Обитаемые земли. Дилогия
Шрифт:
Каперед несколько дней не приходил в сознание; он бредил, его лихорадило. Организм, лишившийся пищи, протестовал, но его требования едва пробивались через пелену боли, оплетшую разум торговца. Он бы все равно ничего не смог съесть, пища не удержится в животе.
Возможно, это обстоятельство ускорило выздоровление Капереда. В дальнейшем он много размышлял над прошедшими событиями. Ведь до сего момента никто не мог похвастать тем, что был свидетелем избавления из сетей дурмана.
Каперед все бы отдал за то, чтобы обойтись без этого опыта. К тому же, для работы ему все еще требовалось снадобье. Так
Какую бы боль не приносила эта зависимость, употреблять снадобье просто необходимо.
Открыв глаза, Каперед увидел свои вещи, которые были разбросаны вокруг. Словно собака разорвала его котомку и разбросала все вокруг. Склянки в беспорядке лежали на песке, обрывки свитков занесло под деревянный порог дома.
Восходящее солнце отражалось от драгоценной поверхности стекла. Редко местные варвары видят настоящее стекло, привезенное с юга. Цветные склянки, похожие на застывшие брызги краски. Мастера стекольщики способны из любого материала сотворить удивительное произведение. И ценятся эти склянки намного больше, чем глиняные сосуды.
Лежащие вокруг черепки указывали на то, что большая часть сосудов не уцелела. Каперед моргнул, соображая, кто бы мог так грубо разбить все драгоценные предметы, какие он собирал. Зачем же их разбивать, если их можно продать?! Уцелели лишь некоторые предметы, да стеклянные сосуды, потому что их стенки были довольно толстыми.
Затем он понял, что сам и разбил все вещи. Во время агонии он мял, рвал и бросал свой мешок. Вот к чему это все привело. На ладонях остались незажившие царапины, оставленные острыми черепками. Еще повезло, что не пострадали жилы. Остался бы без рук торговец, а какой с него тогда прок?
Каперед приподнялся, разлепил спекшиеся губы. Его мучила страшная жажда, звук текущей воды он услышал бы и за милю.
Колодец находился под навесом с другой стороны двора, но ближе были конюшни и псарня, где в поилке находилась вода. Ее-то и почуял Каперед, к ней он и потянулся.
Идти он не мог, слишком ослабел. Ноги покалывало, кровь устремилась в передавленные онемевшие конечности. Он спал в неудобной позе, скрутившись из-за судорог.
Капереда не волновало, что он будет пить из собачьей поилки. Сейчас его беспокоила только жажда. Вместе с жидкостями из него вышла болезнь, тело очистилось, но требовалось пополнить запасы, чтобы соки организма пришли в норму. Это не восстановит общий баланс, но все равно необходимо. До полного восстановления еще далеко.
Вода была холодной, остуженной ночной прохладой. Псы уже привыкли к чужаку и лишь ворчали, глядя на него. Он не представлял для них и их хозяев угрозы.
Восход солнца омрачили крики, донесшиеся из дома. Каперед поднял лицо от поилки, попытался повернуть голову, но шея не работала. Он упал на бок так, чтобы взгляд направлен был на входную дверь. Это место не было ему знакомо, он вообще не понимал, как оказался здесь.
Мысль «что здесь произошло», не давала ему покоя. Но жажда была сильнее, Каперед вернулся к поилке, стоя на четвереньках, и лакал воду. Его руки тряслись, ногам зачем-то вернулась чувствительность. Все тело ощущалось как мокрая тряпка, скатанная в неправильный ком.
Крик из дома не прекращался. Голосили женщины, их вой сливался в один общий, плавал на одной
Молчали только собаки, соседи Капереда. Они лежали, распластавшись по земле, прижав длинные уши. Их глаза были широко раскрыты, из закрытых пастей доносился едва слышный скулеж.
Каперед глядел на этих псов и ничего не понимал.
Он прекратил пить, отполз от поилки и нашел опору возле ограды. Плач и вой сверлили голову, подобно раскаленному гвоздю, забиваемому в кости черепа. Из глаз выступили слезы. Капереда вывернуло желчью — остатки яда.
Поняв, что во время агонии, он ничего не ел, Каперед поднялся на ноги, держась за ограду и поплелся к дому. Есть он не хотел, но сознавал, что это ему необходимо. Нежирный бульон или киаф вина с медом.
Это варварская страна — Каперед невесело усмехнулся. Киаф, тем более с вином, он не найдет. Но и брага его бы устроила, это жидкий хлеб, легко принимается организмом. А если его подогреть, то питье будет обладать целебными свойствами. Взять бы что-нибудь из запасов…
Каперед взглянул под ноги и понял, что не найдет сейчас ничего. Зрение ухудшилось, мир плыл перед глазами. Если только варвары захотят помочь ему.
А сомневаться в их гостеприимстве стоит. Этот дом постигла утрата, подземные боги увели чью-то душу, мертвое тело осквернило это место. Обитателям дома не до чужака, тем более едва стоящего на ногах.
Но почему они тогда не выбросили его на улицу.
Никогда еще Каперед не был близок к тому, чтобы утратить все свои припасы. Лишиться жизни он не боялся, но вот потерять свои вещи — весьма. Ведь это все, что делало его тем, кто он есть. И прошлое, и настоящее были разбросаны вокруг. Осколки сосудов, глиняные черепки, мешочки с травами и обрывки свитков — не просто предметы, а часть его самого.
Избавившись от зависимости, Каперед мечтал в ту минуту о снадобье. Оно бы помогло ему встать на ноги, собрать разбросанное и убраться со двора по добру.
Обитатели дома и не вспомнят о нем, занятые приготовлениями к похоронам и последующей люстрации дома.
Ступени, ведущие к небольшой двери для слуг, казались исполинскими. На них приходилось восходить, подобно мифическому мученику, несущему неподъемную ношу. Делая шаг, Каперед останавливался и ожидал, когда сердце успокоится, и дыхание восстановится.
Плач в доме не прекращался. К женским воплям добавились мужские голоса, множество голосов, сплетающих слова в общую песню по умершему. Каперед задержался, прислушиваясь — большое семейство, сильное, у них много мужчин в роду.
По спине пробежал холодок, но уйти он не мог.
Дверь была не заперта, легко и без скрипа отворилась. Внутри было сумрачно, восходящее солнце только лизнуло конек крыши, лучи лишь гладили вершину ограды, не проникая в дымовое окно кухни.
Людей не было; тарелки и горшки были перевернуты дном вверх, некоторые расколоты. Ложки лежали аккуратным рядком, переломанные пополам. Все это так походило на традиции родного города Капереда, что холодок страха сжал его сердце. Уж не помер ли он и не забрел призраком в родной дом.