Одиночество Мередит
Шрифт:
— Нам нужен 38-й номер, — сообщила она, бросая рюкзак и присаживаясь рядом со мной на корточки. — Должен прийти через семь минут.
— Тебе хватит денег?
Она похлопала по карману куртки:
— У меня с собой карта. Сниму еще немного, когда мы туда доедем.
— У тебя есть банковская карта?
— А у тебя нет?
— Нет, — призналась я.
Я только начала работать по выходным в местном уличном кафе. Мама забирала половину моей зарплаты, остальное я прятала под кроватью в старой обувной коробке.
— Сходи в банк «Клайдсдейл», — посоветовала мне Сэди. — Когда
Я хотела сказать, как мне повезло быть ее подругой, ведь она вела себя как взрослая и знала все, что должны знать девчонки нашего возраста. Вместо этого я лишь кивнула.
— Билеты в кино. Круто.
38-й автобус опоздал на семнадцать минут и был уже битком. Нам удалось втиснуться и отвоевать немного места. Мы вцепились в верхний поручень, пытаясь сохранять равновесие, но всякий раз, когда автобус сворачивал за угол или останавливался, положение наших тел непредсказуемо менялось. В какой-то момент Сэди ткнулась носом в подмышку высокого мужчины, скорчила беззвучную гримасу, а я расхохоталась на весь автобус. Мне было так весело, что я почти забыла, куда мы едем. Но волна медленно движущегося городского транспорта наконец донесла нас до места назначения, и моему взору предстал дворец из красного песчаника со шпилями на крыше.
До закрытия оставался всего час, и в музее было тихо. «Смотри!» — Сэди указала на висящий под потолком «Спитфайр». Я вертела головой по сторонам, пытаясь рассмотреть все — огромное витражное окно, гигантское чучело слона, старинные костюмы, гордо выставленные в витринах. Мы разглядывали картины, не понимая, почему одни привлекают нас больше, чем другие.
— Жаль, у нас нет фотоаппарата, — сказала я.
— В следующий раз. Приедем сюда на целый день. Еще и пикник на траве устроим.
Я нащупала ее ладонь и крепко сжала.
Мы заглядывали в каждый зал, исследовали каждый проход, чувствуя себя взрослыми, пока не наткнулись на сокровище, ради которого сюда и пришли, даже не подозревая об этом.
«Христос Святого Иоанна Креста. Сальвадор Дали, 1951 год» — гласила маленькая табличка. Я подняла глаза и обалдела.
День 1299
Четверг, 7 февраля 2019
Я чесалась уже несколько дней не переставая. Пятно на подушечке большого пальца — то, что никогда не исчезает, — теперь расплылось и покрыло всю ладонь.
— Экзема. Она у меня всю жизнь, сколько себя помню, — объяснила я Тому. — Расчесывать нельзя, но удержаться невозможно.
— Тебе нужен врач? Или купить что-нибудь в аптеке?
— Нет, намажу сегодня кремом после ванны. Но… спасибо.
Каким-то образом наши отношения достигли той стадии, когда я позволяю ему что-то для меня делать, например, приносить органическую курицу, когда ее вдруг не оказывается в доставке из «Теско», или крепко держать на коленях Фреда, пока я стригу ему когти. При этом я совершенно не чувствую себя беспомощной.
— Мама обычно грозилась привязать мне руку к ножке стола, чтобы я не чесалась, —
Я больше не спрашивала, хочет ли он попробовать мою выпечку. Он никогда не отказывается и съедает все, что я предлагаю.
— Ты шутишь?
Изумление в его глазах было еще одним напоминанием о том, что мы из разных миров.
— Нисколько. Я так сильно чесалась во сне, что утром на простынях была кровь.
Он поморщился:
— Ох…
Зуд стал настолько невыносимым, что мнение мамы относительно моей силы воли уже не имело значения, и я стала умолять ее отвести меня к врачу.
— Как ты любишь все драматизировать, — услышала я в ответ. — Выкинь из головы, и само пройдет.
Но чем сильнее я чесалась, тем больше становилось пятно.
Через несколько недель оно покрыло всю тыльную сторону ладони и поползло вверх по запястью. Лежа в ванне, я боялась смотреть вниз, потому что представляла себе, как пятно расползается по рукам, спине, груди. Завладевает всем телом.
Дошло до того, что однажды утром я расплакалась и никак не могла успокоиться.
— Я с тобой скоро с ума сойду! — воскликнула мама, но все же принялась рассматривать мою руку.
— Кажется, это экзема, — неожиданно выдвинула версию Фиона. — Как у мальчишки из нашего класса. Он мажет ее вонючим кремом дважды в день и не может ходить в бассейн, потому что от воды становится хуже.
Тут я начала просто рыдать. Каждый четверг после школы я ходила учиться плавать с тетей Линдой, и для меня это было самым важным событием недели. Она ходила со мной в бассейн и плескалась в мелкой его части, потому что не хотела мочить волосы. Я тренировалась задерживать дыхание под водой, извивалась всем телом, как русалка. После она осторожно расчесывала мои спутанные волосы, пока я ела чипсы из автомата, а еще разрешала мне каждый раз забирать монету из шкафчика. У меня под кроватью стояла старая жестяная коробка из-под печенья, в которой я хранила монеты — это был мой тайник.
— Чепуха. — Мама с отвращением сморщилась и отбросила мою руку. — Никакая это не экзема.
— Не экзема? — У меня появилась слабая надежда, что я все-таки смогу продолжать плавать.
— Точно нет.
— А что тогда? — допытывалась Фиона. — У нее на что-нибудь аллергия?
— У нее дефективные гены, вот и все, — спокойно сказала мама.
Зубами вытащила сигарету из пачки и щелкнула тяжелой серебряной зажигалкой, на боку которой были выгравированы ее инициалы.
— Не понимаю. — За спиной я потирала зудящую ладонь большим пальцем другой руки.
— Ну конечно, не понимаешь.
Мама откинула голову назад и пустила высоко в воздух кольцо дыма. Я смотрела, как оно плывет, рассеивается и бесследно исчезает.
— Ты из плохой породы, Мередит, — произнесла она наконец. — С возрастом твоя кожа будет становиться все хуже, так что смирись с этим сейчас. Однажды ты проснешься покрытая коркой с головы до ног. К тебе никто не захочет подходить. Обидно, конечно, но тут уж кому как повезет.
Я уставилась на нее открыв рот.
— Что значит «из плохой породы»?