Обнаженная
Шрифт:
Реновалесъ не работалъ. Потребность въ живой дятельности, заставлявшая его видть прежде въ живописи необходимый элементъ существованія, выливалась теперь въ словахъ, въ желаніи видть все, узнать «новыя стороны жизни».
Когда Сольдевилья, любимый ученикъ маэстро, являлся къ нему въ мастерскую, Реновалесъ осыпалъ его разспросами и требованіями:
– Ты несомннно знаешь красивыхъ женщинъ, Сольдевильита. Ты долженъ быть очень опытенъ при твоей херувимской мордашк. Возьми меня какъ-нибудь съ собою. Представь меня кому слдуетъ.
– Что
Реновалесъ отвчалъ ему взглядомъ презрнія. Что за человкъ этотъ Сольдевилья! Ни молодости… ни радости жизни! Онъ ушелъ весь въ пестрые жилеты и высокіе воротнички. И какой разсчетливый! He получивъ въ жены дочери маэстро, онъ женился на одной очень богатой барышн. И сверхъ всего неблагодарный человкъ. Видя, что изъ Реновалеса ему не выдоить больше ровно ничего, онъ перешелъ на сторону его враговъ. Реновалесъ глубоко презиралъ его. Жаль, что онъ взялъ его подъ свое покровительство и доставилъ себ столько непріятностей… Все равно Сольдевилья не былъ художникомъ.
И маэстро обращался съ искреннею любовью къ своимъ ночнымъ товарищамъ, веселой, злоязычной и непочтительной молодежи, признавая за всми этими людьми художественный талантъ.
Слухи объ этой безпутной жизни долетали до дочери художника на крыльяхъ сплетенъ, окружающихъ каждаго знаменитаго человка.
Милита хмурилась и съ трудомъ сдерживала смхъ, глядя на эту перемну. Отецъ обратился въ форменнаго повсу.
– Папа!.. Папа!.. – говорила она комическимъ тономъ упрека.
А папаша старался оправдываться, какъ лживый шалунъ-мальчишка, и еще боле смшилъ дочь своимъ смущеніемъ.
Лопесъ де-Соса относился къ своему знаменитому тестю снисходительно. Бдный! Всю-то жизнь трудился онъ и терплъ больную жену – очень добрую и симпатичную, но отравлявшую ему существованіе! Она прекрасно сдлала, что умерла, и маэстро былъ правъ, желая немного вознаградить себя за потерянное время.
Чувство взаимной симпатіи, свойственное всмъ людямъ, ведущимъ легкій и разсянный образъ жизни, побуждало спортсмэна защищать и поддерживать тестя и относиться къ нему съ большею симпатіею за его новыя привычки. Heчего сидть вчно взаперти въ мастерской, съ угрюмымъ видомъ пророка, и разсуждать о вещахъ, которыхъ почти никто не понимаетъ.
Зять съ тестемъ встрчались по вечерамъ въ театр вь послднемъ антракт или передъ послднимъ отдленіемъ въ music-hall\', когда публика аккомпанировала пснямъ и канкану бурею дикаго рева и стукомъ каблуковъ. Они раскланивались, улыбались другъ другу, какъ старые пріятели, отецъ освдомлялся о здоровь Милиты, и каждый присоединялся къ своей групп; зять шелъ въ ложу къ своимъ товарищамъ по клубу, одтымъ во фракъ, такъ какъ они являлись въ театръ съ почтенныхъ собраній, а художникъ отправлялся въ партеръ вмст съ нсколькими длинноволосыми юношами, составлявшими его свиту.
Реновалесу доставляло удовольствіе, что Лопесъ де-Соса раскланивается
У молодого человка были превосходныя знакомства, и Реновалесъ видлъ въ этомъ косвенную заслугу зятя передъ нимъ.
Маэстро не разъ увлекалъ за собою Котонера отъ чопорныхъ собраній и сытныхъ, важныхъ обдовъ, на которыхъ тотъ бывалъ постоянно, чтобы не порвать связи съ обществомъ, составлявшимъ весь его капиталъ.
– Сегодня вечеромъ ты пойдешь со мною, – таинственно говорилъ ему маэстро. – Мы пообдаемъ, гд захочешь, а потомъ я покажу теб одну вещь… одну вещь…
Онъ велъ его въ театръ и нетерпливо ерзалъ на кресл, пока вс хористки не появлялись на сцен. Тогда онъ толкалъ локтемъ Котонера, который сидлъ, удобно развалившись на кресл, съ открытыми глазами, но въ состояніи пріятной дремоты посл сытнаго обда.
– Вотъ… смотри внимательно. Третья справа, маленькая… въ желтомъ плащ.
– Ну, вижу. И что же? – спрашивалъ другъ кислымъ тономъ, недовольный этимъ неожиданнымъ нарушеніемъ его пріятнаго состоянія.
– Вглядись внимательно. На кого она похожа? Кого она напоминаетъ теб?
Котонеръ отвчалъ равнодушнымъ фырканьемъ. Должно-быть похожа на свою мать! Что ему за дло до такихъ вещей? Но онъ окончательно приходилъ въ себя, когда Реновалесъ высказывалъ, что находитъ въ ней сходство съ покойною женою, и возмущался отсутствіемъ наблюдательности у стараго пріятеля.
– Но, Маріано, гд у тебя глаза? – возмущался въ свою очередь Котонеръ. – Ну, что можетъ быть общаго между бдной Хосефиною и этою метлою съ истасканною физіономіею? Стоитъ теб увидть худую женщину, какъ теб чудится Хосефина, и кончено дло.
Реновалесъ раздражался сперва, сердясь на друга за его слпоту, но въ конц концовъ соглашался. Очевидно, онъ ошибался, разъ Котонеръ не находилъ никакого сходства. Старикъ долженъ былъ помнить покойную лучше, чмъ онъ, потому что относился къ ней безпристрастно.
Но черезъ нсколько дней онъ снова приставалъ къ Котонеру съ таинственнымъ видомъ: «Мн надо показать теб кое что… пойдемъ со мною». И разставаясь съ веселою молодежью, которая раздражала стараго друга, Реновалесъ велъ его въ musichаll и показывалъ ему другую безстыжую женщину, которая скандально подкидывала ноги или виляла животомъ, обнаруживая подъ маскою гримма малокровную блдность.
– А эта? – умолялъ маэстро со страхомъ, какъ бы не довряя своимъ глазамъ. – Теб не кажется, что въ ней есть что-то общее съ Хосефиною? Она не напоминаетъ теб покойную?
Котонеръ приходилъ въ бшенство.
– Ты съ ума сошелъ. Ну, какое ты видишь сходство между бдняжкою, такою доброю, нжною, воспитанною и этою… безстыжею сукою?
Посл нсколькихъ неудачъ, поколебавшихъ въ немъ вру въ правильность воспоминаній, Реновалесъ не ршался больше обращаться къ другу за совтомъ. Стоило ему высказать желаніе пойти съ другомъ въ театръ, какъ Котонеръ мигомъ уклонялся.