Обнаженная
Шрифт:
Реновалесъ смотрлъ на нее холодно, и тло его не испытывало животной потребности, какъ-будто графиня была чужимъ человкомъ, отъ котораго желательно поскоре избавиться. Его удивляла зеленоватая блдность ея лица, презрительная складка губъ, жестокій, блестящій взглядъ и горбатый носъ, почти встрчавшійся съ губами. Графиня была сильно раздражена, но жестокое выраженіе исчезло изъ ея глазъ, какъ только она взглянула на друга.
Инстинктъ женщины успокоился съ перваго взгляда. Реновалесъ тоже измнился въ своемъ одиночеств. Длинные волосы и нечесанная борода обнаруживали въ немъ озабоченность и поглощеніе всхъ его мыслей одною неуклонною идеею, которая заставляетъ забывать о вншности.
Ревность графини мигомъ разсялась. Она подозрвала, что онъ увлекся
Она разглядывала его неряшливый туалетъ довольными глазами, останавливаясь на грязномъ плать, запущенныхъ рукахъ, отросшихъ ногтяхъ, выпачканныхъ красками, и на всхъ подробностяхъ, обнаруживавшихъ отсутствіе всякихъ заботъ о вншности. Несомннно, что художникъ увлекся какою-нибудь кратковременною причудою, упорною прихотью. Взглядъ его сверкалъ лихорадочнымъ блескомъ, но не оправдывалъ ея подозрній.
Несмотря на эту успокаивающую увренность, Конча была склонна расплакаться, и заране приготовленныя слезы съ трудомъ сдерживались ею на краю вкъ. Она поднесла руку къ глазамъ и откинулась съ трагическимъ видомъ въ уголъ дивана. Она была очень несчастна и глубоко страдала, проведя нсколько ужасныхъ недль. Что это такое въ самомъ дл?.. Почему исчезъ онъ безъ единаго слова, безъ объясненія, когда она любила его сильне, чмъ когда-либо, когда чувствовала себя способною бросить все, устроить огромный скандалъ и переселиться къ нему, чтобы быть его подругою и рабою?.. А письма, ея бдныя письма, даже не распечатывались, точно она была надодливою просительницею и обращалась за подачками. А она-то провела столько безсонныхъ ночей, изливая въ этихъ письмахъ всю свою душу!.. Въ тон ея звучало оскорбленное чувство писателя, горькое разочарованіе по поводу того, что остались неизвстными вс т прелести, которыя она переносила на бумагу, съ довольною улыбкой, посл долгаго раздумья! О, эти мужчины! Какіе они жестокіе эгоисты! He стоятъ они женской любви!
Графиня продолжала плакать, и Реновалесъ глядлъ ня нее, точно на другую женщину. Она казалась ему теперь смшною. Слезы безобразили ее, согнавъ съ ея лица безстрастную улыбку красивой куклы.
Маэстро попробовалъ оправдываться, но не горячо, безъ особеннаго желанія убдить подругу и только, чтобы не показаться жестокимъ. Онъ много работалъ; пора было вернуться къ прежней трудовой, плодотворной жизни. Она забыла, видно, что онъ – художникъ съ довольно крупнымъ именемъ и иметъ свои обязанности передъ обществомъ. Онъ не принадлежалъ къ числу тхъ молодыхъ господъ, которые могли посвящать ей цлые дни и проводить всю жизнь у ея ногъ, точно влюбленные пажи.
– Надо быть серьезнымъ, Конча, – добавилъ онъ холодно-педантичнымъ тономъ. – Жизнь не игрушка. Я долженъ работать и работаю. Я и самъ не помню, какъ давно не выхожу уже отсюда.
Она сердито встала, отвела руки отъ глазъ и обличительно взглянула на него. Онъ лгалъ. Онъ выходилъ изъ дому, но не нашелъ нужнымъ ни разу зайти къ ней.
– Ты просто желаешь порвать со мною… Если бы ты зашелъ хоть на минутку, Маріано, чтобы дать мн возможность убдиться въ томъ, что ты не измнился и попрежнему любишь меня. Но ты много разъ выходилъ изъ дому; тебя видли на улиц. Ты достаточно извстенъ въ Мадрид, чтобы не пройти по улиц незамченнымъ. По утрамъ ты ходилъ въ музей Прадо. Публика видла, какъ ты часами не сводилъ глазъ, точно идіотъ, съ одной картины Гойа, изображавшей голую женщину. Опять къ теб возвращается прежняя манія, Маріано!.. Теб и въ голову не пришло зайти ко мн или отвтить на мои письма. Сеньоръ важничаетъ и доволенъ тмъ, что его любятъ. Онъ позволяетъ людямъ преклоняться передъ нимъ, точно онъ – кумиръ ихъ, и увренъ, что его будутъ любить тмъ больше, чмъ грубе онъ съ людьми! О, эти мужчины! Эти художники!
Она стонала, но въ голос ея не звучало уже теперь раздраженіе, какъ въ первыя минуты. Увренность въ томъ, что ей не придется бороться съ
– Но сядь-же, – воскликнула она вдругъ среди рыданій, указывая на диванъ рядомъ съ собою. – Перестань стоять, иначе я подумаю, что ты хочешь выжить меня поскоре.
Художникъ слъ, но довольно робко, избгая соприкосновенія съ нею и особенно съ ея руками, которыя инстинктивнс искали предлога ухватиться за него. Онъ догадывался о желаніи Кончи выплакаться на его плеч, забыть все и осушить улыбкою послднія слезы. Такъ происходило дло и въ другихъ случаяхъ, но Реновалесъ зналъ эту игру и демонстративно откинулся назадъ. Подобныя штуки не должны были повторяться, если-бы даже онъ желалъ возвращенія къ прежнему. Надо было высказать правду во чтобы то ни стало, положить навсегда конецъ ихъ сношеніямъ и сбросить съ плечъ тяжелое бремя.
Онъ заговорилъ мрачнымъ, прерывающимся голосомъ, устремивъ взоръ на паркетъ и не ршаясь поднять глазъ изъ страха встртить взгядъ Кончи, которая – онъ чувствовалъ это – пристально уставилась на него.
Онъ уже давно собирался написать ей, но все боялся, что не съуметъ ясно изложить свои мысли, и этотъ страхъ заставлялъ его откладывать письмо со дня на день. Теперь-же онъ былъ очень радъ, что Конча явилась лично, и лакей оказался не въ силахъ задержать ее. Они должны были поговорить, какъ товарищи, и совмстно обсудить будущность. Пора положить конецъ глупостямъ. Они должны были сдлаться тмъ, о чемъ Конча мечтала въ прежнія времена, т. е. друзьями, и только. Она была красива и сохранила свжесть юности, но время не проходитъ безслдно, и онъ самъ чувствовалъ себя старикомъ и глядлъ на жизнь съ нкоторой высоты, какъ смотрятъ на воду въ рк, не входя въ нее.
Конча изумленно глядла на художника, отказываясь понимать его слова. Что это за рчи?.. Посл краткаго вступленія Реновалесъ заговорилъ тономъ раскаянія о своемъ пріятел граф де-Альберка, завоевавшемъ его уваженіе своимъ искреннимъ простодушіемъ. Совсть его не могла оставаться спокойною при вид искренней дружбы важнаго сеньора. Этотъ дерзкій обманъ въ его собственномъ дом, подъ одною крышею съ нимъ, былъ отвратительною подлостью. У Реновалеса не было силъ продолжать этотъ образъ жизни. Онъ и Конча должны были очиститься отъ гадкаго прошлаго путемъ дружескаго чувства, распрощаться навки, какъ любовники, безъ злопамятства и вражды, взаимно благодаря другъ друга за прошлое счастье и сохранивъ пріятное воспоминаніе о блаженныхъ минутахъ, какъ о близкихъ покойныхъ людяхъ…
Но смхъ Кончи, нервный, жестокій, нахальный прервалъ рчь художника. Она развеселилась при мысли, что мужъ ея служилъ предлогомъ для этого разрыва. Мужъ ея!.. И она закатывалась искреннимъ смхомъ, въ которомъ отражалось все ничтожество графа, полное отсутствіе уваженія къ нему со стороны жены, привычка устраивать свою жизнь соотвтственно своимъ капризамъ, совершенно не считаясь съ мнніями или мыслями этого человка. Мужъ не существовалъ для нея; она никогда не боялась его, никогда не думала о томъ, что онъ можетъ служить ей въ чемъ-либо помхою. А теперь любовникъ заговорилъ вдругъ о муж, выдвинувъ его въ качеств оправданія для своего отступленія.
– Мой мужъ! – повторяла она, заливаясь жестокимъ смхомъ. – Бдняжка! Оставь его въ поко; ему нтъ никакого дла до насъ съ тобою… He лги, не будь трусомъ. Говори же; твои мысли заняты чмъ-то инымъ. Я не знаю, чмъ именно, но чую, вижу что-то. О, если ты любишь другую!.. Если ты любишь другую!
Но глухая угроза замерла на ея губахъ. Ей достаточно было взглянуть на друга, чтобы убдиться въ несправедливости своихъ подозрній. Вншность его не говорила о любви; отъ него вяло полнымъ спокойствіемъ отдыхающаго человка безо всякихъ вожделній. To, что побуждало его отталкивать ее отъ себя, было либо прихотью его воображенія, либо нарушеннымъ равновсіемъ духовныхъ силъ. Эта увренность оживила графиню; она забыла свой гнвъ и заговорила нжнымъ тономъ, и въ горячихъ ласкахъ ея чувствовалась не только любовница, но и мать.