О культуре и не только
Шрифт:
Источник ее выносливости и долготерпения известен одному Богу. Никто никогда не видел Марию Владимировну плачущей. «Железная женщина», – говорили многие с недоумением…
Миронова – не просто легенда нашей эстрады. Она и человеком была легендарным. Ею восхищались, ее цитировали и побаивались. Имея собственное мнение обо всем – телевидении, экономике, управлении государством, наша «Марья» не стремилась к особой деликатности. Могла по-гоголевски припечатать человека своим поставленным, с металлическими нотками голосом. Одного актера, завсегдатая посиделок, тусовок и разных «капустников», называла вездесущим. Поделив это слово пополам и удвоив «с» в части «сущий»…
Миронова – из плеяды тех подлинных советских звезд, которые и жили по-звездному, то есть неторопливо и с достоинством. Не работали летом, потому что лето – время
Свое первое интервью с Марией Владимировной Мироновой я записала, когда мне было лет восемнадцать, а ей, соответственно, под восемьдесят. С тех пор и до конца ее жизни мы не то чтобы дружили – это глагол слишком ответственный, но виделись часто. Счастьем моим было приезжать в потрясающе уютную квартиру на улице Танеевых (теперь Малый Власьевский переулок) или на крохотную дачу в Пахре, прозванную за размеры «бензоколонкой». И ни разу мне – ровеснице своих внучек – Мария Владимировна не сказала «ты».
Интервью, которое я решила вспомнить незадолго до дня ее памяти, делалось в декабре 1994 года. Прошло 13 лет, а все, что говорит Миронова, не просто осталось актуальным, – кажется, будто мы беседовали неделю назад. Просто Мария Владимировна очень хорошо знала свою страну – ту, где родилась, работала, прославилась и свершила путь длиной от последнего российского императора до первого российского президента.
Мария Миронова: «Разве людей выбирают в Думу, чтобы они воздерживались?»
– Что или кто помогает Вам жить сегодня?
– Я репетирую в спектакле «Уходил старик от старухи». Там у моей героини есть фраза: «Жизнь – это, в общем, простая штука». Так что ничего супернового и оригинального я вам не скажу. Мне помогает жить семья. Ее нет, но она была на протяжении 45 лет, и от нее все еще идут свет и тепло, как от погасшей звезды. Если бы не Александр Семенович Менакер, вы бы, наверное, не сидели сейчас здесь и не задавали мне вопросов. Вероятнее всего, вы бы вообще не знали о моем существовании. У меня был замечательный муж, друг, художественный руководитель – в одном лице. Только теперь я могу открыть, кто же действительно первенствовал в нашем дуэте – при жизни он бы мне этого не позволил. Когда сегодня таксисты не берут с меня денег, это заслуга исключительно Александра Семеновича. Счастье мое, что он именно в меня влюбился. Могло получиться: Менакер и Иванова. Или: Менакер и Сидорова. Очень просто. Но Менакер был бы все равно.
– А Вас бы не было? Неужели вы настолько не уверены в собственном таланте?
– Я не считаю себя особо хорошей актрисой. Разве что приличной. К моменту нашего с Менакером знакомства его имя набиралось на афишах аршинными буквами, а мое – внизу, петитом, где «при участии и др.» Но всю свою дальнейшую жизнь он самоотверженно и бескорыстно посвятил моей карьере.
– Тем не менее в стойкой, неослабевающей популярности есть и Ваша личная заслуга.
– Безусловно, заслуга есть. Она заключается в том, что я – мать своего сына. Вы знаете, я сейчас особенно «популярна» в двух местах – на Ваганьковском кладбище и на Черемушкинском рынке. На рынке мне постоянно что-нибудь дарят: лимоны, вырезку, вот тапочки, которые на мне, перчатки вязаные, просто цветы… Отказаться невозможно – люди страшно обижаются. На кладбище ко мне подходят, заговаривают, желают здоровья. Наверное, будь у меня силы ходить по улицам, я бы и там ощущала свою «популярность». Мне приходит много писем. В основном от людей значительно
– За последние несколько лет от нас ушло немало прекрасных актеров. Их вспоминают, отмечают даты рождения, смерти. А Андрей Миронов на экране постоянно, безо всяких специальных поводов. Хотя «тайна сия велика есть», но все-таки – как Вы для себя объясняете феномен этой непреходящей любви?
– Чем реже встречаются качества, которыми в полной мере обладал Андрей, – мягкость, доброта, человечность, тем он нужнее людям. Он получил их от отца, а его отец – от своего отца. Не говорю уже о том, что Андрей был редким актером, актером на все времена. Явлением в искусстве. При его жизни клановая критика – а другой у нас, по-моему, не было и нет – этого не признавала. Но время все решает по-своему. Как ни странно, по достоинству оценивать Андрея начали те поколения, которые практически не застали его на сцене. Им вдруг оказались важны и дороги эти старые пленки. Так что у Андрея еще большое будущее… К сожалению, мы иногда видим, как очень авторитетные и уважаемые когда-то люди, находясь в добром здравии, выпадают из нашей жизни. Но бывает и наоборот…
– Вы ведете довольно активную общественную деятельность. На Ваш взгляд, стоит ли людям искусства открыто обнародовать свои политические взгляды и симпатии?
– По-моему, у нас все хорошие начинания уходят в песок, потому что на самый простой вопрос, например: «Как вы хотели бы жить?», мы умудряемся дать три разных ответа. Один скажет «хорошо», другой, не в меру остроумный, – «плохо» и кто-нибудь обязательно – «затрудняюсь ответить». Мне чрезвычайно интересен этот последний – затруднившийся. И не менее интересны воздерживающиеся при голосовании в Думе. Разве их туда для того выбирали, чтобы они воздерживались? Воздержание похвально в других местах и при других обстоятельствах. Сегодня у нас слишком тяжелая ситуация, чтобы позволить себе отмалчиваться. Я считаю, что в России сегодня нет творческой элиты. Есть элиточка, элитеночка, жалкая и беспринципная. Принадлежащая к партии КВД – Куда Ветер Дует. Я вряд ли увижу светлое будущее, но мне не безразлично, состоится оно или нет.
– Вы стали своим человеком во властных кабинетах. Это новая для Вас ситуация?
– Абсолютно. Я думаю, мне оказывают почтение просто в силу моего возраста. И помогают, если я обращаюсь с какой-нибудь общественной нуждой. Я сочувствую людям, которые сейчас у власти. Очень трудно управлять страной, где никто не хочет подчиняться. До революции у нас в доме был дворник по имени Наполеон Иваныч. Жена звала его «Наплевон». После октябрьского переворота «Наплевон» стал рядовым жильцом. Однажды я у него спросила, как дела. Он, глядя на выбитые стекла и оборванные половики, ответил: «Ну что скажу… Обстоит». У нас в стране уже какое десятилетие все «обстоит». Нельзя же вину за это целиком и полностью возлагать на нынешних правителей.
– Сегодня возможности заработка у популярных актеров гораздо богаче, чем во времена вашего расцвета. Нет сожалений, что Вы в свое время чего-то недополучили?
– По отношению к себе – нет. Больно за мужа и сына, которые тратили последние силы и получали гроши. А мне выпало такое редкое, небывалое счастье в семье, что сожалеть о деньгах было бы просто грешно. Мы с Александром Семеновичем никогда особенно не гнались за рублем. Работали по полгода в году, чтобы больше быть вместе, заниматься ребенком. Сберкнижки у нас не было. Правда, была машина. Мы ее «съели», когда у мужа случился четвертый инфаркт. Сегодня я не жалуюсь – получаю хорошую пенсию. Если интересуетесь, куда я вкладываю деньги, пожалуйста, – в квартплату, газ, телефон. И в такси, чтобы ездить на два кладбища. Бывает, что-то «целенаправленно» продаю – на памятник сыну, например… Просить, собирать бумаги, требовать льгот я не умею. Да, была на фронте. На Калининском, где сплошные болота. Выступала в землянке на передовой – огоньки немецких папирос было видно. Голубое в серебряных звездах платье и скрюченная от радикулита спина. Командарм, сидевший в первом ряду, сказал соседу: «Хорошая артистка, жаль, что горбатая…» Наверное, можно было бы оформить какие-то документы, что-то получить, «поиметь» – как теперь говорят. Но я поняла, что не вынесу.