Одна дорога из Генуи

Зубков Алексей Вячеславович

Как ни странно, никакой уровень владения мечом и никакой собственно меч не помогает для того, чтобы позвать друзей, проезжающих мимо по дороге вне пределов прямой видимости.

— Что?

— Марта, ты знаешь, какая у этого твоего доктора любимая мелодия?

— Тарантелла. Лучше сначала гальярда, потом тарантелла.

Знакомство Марты с Бонакорси началось вовсе не с романтических отношений в Генуе. До этого они встречались на турнире в Ферроне, а еще раньше в Ферроне работал Маркус, при котором не без помощи Марты добрый доктор получил должность

лейтенанта городской стражи.

— Слышали? Гальярду и тарантеллу, — приказал музыкантам Кокки.

— Зачем? — удивился Барабан.

— При чем тут доктор? — удивился Труба.

— Быстрее! Пока мимо не проехали!

Музыканты под всеобщее удивление заиграли бодрые танцевальные темы. С обоих сторон на них зашикали. Сбивают людям боевое настроение и поговорить не дают.

К крестьянам подошло подкрепление. Теперь у них как минимум пятикратное преимущество, даже если считать Марту за боевую единицу. Кто-то выстрелил в сторону дома мельника, у которого стояли ландскнехты, и пуля отрикошетила от каменной кладки.

— Эй! С дороги! С дороги! — закричали сзади.

Через толпу крестьян по дороге, ведущей к мельнице, ехали шестеро всадников. Внаглую, двумя рядами по три во всю ширину дороги. С мечами наголо.

— Сеньорита! Прекрасно выглядите! — громовым голосом поприветствовал Марту один из всадников.

Марта смутилась и накинула обратно платье и плаш.

— Роберто! — крикнул Кокки.

— Антонио! — крикнул фехтмейстер Антиллези из Милана.

Из-за его спины помахал рукой скромный доктор Бонакорси.

Когда дело касается боевых искусств, тактики и стратегии, крестьяне соображают неважно. Прямо скажем, ни в зуб ногой. Но когда речь идет о базовых навыках выживания, крестьяне могут дать фору любому другому сословию.

Всадники это серьезно. Уже по коням видно, что за люди. И по мечам тоже, но конь стоит куда дороже, чем меч. Шестеро конных легко разгонят полсотни пеших, если это только не обученная пехота. А еще там во дворе с десяток здоровых мужчин при оружии. Нет, если очень надо, можно и попытать счастья. Полсотни есть полсотни. Но всадники ничего плохого не сделали. К тем, с хромой телегой и вовсе претензий не было. Так, пограбить на халяву. А ландскнехты — что ландскнехты? С зерном еще вчера попрощались.

Не успели миланцы въехать в ворота, как крестьяне уже напрочь раздумали воевать и ручейками утекли в сторону главной дороги.

— Вам чего надо, уважаемые? — осторожно спросил старший ландскнехт. Шестеро всадников никак не походили на хромых и простуженных мокрых куриц.

— От вас абсолютно ничего, — вежливо ответил Антиллези, — Вот совершеннейшим образом абсолютно ничего. От мельника еды и ночлега. И мы честно заплатим.

— Еда, если что, здесь наша, — сказал немец.

— Значит, и вам заплатим.

— У нас все дорого.

— Двадцать дукатов золотом за ужин и крышу над головой, — сказала Марта.

— Пятьдесят? — нагло предложил ландскнехт.

— Вино есть?

— Немного есть.

— Если немного, то сорок.

— По рукам.

Глава 55. 17 декабря. Нельзя нарушать обеты

Когда Максимилиан прорвался через засаду, Птичка и Тодт повели телегу за ним. Птичку застрелили арбалетчики, но Тодт перехватил вожжи и вывел телегу из Парпанезе. Мятый угнал мула и следует за Тодтом. Карты у них нет и не было, местность не знают, Максимилиана потеряли из вида. Темнеет, дорогу спросить не у кого.

Тодт гнал вслед за Максимилианом, что было сил. Но не догнал. Догнать рыцарского коня на груженой телеге — задача, невыполнимая ни на короткой дистанции, ни на длинной, ни на средней. Особенно, когда рыцарь не останавливается, чтобы подождать.

В сумерках старик не повернул на перекрестке направо, в сторону Пиццигеттоне, а проехал прямо, на Сан-Коломбано.

Мятый на муле догнал Тодта без труда и выдерживал темп за повозкой. Краденый мул оказался не особо ходкий, и обгонять не хотел ни в какую.

Солнце зашло почти мгновенно с точки зрения обоих. Только что было достаточно светло, чтобы видеть дорогу — и вот уже ночь.

Тодт вылез из телеги и взял усталых лошадей под уздцы. Мятый пошел рядом, ведя мула.

— Как Вы, отче? — спросил Мятый.

— Я в порядке. Птичку убили.

— Сразу или…

— Два болта в грудь. Кровь пузырилась. Он даже ничего не сказал. Потерял сознание, а потом умер.

Оба перекрестились.

— А рыцарь наш?

— Не понимаю, — Тодт вытер пот со лба, — Мне показалось, он жив и осознанно правит конем. Но куда он так торопился, что бросил нас всех?

— И что теперь делать будем?

— Понятно что. Не довезли четыре телеги — довезем три. Попали в засаду с тремя, так хоть одну довезем.

— Куда?

— В армию короля. В Монцу.

— В Монцу? — удивился Мятый, — Рыцарь, кажется, говорил про Пиццигеттоне и Кремону.

— В Вогере я перед выездом поговорил с людьми в замке Сансеверино. Ближайший к этому месту французский гарнизон действительно находится в Пиццигеттоне, но сама армия отступила из Милана в Монцу, к северу, и до сих пор стоит там. Швейцарцев в Пиццигеттоне нет, они в основном в Монце и понемногу в гарнизонах Мортары и Новары.

Когда Шарль де Бурбон говорил Максу, что не надо с золотым обозом бегать за армией по окрестностям Милана, он предполагал, что армия может в Монце так надолго и не задержаться. Но она все-таки задержалась, и, как говорили в Вогере, намерена просидеть там хоть несколько месяцев, накапливая силы, нависая над Миланом и не давая Колонне отправить заметные силы на юг.

— То, что Вы говорили в «У Мавра»? Доставить золото не рыцарям, а солдатам? — уточнил Мятый.

— Да.

— Но если бы на нас не напали, то мы бы так и приехали в Пиццигеттоне, а не в Монцу.