Шрифт:
Annotation
«Было одиннадцать часовъ утра, когда Маріано Реновалесъ подошелъ къ музею Прадо. Прошло уже несколько летъ съ техъ поръ, какъ знаменитый художникъ былъ здесь въ последній разъ. He мертвые привлекали его сюда. Они были, конечно, очень интересны и достойны уваженія подъ славнымъ венцомъ многихъ вековъ, но искусство шло теперь по новымъ путямъ; Реновалесъ не могъ учиться здесь у мертвыхъ, при освещеніи со стекляннаго потолка, глядя на действительность глазами людей съ инымъ темпераментомъ, чемъ у него. Клочекъ моря, уголокъ на склоне горы, группа оборванцевъ, выразительная головка привлекали Реновалеса больше, чемъ этотъ дворецъ съ широкими лестницами, белыми колоннами и статуями изъ бронзы и алебастра – величественный пантеонъ искусства, где постоянно
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Висенте Бласко Ибаньесъ
Часть первая
I
II
III
IV
V
VI
Часть вторая
I
II
III
IV
V
Часть третья
I
II
III
IV
V
Висенте Бласко Ибаньесъ
Обнаженная
Часть первая
I
Было одиннадцать часовъ утра, когда Маріано Реновалесъ подошелъ къ музею Прадо. Прошло уже нсколько лтъ съ тхъ поръ, какъ знаменитый художникъ былъ здсь въ послдній разъ. He мертвые привлекали его сюда. Они были, конечно, очень интересны и достойны уваженія подъ славнымъ внцомъ многихъ вковъ, но искусство шло теперь по новымъ путямъ; Реновалесъ не могъ учиться здсь у мертвыхъ, при освщеніи со стекляннаго потолка, глядя на дйствительность глазами людей съ инымъ темпераментомъ, чмъ у него. Клочекъ моря, уголокъ на склон горы, группа оборванцевъ, выразительная головка привлекали Реновалеса больше, чмъ этотъ дворецъ съ широкими лстницами, блыми колоннами и статуями изъ бронзы и алебастра – величественный пантеонъ искусства, гд постоянно переживали муки колебаній молодые художники, находясь въ состояніи самой безплодной нершимости и не зная, какой путь имъ избрать.
Маэстро Реновалесъ остановился на минуту внизу у лстницы. Онъ глядлъ нсколько взволнованно на ведущій ко дворцу спускъ, поросшій свжимъ дерномъ и украшенный рдкими, тощими деревьями; такъ глядятъ посл долгаго отсутствія на родныя мста, гд протекла молодость. Надъ этимъ спускомъ высилась древняя готическая церковь де-лосъ-Херонимосъ, выдляясь на голубомъ фон неба своими двумя башнями и ветхими аркадами. Зимній пейзажъ парка Ретиро служилъ фономъ для блой массы музея. Реновалесъ вспомнилъ фрески Джіордано, украшавшія внутренность музея. Затмъ онъ перевелъ взглядъ на зданіе съ красными стнами и каменнымъ входомъ, которое претенціозно замыкало горизонтъ на первомъ план, на краю зеленаго откоса. Фу! Академія! Презрительный жестъ художника соединилъ во едино Академію языка со всми остальными; живопись, литература и вс проявленія мысли были связаны, здсь, словно неподвижныя муміи, узами традицій, правилъ и уваженія къ старин.
Налетвшій порывъ ледяного втра развялъ длинную и слегка посдвшую бороду художника и чуть не унесъ его большую фетровую шляпу, изъ подъ полей которой торчали прядки волосъ; въ молодости эти волосы были скандальной длины, но по мр того, какъ росли слава и богатство маэстро, волосы его постепенно укорачивались подъ напоромъ благопристойности.
Реновалесу стало холодно въ этомъ низкомъ и сыромъ мст. День былъ ясный и очень холодный, какихъ бываетъ много зимою въ Мадрид. Солнце сіяло, небо было голубое, но съ покрытыхъ снгомъ горъ дулъ холодный втеръ, который леденилъ землю, придавая ей хрупкость стекла. Въ тнистыхъ углахъ, куда не проникали теплые лучи солнца, блестлъ еще утренній иней, словно сахарный покровъ. Воробьи, ослабвшіе отъ зимнихъ лишеній, попрыгивали по заиндеввшему мху, какъ озябшія дтки, и отряхивали свои жалкія перышки.
Лстница музея напомнила маэстро годы его отрочества. Много разъ поднимался онъ по этимъ ступенямъ, когда ему было шестнадцать лтъ, и желудокъ его
Реновалесъ прошелъ черезъ вестибюль и открылъ первую стеклянную дверь. Стукъ колесъ по алле Прадо, звонки трамваевъ, глухой скрипъ колесъ, крики ребятишекъ, бгавшихъ по склонамъ вокругъ музея, однимъ словомъ, весь шумъ вншняго міра сразу прекратился. Реновалесъ открылъ вторую дверь, и лицо его, зазябшее на улиц, почувствовало ласку теплой атмосферы, полной необъяснимаго жужжанія тишины. Шаги постителей отдавались здсь гулкимъ эхомъ, какъ во всхъ крупныхъ необитаемыхъ зданіяхъ. Стукъ захлопывавшейся двери гремлъ, словно пушечный ударъ, прокатываясь по заламъ сквозь тяжелыя драпировки. Отдушины, прикрытыя тонкими ршетками, выпускали въ залу свое невидимое дыханіе. Входя въ музей, публика инстинктивно понижала голосъ, словно въ собор, и глядла съ пугливымъ благоговніемъ, какъ будто ей внушали страхъ тысячи картинъ на стнахъ и огромные бюсты, украшавшіе ротонду и середину главнаго зала.
При вид Реновалеса два сторожа въ форменныхъ сюртукахъ вскочили на ноги. Они не знали, кто это, но сразу поняли, что это персона. Лицо Реновалеса было знакомо имъ не то по газетамъ, не то по коробкамъ спичекъ, и соединялось въ ихъ ум съ большою популярностью и высокими почестями, воздаваемыми лишь выдающимся людямъ. Но они вскор узнали маэстро. Столько лтъ не видали его уже въ музе! И держа въ рукахъ шапки съ золотыми галунами, сторожа съ почтительною улыбкою сдлали нсколько шаговъ навстрчу великому художнику. – «Здравствуйте, донъ Маріано. He угодно ли вамъ что-нибудь, сеньоръ де-Реновалесъ? He прикажете ли позвать сеньора директора?» – Это была преувеличенная почтительность, что-то похожее на смущеніе придворныхъ, узнавшихъ, несмотря на инкогнито, иностраннаго монарха, который неожиданно входитъ во дворецъ ихъ повелителя.
Реновалесъ отдлался отъ нихъ рзкимъ движеніемъ. Быстрый взглядъ его скользнулъ по большимъ, декоративнымъ картинамъ ротонды, изображавшимъ войны ХП вка: генералы съ торчащими усами, въ шляпахъ съ перьями, командовали на пол сраженія коротенькой палочкой, словно дирижировали оркестромъ; отряды мушкетеровъ исчезали со знаменами на склон горы; цлые лса копій выглядывали изъ дыма; фонъ картины составляли зеленые луга Фландріи. Эти громкія и безплодныя сраженія были смертельной агоніей той Испаніи, которая пользовалась міровымъ вліяніемъ. Реновалесъ приподнялъ тяжелую драпировку и вошелъ въ огромный средній залъ. Публика, находившаяся въ конц зала, выглядла при матовомъ и мягкомъ освщеніи, словно кукольныя фигурки.
Художникъ шелъ впередъ, еле глядя на картины; он были для него старыми знакомыми, которые не могли сказать ему ровно ничего новаго. Взоръ его скользилъ по публик, не находя въ ней тоже ничего новаго. Казалось, что она составляла необходимую принадлежность музея и не мнялась здсь уже много лтъ. Тутъ были добродушные отцы семейства, объяснявшіе своимъ многочислеынымъ ребятамъ содержаніе картинъ, учительница съ нсколькими застнчивыми и молчаливыми ученицами, которыя проходили, не глядя, мимо полуобнаженныхъ святыхъ, покоряясь приказу свыше, какой-то господинъ съ двумя священниками, громогласно объяснявшій имъ картины, чтобы показать, что онъ знаетъ въ нихъ толкъ и чувствуетъ себя въ музе, какъ дома, нсколько иностранокъ съ поднятой вуалью и съ пальто на рук, перелистывавшихъ каталогъ. У всхъ былъ знакомый ему видъ, и вс настолько стереотипно выражали свой восторгъ и восхищеніе, что Реновалесу невольно пришла въ голову мысль, не та ли это публика, которую онъ видлъ въ послдній разъ въ музе.