить?
– Рану бы посмотреть. Только я его не подниму.
– Поможем.
Лошадей остановили. Двое товарищей приподняли раненого и держали навису, пока Аня сматывала повязку, осторожно снимала присохший лоскут, прощупывала тело вокруг раны. Похоже чудо действительно произошло. Ей удалось избежать заражения. Есть отёк, небольшое воспаление и только. Свежая, пропитанная спиртом прокладка под старый бинт. С перевязочным материалом здесь напряжёнка. Аня разводит спирт водой, медленно, по ложке выпаивает раненому:
– Теперь он будет спать. Завтра, думаю, жар спадёт совсем. Послезавтра - сниму верхние швы. Иначе они начнут врастать.
– А когда он будет здоров?
– Не скоро. На лошадь, думаю, дней через десять сядет. Но повязка на нём останется дольше. Как её менять - вы видели.
Дружбы не возникло. Даже шипеть меньше не стали. Но какая разница? Лекарка, ждущая от пациентов благодарности - просто наивное дитя. Не ненавидят - уже хорошо. Так говорила мама, причём в мире, гораздо более гуманном, чем этот. Кстати, о гуманности...
На следующий день дозорный всадник принёс весть: он видел собачников. Пехотинцы пошушукались между собой, оседлали коней. Все. Свой поступок они объяснили просто: тактика мол такая. Двое не одном коне. Если эти звери сядут каравану на хвост, - оставим, как обычно, заслон. Если не сядут - догоним. И лишь Аня с Иришей понимали: заслона не будет. Будет бой на уничтожение.
Так и вышло. Пехотинцы поднялись на холм, гремя щитами и вызывая собачников на "честный бой", в то время как их товарищи на конях, притаились, невидимые для кочевников за холмом. Естественно, собачники спустили псов. Немного, кстати. Как потом выяснилось, всего шесть штук.
Пехотинцы стояли на вершине плотной группой, а на них, как волна прибоя, неслись бронированные псы-людоеды. Снизу картину скорой расправы наблюдали конные воины собачников. Со скукой, надо заметить. Не в первый раз. Да и не в сотый, тоже. Но сегодня всё пошло не так. В последний момент, перед самым столкновением, воины
Но пехота на холме больше топала и шумела, нежели спускалась. Холм притормозил разбег, а слева, из-за холма вырвался отряд конников в доспехах. Клещи.
Теперь собачниками овладел настоящий ужас. Так и не коснувшись дерзких пехотинцев, они развернулись, пытаясь спастись бегством, но только подставили бока и спины под удар тяжёлых копий.
Эта схватка тоже закончилась в единый миг.
Пехотинцы добивали раненых, ловили коней, снимали с трупов одежду, оружие, брони, а наездники уже мчались к стану.
Передвижной лагерь кочевников тоже оказался невелик: три крытые повозки, стадо овец, несколько коней, два пастуха, которых тут же и прикололи. Рядом с повозками плелась вереница из четырёх рабов, окостеневших от ужаса и осознания неизбежной участи мясного скота. Детей в лагере почему-то нет, но есть пять женщин. Не рабынь. Но ведь бабы же!
Интересная находка ждала добытчиков в последнем фургоне. В двух первых - собачники везли запасы крупы, соли, овчин, выделанных и сырых. Но в третьем фургоне, кстати свободном от груза, ехали пассажиры: мужчина неопределённых лет и хилого сложения, обросший сивыми волосами невероятной длинны, с длинной же, сивой бородой и вялая, бледная девица лет шестнадцати. Одеты путешественники были добротно, в многослойную одежду из хорошей ткани. Вид вооружённых воинов поверг их в ужас.
Воин, первым распахнувший полог, расплылся при виде девушки глумливой улыбкой, поманил её пальцем: "Иди ка сюда, красотка." Девушка испуганно сжалась, попытавшись спрятаться за спину мужчины, но тот выдернул её из-за себя, толкнул к воину.
– Иди, иди, - осклабился рубака, обнажая крепкие зубы.
– Она - девственница, - предупредил воина мужчина. Насмешливый взгляд и издевательский ответ:
– Проверим, - наёмник запрыгнул в фургон, подтянул к себе оцепеневшую девицу, запустил пальцы вглубь, под юбку.
– Точно!
– ладонь по-хозяйски похлопала девушку по промежности.
– Что? Точно?
– вторым в фургон заглянул Лагаст.
– Она - девственница, - ответил дружинник командиру не столь уверенно.
– Уже проверил?
– Проверил... Командир, как решим: кто будет первым?
Лагаст окинул взглядом фургон, перепуганных пассажиров, чуть поморщился:
– Никто. Там, на улице пять баб. На всех хватит. И, главное, они от этого не подешевеют.
На лице воина отразилось разочарование. Сладостный миг всевластия - главная награда за победу, - промелькнул и закончился лишь подразнив. В силу вступала суровая необходимость.