Одиночество Мередит
Шрифт:
— Откуда ты знаешь?
Я села на диван, потом снова встала. Начала ходить по комнате взад-вперед.
— Мне позвонила тетя Линда. Она умирает. Рак.
Я никогда не думала, что услышу именно это. Мне казалось, что единственным поводом, по которому моя сестра когда-либо мне позвонит, будут слова «она умерла». Узнать, что мать умирает, оказалось хуже, чем узнать, что она мертва. Теперь у меня был выбор.
— И что ты собираешься делать?
— Нет, Мер, — твердо сказала Фи. — Что мы
— Понятия не имею, — призналась я. — Я вешаю трубку. Кажется, меня сейчас вырвет.
Тетя Линда выглядела так же, как четыре года назад и, очевидно, как и двадцать лет назад. Та же прическа, та же помада, возможно даже, то же пальто. Те же глубоко посаженные серьезные глаза, которые вспыхнули при виде меня.
— Милая, как я рада тебя видеть!
Мы обнялись. Невысокая, но крепкая, она пахла все так же — розами и мылом. Я снова почувствовала себя десятилетней.
— Привет, тетя Линда, — сказала я, уткнувшись ей в волосы. — Спасибо, что приехала так быстро.
Она не отпускала меня некоторое время — оказывается, я слишком худая, зато ни капли не постарела, — потом попросила до прихода Фи показать ей дом. Время от времени она восхищенно ахала, говорила, как я, должно быть, успешна, раз у меня свой дом, и ведь все сама, ну надо же, без мужской помощи. А вот она из дома матери отправилась прямиком в дом своего мужа (упокой Господь его душу).
Я улыбнулась и поблагодарила ее, но так и не смогла расслабиться. Тетя Линда была — и оставалась — милой женщиной, которая более чем заслужила свой почетный титул, но она была еще и маминой подругой. В десять лет у меня не возникало вопросов относительно ее особого статуса в нашей семье. Тридцать лет спустя мне было уже не так легко ее принять.
Я почувствовала облегчение, когда раздался звонок в дверь.
— Ты опоздала, — сердито прошептала я Фионе.
Она пожала плечами:
— Я всегда опаздываю.
Тетя Линда не уделила Фионе столько же внимания, сколько мне, но это было и понятно. Я не виделась с этой женщиной лет десять, а Фиона, вероятно, ходила с ней в паб пару месяцев назад.
Я заваривала чай, пока они болтали о дочери тети Линды — Мэгги, которая ждала третьего ребенка. Тетя Линда активно вязала маленькую одежду всех цветов радуги, потому что пол будущего ребенка они не знали, а в ее мире маленьких девочек никогда не одевали в голубое.
— Ты учила меня вязать, — сказала я, ставя поднос с кружками и печеньем на стол.
— Точно, милая. Я уже и забыла. Ты была такая терпеливая. Я учила тебя работать правой рукой, не зная, что ты левша. — Она засмеялась и взяла печенье.
Мне нравилось смотреть, как она вяжет. Меня это успокаивало.
— Когда ты в последний раз видела маму? — спросила Фиона, напоминая нам, зачем мы здесь собрались.
— Вчера. Она совсем плоха. Почти все время спала, пока я была у нее.
— Что говорит доктор? — Я сжала ручку кружки.
—
— Я так и знала, что сигареты ее доконают. — Фи не могла сидеть спокойно и ломала печенье, рассыпая крошки по всему столу.
Тетя Линда сделала глоток чая:
— Она спрашивала о тебе. О вас обеих.
Мы с Фи переглянулись, и я заметила, как она едва заметно пожала плечами.
Настроение в комнате изменилось, как будто утреннее солнце заслонила тяжелая туча.
— Нам надо подумать, — сказала я.
Тетя Линда кивнула:
— Понимаю, милая.
— Почему ты с ней дружишь?
Если она и удивилась моему вопросу, то виду не подала.
— Мы вместе выросли. Конечно, я намного старше. Помню еще, как она родилась. Ее мама обычно сажала ее в большую коляску на заднем дворе. Мы с братом залезали на забор и пели, чтобы она перестала плакать. Пока не приходила наша мать и не стаскивала нас вниз за штаны.
— А какими были ее родители? — спросила я. — Мы их никогда не видели.
— Отец был тихим человеком, замкнутым. А мама постоянно ругалась. Мы часто слышали через стену, как она кричит. Умолкала, только когда приезжал ее брат Джо, дядя вашей мамы.
У нас был двоюродный дед, о котором мы ничего не знали. Я выжидающе посмотрела на тетю Линду, но она отвела взгляд и принялась изучать свои руки. Когда она вновь подняла на меня глаза, в них сквозила тоска.
— Дядя Джо был не очень хорошим человеком. Ваша мама упоминала о нем всего раз или два. Она никогда не рассказывала, что именно произошло…
— Я больше этого не вынесу. — Фи с шумом отодвинула стул и встала. — Какой смысл? Мы из испорченной семьи. У нашей матери была поганая жизнь, и она пыталась испортить ее нам. Вот и все.
Я протянула руку, чтобы остановить ее, но она уже выбежала из комнаты.
— Оставь ее, милая, — посоветовала тетя Линда. — Она расстроена.
— Я тоже расстроена.
— Знаю. Но вы справляетесь с этим по-разному.
— Почему ты с ней дружишь? — спросила я снова.
Она вздохнула:
— Я очень старалась, милая.
Я не совсем понимала, что она имеет в виду, но в памяти всплыли походы на балет, ночевки, чипсы с солью после уроков плавания, и я немного смягчилась.
— Знаю, ей было трудно показать тебе, что она тебя любит.
— Все немного сложнее, тетя Линда.
Мы смотрели друг на друга через стол. Если когда и начинать обсуждать подробности, то сейчас. Но в сложившейся ситуации мы и так чувствовали себя виноватыми. Я не хотела, чтобы тетя Линда ощущала вину за то, чего не делала. Она ведь не могла остановить того, о чем не знала. Какой смысл рассказывать ей теперь?
— Заварю еще чаю и пойду посмотрю, как там Фиона. — Я положила руку тете Линде на плечо и встала из-за стола. Мне не хотелось, чтобы она куда-то уходила — не сейчас.