Обнаженная
Шрифт:
Проходя по музею, онъ мысленно привтствовалъ великихъ маэстро. Съ одной стороны висли картины Греко, изображавшія стройныхъ святыхъ, неясные контуры которыхъ на зеленовато-лазоревомъ фон придавали имъ одухотворенный, неземной видъ, дале, морщинистыя и смуглыя головы Рибера съ выраженіемъ ужасныхъ страданій и боли. Реновалесъ восхищался этими выдающимися художниками, но держался твердаго ршенія никогда и ни въ чемъ не подражать имъ. Дале между шнуромъ передъ картинами, и рядомъ витринъ, бюстовъ и мраморныхъ столиковъ на ножкахъ въ вид золоченыхъ львовъ онъ натолкнулся на мольберты нсколькихъ художниковъ, копировавшихъ картины Мурильо, Это были все ученики Академіи Художествъ или барышни въ скромныхъ платьяхъ стоптанныхъ башмакахъ и старыхъ шляпкахъ. На полотн передъ ними намчались голубые плащи Пресвятой Двы и пухлыя фигурки кудрявыхъ ребятишекъ, игравшихъ съ Божественнымъ Агнцемъ. Эти копіи писались на заказъ для благочестивыхъ людей или имли
Маэстро направился въ залъ Веласкеса. Тамъ работалъ его другъ Текли. Реновалесъ явился въ музей съ исключительною цлью посмотрть копію, которую венгерскій художникъ писалъ съ картины Las Meninas [1] .
За нсколько дней передъ тмъ, когда Реновалесу доложили въ его роскошной мастерской о приход художника, онъ нкоторое время сидлъ въ недоумніи, глядя на поданную ему визитную карточку. Текли!.. Но вскор онъ вспомнилъ одного пріятеля, съ которымъ часто видлся, когда жилъ въ Рим двадцать лтъ тому назадъ. Этотъ добродушный венгерецъ былъ его искреннимъ поклонникомъ; онъ не обладалъ большимъ талантомъ и замнялъ его молчаливымъ упорствомъ въ труд, словно рабочая скотина.
Реновалесъ съ удовольствіемъ увидалъ снова голубые глаза пріятеля подъ рдкими, шелковистыми бровями, его выдающуюся въ вид лопаты нижнюю челюсть, придававшую ему сходство съ австрійскими монархами, и высокую фигуру, склонившуюся отъ волненія и протягивавшую ему костлявыя руки, длинныя, словно щупальцы.
– О, maestro, caro maestro! – привтствовалъ онъ Реновалеса по-итальянски.
Бдному Текли пришлось прибгнуть къ профессорской карьер, какъ всмъ малоталантливымъ художникамъ, у которыхъ нтъ силъ заниматься чистымъ искусствомъ. Реновалесъ увидалъ чиновника – артиста въ темномъ, строгомъ сюртук безъ единой пылинки; достойный взглядъ его устремлялся изрдка на блестящіе сапоги, въ которыхъ отражалась, казалось, вся мастерская. Въ петлиц его красовалась даже разноцвтная розетка какого-то ордена. Одна только фетровая блоснжная шляпа не гармонировала со строгимъ видомъ государственнаго чиновника. Реновалесъ съ искреннею радостью схватилъ протянутыя руки. Такъ это знаменитый Текли! Какъ онъ радъ повидать стараго пріятеля! Какъ чудно имъ жилось въ Рим!.. И Реновалесъ сталъ слушать съ добродушною улыбкою превосходства разсказъ о его жизненныхъ успхахъ. Текли былъ профессоромъ въ Будапешт и постоянно копилъ деньги, чтобы похать учиться въ какой-нибудь знаменитый музей Европы. Въ конц концовъ долголтнія мечты его увнчались успхомъ, и ему удалось пріхать въ Испанію.
– О, Веласкесъ! Какой это великій художникъ, дорогой Маріано!
И откидывая назадъ голову, Текли закатывалъ глаза кверху и чмокалъ съ наслажденіемъ губами, словно потягивалъ стаканчикъ сладкаго токайскаго вина своей родины.
Онъ жилъ уже цлый мсяцъ въ Мадрид, работая каждое утро въ музе. Копія его съ Las Meninas была почти окончена. Онъ не ходилъ раньше къ дорогому Маріано, потому что хотлъ сразу показать ему свою работу.
He придетъ ли Маріано какъ-нибудь утромъ къ нему въ Прадо? Старый товарищъ, наврно, не откажетъ ему въ этомъ доказательств своей дружбы… Реновалесъ попробовалъ было отказываться. Что ему за дло до какой-то копіи? Но въ маленькихъ глазкахъ венгерца свтилась такая робкая мольба, и онъ осыпалъ великаго маэстро такими похвалами, разсказывая подробно объ огромномъ успх, который имла картина Реновалеса Человкъ за бортомъ! на послдней выставк въ Будапешт, что тотъ общалъ навстить пріятеля въ музе.
И черезъ нсколько дней утромъ, когда одинъ господинъ, съ котораго онъ писалъ портретъ, не могъ явиться на обычный сеансъ, Реновалесъ вспомнилъ данное Текли общаніе и отправился въ Прадо. Когда онъ вошелъ въ музей, имъ овладло чувство какой-то подавленности и тоски по былымъ годамъ, словно у бывшаго студента, который приходитъ въ университетъ, гд протекла его молодость.
Очутившись въ зал Веласкеса, онъ почувствовалъ приступъ религіознаго благоговнія. Передъ нимъ былъ художникъ въ истинномъ смысл слова. Вс непочтительныя теоріи Реновалеса о мертвыхъ остались за дверью залы. Отъ картинъ Веласкеса, которыхъ онъ не видалъ уже нсколько лтъ, снова повяло свжимъ, сильнымъ, неотразимымъ обаяніемъ, вызвавшимъ у него угрызенія совсти. Онъ долгое время стоялъ неподвижно, переводя глаза съ одной стороны на другую, словно желая охватить сразу все творчество безсмертнаго художника, а вокругъ маэстро начинался уже шопотъ любопытныхъ:
– Реновалесъ! Реновалесъ здсь!
Всть эта распространилась отъ входныхъ дверей по всему музею и прослдовала за художникомъ до зала Веласкеса. Группы любопытныхъ отрывались отъ картинъ и глазли на этого рослаго, погруженнаго въ свои думы человка, который, повидимому, не отдавалъ себ отчета въ вызываемомъ его появленіемъ любопытств. Дамы переходили отъ одной картины къ другой и слдили однимъ глазкомъ за знаменитымъ маэстро, портретъ котораго он видали много разъ. He врилось какъ-то, чтобы этотъ крупный дтина былъ талантливымъ художникомъ и такъ хорошо писалъ дамскіе портреты. Нсколько молодыхъ людей подошли къ нему почти вплотную, чтобы поглядть на великаго человка вблизи, и длали видъ, что разсматриваютъ т же картины, что онъ. Они изучали его вншность во всхъ подробностяхъ подъ вліяніемъ ученической страсти подражать великимъ маэстро во всемъ. Одинъ изъ нихъ ршилъ завязывать галстухъ и отпустить длинные волосы, какъ у Реновалеса, льстя себя тщетною надеждою, что это разовьетъ его способности къ живописи. Другіе досадовали мысленно на отсутствіе на ихъ лиц растительности и не возможность отпустить себ сдую и кудрявую бороду, какъ у знаменитаго маэстро.
Реновалесъ скоро замтилъ окружавшую его среду любопытства. Молодые художники, копировавшіе картины, ниже склонились надъ мольбертами, хмурясь и водя кистью медленно и неувренно, такъ какъ позади нихъ проходилъ великій маэстро. Новые, приближающіеся шаги заставляли ихъ каждый разъ вздрагивать отъ страха и горячаго желанія, чтобы онъ бросилъ взглядъ на ихъ работу. Реновалесъ догадывался съ нкоторымъ чувствомъ гордости о томъ, что шептали эти губы, что говорили эти глаза, то разсянно поглядывавшіе на полотно, то внимательно устремлявшіеся на него.
– Это Реновалесъ… Художникъ Реновалесъ.
Маэстро долго глядлъ на самаго стараго изъ копировщиковъ; это былъ дряхлый и почти слпой старикъ съ большими выпуклыми очками, придававшими ему видъ морского чудовища; руки его дрожали отъ старости. Реновалесъ зналъ этого человка. Онъ видалъ его двадцать пять лтъ тому назадъ, когда самъ еще учился въ музе; копировщикъ сидлъ и тогда на этомъ мст и писалъ неизмнно копію съ картины Веласкеса Los Borrachos [2] . Если-бы даже онъ ослпъ окончательно или картина исчезла, онъ смогъ бы нарисовать ее ощупью. Реновалесъ часто разговаривалъ съ нимъ въ т давнія времена, но бдняга, конечно, не имлъ теперь ни малйшаго понятія о томъ, что знаменитый Реновалесъ, слава котораго гремла на весь міръ, былъ тмъ самымъ молодымъ человкомъ, который не разъ просилъ въ т отдаленныя времена одолжить ему кисть; воспоминаніе объ этомъ молодомъ человк даже едва ли сохранилось въ его памяти, окаменвшей отъ неподвижности. Реновалесу невольно пришла въ голову мысль о несравненной доброт дороднаго Бахуса и его пьяныхъ придворныхъ; эти важныя персоны на картин Веласкеса давали средства къ жизни бдному копировальщику, а можетъ-быть и его семь – старой подруг жизни, женатымъ дтямъ, и внукамъ, которыхъ старикъ содержалъ трудомъ своихъ дрожащихъ рукъ.
Кто-то шепнулъ ему на ухо всть, волновавшую весь музей, и, пожавъ плечами съ нкоторымъ презрніемъ, бдняга оторвалъ отъ раобты свое изможденное лицо.
Значитъ, Реновалесъ здсь, знаменитый Реновалесъ! Ну, что же, посмотримъ наконецъ эту знаменитость, это чудо!
И онъ устремилъ на маэстро огромные, словно у чудовищной рыбы, глаза, въ которыхъ сверкалъ за большими очками огонекъ ироніи. «Форсунъ!» Ему приходилось не разъ слышать о роскошной мастерской въ чудномъ дворц, который выстроилъ себ Реновалесъ позади парка Ретиро. Вс эти богатства были отняты Реновалесомъ, по мннію старика, у такихъ бдняковъ, какъ онъ, лишенныхъ протекціи и отставшихъ отъ удачниковъ на жизненномъ пути. Реновалесъ бралъ за картину по нсколько тысячъ дуросовъ, тогда какъ Веласкесъ работалъ за три песеты въ день, а Гойа писалъ портреты за пару onzas [3] . Все это было сплошнымъ враньемъ. Модернизмъ былъ въ глазахъ старика лишь дерзкимъ порывомъ молодежи, для которой нтъ ничего святого, и проявленіемъ полнаго невжества въ искуств со стороны разныхъ дураковъ, врящихъ газетнымъ толкамъ. Единственное, что было хорошаго въ искусств, находилось здсь въ музе. И старикъ снова презрительно пожалъ плечами; ироническій огонекъ въ его глазахъ потухъ, и онъ опять сосредоточилъ все свое вниманіе на тысячной копіи съ Los Borrachos.
Видя, что любопытство вокругъ него затихаетъ, Реновалесъ вошелъ въ малый залъ, гд находилась картина Las Meninas. У этой знаменитой картины, занимавшей всю заднюю стну зала, сидлъ передъ мольбертомъ Текли; блая шляпа его была сдвинута на затылокъ, чтобы дать полную свободу пульсаціи на лбу, нахмуренномъ отъ упорнаго напряженія.
При вид Реновалеса онъ поспшно всталъ и положилъ палитру на кусокъ клеенки, защищавшій паркетъ отъ пятенъ краски. Дорогой маэстро! Какъ благодаренъ онъ ему за приходъ!.. И Текли показалъ ему свою копію; она отличалась точностью во всхъ мельчайшихъ подробностяхъ, но чудной жизненности и реальности оригинала въ ней не было совершенно. Реновалесъ одобрительно покачалъ головою, удивляясь терпливому и упорному труду этой кроткой, рабочей скотины, которая бороздила почву всегда одинаково ровно, съ геометрическою точностью, но безъ малйшаго намека на оригинальность.