Обнаженная
Шрифт:
– Опять открытіе? Довольно, наконецъ, Маріано, пора теб выкинуть эти глупости изъ головы. Если люди узнаютъ объ этомъ, тебя примутъ за сумасшедшаго.
Ho несмотря на гнвъ старика, маэстро упорно настоялъ однажды на томъ, чтобы Котонеръ отправился съ нимъ вмст посмотрть «Красавицу Фреголину», испанку, пвшую въ одномъ маленькомъ театр въ нижнемъ квартал. Имя ея крупнйшими буквами красовалось на всхъ углахъ Мадрида. Реновалесъ ходилъ ежедневно смотрть на нее втеченіе двухъ недль.
– Ты долженъ непремнно посмотрть ее, Пепе. Хотя бы одну минутку. Умоляю тебя… Надюсь, теперь то ты не скажешь, что я ошибся.
Котонеръ уступилъ
Это была маленькая, стройная женщина, худоба которой граничила съ изможденностью. Ея недурное лицо, нжное и грустное, было красиве фигуры. Изъ-подъ колоколообразной черной юбки съ серебряными нитями выглядывали хрупкія, худыя ноги, состоявшія почти изъ одной кожи да костей. Вымазанная блилами кожа надъ газовою оборкою декольте слегка приподнималась на груди и на выступающихъ ключицахъ. Первое, что бросалось въ глаза, были ея глаза, ясные, большіе, двственные, но не чистой, а испорченной двушки. Временами въ нихъ вспыхивалъ огонекъ сладострастія, не мутившій, впрочемъ, ихъ ясной поверхности.
Она двигалась по сцен, какъ начинающая артистка, подбоченившись, угловато выставивъ локти, смущаясь и красня, и въ этой поз она пла фальшивымъ голосомъ отвратительныя сальности, которыя рзко контрастировали съ ея кажущеюся робостью. Въ этомъ и состояла ея заслуга, и публика встрчала ея отталкивающія слова одобрительнымъ рычаньемъ, довольствуясь этими прелестями и не требуя, изъ уваженія къ ея священной неподвижности, чтобы она задирала ноги или виляла животомъ.
При появленіи ея художникъ толкнулъ друга локтемъ. Онъ не ршался заговорить, тревожно ожидая мннія старика и слдя однимъ глазомъ за выраженівмъ его лица.
Другъ оказался великодушнымъ.
– Да… нкоторое сходство есть. Глазами… фигурою… манерами она напоминаетъ Хосефину; она даже очень похожа… Но что за обезьяньи гримасы она строитъ! Какія гадкія слова!.. Нтъ, это уничтожаетъ всякое сходство между ними.
И, словно его раздражало это сходство между милой покойницею и этою безголосою и противною двченкою, Котонеръ насмшливо повторялъ вс циничныя выраженія, которыми оканчивались куплеты.
– Прелестно!.. Очаровательно!..
Но Реновалесъ оставался глухъ къ этой ироніи. He отрывая глазъ отъ «Фреголины», онъ продолжалъ толкать друга локтемъ и шептать:
– Это она, не правда ли?.. Совсмъ она; такая же фигура… Кром того, Пепе, у этой женщины, видно, есть талантъ… и грація.
Но Котонеръ насмшливо качалъ головою. Конечно. И видя, что по окончаніи номера Маріано собирается остаться еще на второе представленіе и не встаетъ съ кресла, онъ ршилъ было распрощаться съ нимъ, но въ конц концовъ остался и поудобне услся въ кресл, съ намреніемъ подремать подъ музыку и говоръ публики.
Нетерпливое прикосновеніе маэстро вывело его изъ пріятныхъ мечтаній. «Пепе… Пепе». Тотъ повернулъ голову и сердито открылъ глаза. «Чего теб?» На лиц Реновалеса появилась хитрая, медовая улыбка. Очевидно, маэстро собирался поднести ему какой-нибудь сюрпризъ въ сладкой оболочк.
– Мн пришло въ голову, что мы могли-бы зайти на минутку за кулисы и посмотрть ее вблизи…
Другъ отвтилъ ему съ искреннимъ негодованіемъ. Маріано воображалъ себя, повидимому, молодымъ человкомъ и не отдавалъ себ отчета въ своей вншности. Эта госпожа подниметъ ихъ на смхъ и разыграетъ роль цломудренной Сусанны, къ которой пристаютъ два старика… Реновалесъ замолчалъ, но вскор опять заставилъ друга очнуться отъ дремоты.
– Ты могъ бы пойти одинъ, Пепе. Ты опытне и смле меня въ такихъ вещахъ. Ты можешь сказать ей, что я желаю написать съ нея портретъ. Понимаешь ли, портретъ за моею подписью!..
Котонеръ расхохотался надъ наивностью человка, дававшаго ему такое порученіе.
– Спасибо, сеньоръ. Я очень польщенъ вашимъ довріемъ, но не пойду за кулисы… Экій дуракъ!.. Да неужели ты серьезно воображаешь, что эта двчонка знаетъ, кто такое Реновалесъ, или слышала когда-нибудь твое имя?
Маэстро изумился съ дтскимъ простодушіемъ.
– Голубчикъ, но вдь имя мое… не разъ повторялось въ газетахъ… а мои портреты… Скажи лучше прямо, что не желаешь итти.
И онъ замолчалъ, обидвшись на друга за отказъ и за предположеніе, что слава его не долетла до этого уголка. Друзья часто бываютъ глубоко несправедливы и выказываютъ неожиданное презрніе.
По окончаніи спектакля маэстро почувствовалъ потребность сдлать что-нибудь, не уйти безъ того, чтобы послать «Красавиц Фреголин» какого-нибудь доказательства своего поклоненія. Онъ купилъ у цвточницы прелестную корзину, которую та собиралась унести домой, огорчившись, что торговля идетъ плохо въ этотъ вечеръ, и попросилъ немедленно отнести ее сеньорит… «Фреголин».
– Хорошо, Пепит, – сказала женщина фамильярнымъ тономъ, точно та была ея близкою знакомою.
– И скажите ей, что это отъ сеньора Реновалеса… отъ художника Реновалеса.
Женщина покачала головою, повторяя имя. Хорошо, отъ Реновалеса. Она произнесла это имя совершенно равнодушно, какъ любое другое, и безъ малйшаго удивленія приняла отъ художника пять дуро на чай.
– Пять дуро! Дуракъ! – пробормоталъ Котонеръ, потерявъ всякое уваженіе къ маэстро.
Котонеръ не давалъ больше другу увлекать себя въ театръ. Тщетно разсказывалъ ему въ восторженномъ тон Реновалесъ ежедневно про эту женщину, подробно распространяясь о перемнахъ въ ней въ зависимости отъ туалета. To она появлялась въ свтло-розовомъ плать, очень похожимъ на одно платье, висвшее въ шкафу его особняка, то – въ огромной шляп съ цвтами и вишнями, слегка напоминавшей маленькую соломенную шляпку, которая хранилась среди старыхъ вещей покойной. О, какъ ясно помнилъ онъ бдную Хосефину! И каждый вечеръ воспоминанія еще разжигались въ немъ видомъ этой женщины.
Въ виду нежеланія Котонера сопровождать его по вечерамъ, Реновалесъ ходилъ въ театръ смотрть на «Красавицу» вмст съ нсколькими молодыми людьми изъ его непочтительной свиты. Эти ребята говорили о див съ почтительнымъ презрніемъ, какъ лиса въ басн глядла на недоступный виноградъ, утшая себя тмъ, что онъ кислый. Они расхваливали ея красоту, которою любовались на разстояніи, и называли ее лилейною, святою красотою грха. Эта женщина была недоступна имъ; она вся сверкала драгоцнностями и, судя по слухамъ, имла могущественныхъ покровителей изъ среды молодхъ людей во фракахъ, являвшихся въ ложи къ послднему дйствію и ожидавшихъ ее у выхода, чтобы хать вмст ужинать.