Одна и без оружия
Шрифт:
— Это правда? — задал он мне тот же вопрос, хотя, кажется, не сомневался в достоверности рассказа Жанны.
Я молча пожала плечами.
— До выяснения вашей личности и цели приезда вынужден буду вас задержать, — заявил командир.
— Отдай мне ее, прошу! — взвилась Жанна. — Сама ее расстреляю.
— Ты всегда торопишься, — с укором ответил командир. — Давай вначале разберемся, а расстрелять успеем, если будет доказана ее вина.
— Почему ты мне не веришь? — обиделась она. — Хочешь внести раскол в наши ряды? Джафар будет очень недоволен, когда узнает, что ты пригрел шпионку. Она освободила летчика, который бомбил наши мирные жилища!
— Не надо мне угрожать, Жанна, — отрезал здешний начальник. — Мы
Он вызвал двоих чеченцев и приказал доставить меня в соседний дом и охранять. Сопротивляться было равнозначно самоубийству. К тому же командир вел себя по-джентльменски. Подождем, чем все это обернется. Проблемы надо решать по мере их поступления.
Вышли на улицу. Я в сопровождении двух вооруженных бородатых парней. Вдруг нас обогнала Жанна и загородила дорогу. Размахивая автоматом, начала орать по-чеченски, показывая рукой на меня. Можно представить, что она несла. Около нее начала собираться группа бородатых. Они оттеснили моих провожатых и уже готовы были схватить меня. Я спружинила и птицей перелетела через их головы, оказавшись за спинами нападавших. Легко, не спеша побежала. Толпа с криками — за мной. Я прибавила шаг, и, соответственно, возрос охотничий азарт у бородатых. Оглянулась. Кто-то уже вырвался вперед, вот-вот догонит. Остановилась. Резкий выпад носком по коленной чашечке. Он еще по инерции проскакал пару шагов, размахивая руками, потом грохнулся оземь, два раза перевернулся и оказался в кювете. Подоспевшие двое получили одновременно один ногой в пах, другой — тыльной стороной ладони по носу.
Снова помчались уже по кругу. Вижу, охотников гнаться стало меньше. Самые смелые все еще бегут в надежде ухватить добычу. И тут ударила автоматная очередь. Я залегла. Так мы не договаривались. Группа бородачей в темных повязках на лбу, держа наготове автоматы, приближались ко мне. Дело дрянь. Я поднялась, чтобы дорого продать свою жизнь. Когда они подошли ближе, и я была уже готова к последнему прыжку, нападавших разбросала в стороны какая-то неведомая сила.
— Действуй, Ия, действуй! — услышала я родной голос.
Меня не надо было упрашивать. Мои силы и воля собрались в один узел. Все, что было накоплено за годы, нашло теперь выход в яростных, мощных, резких атаках. Применяю стиль «пантеры», когда стремительные броски сочетаются с бурной сменой ударов и уходов, приседаний и подъемов, прыжков и рывков. Удары наносятся молниеносно кулаками, локтями, ногами, каждый из них достигает цели. Двое самых смелых уже приблизились, потеряв, видно, голову от бессильной злобы, вот-вот готовы схватить меня. Это прекрасная мишень для каскада ударов, поочередно ногами и руками. Все — и этих двух можно не считать. Теперь атака на бородатого гиганта, голого по пояс, с густой татуировкой на руках и на груди, откровенно демонстрирующего свои бицепсы. Прямо-таки Шварценеггер. Он уже направил автомат на Генриха. Снаряд бы не вылетел быстрее, чем я с бешеного разбега долбанула бородача в грудь сразу двумя ногами. Пятьдесят два килограмма плюс сумасшедшая инерция сделали свое дело. Не скоро гигант придет в себя. Если придет. Да, разметали мы с Генрихом солидное число нападавших. Лежат без движения — не то притворяются, не то действительно отключились. Хорошо, что дрались в общей куче. На расстоянии пристрелили бы нас и точка. Я бросилась Генриху на шею. Целую вечность не виделись. Засыпали друг друга вопросами. Я остановилась первая:
— Давай, Генрих, по очереди, вначале ты рассказывай, потом я. — Показываю на тела и спрашиваю: — А что с этими будем делать?
Да ничего. Скоро придут в себя и улетучатся. Какая-то приблудная группа утром забрела в наш поселок, а эта ненормальная женщина
Мы зашли в домик, где я должна была находиться под арестом. Всего две комнаты. Одна пустая, в другой живет Генрих. Нам некуда было торопиться. Часов мы не наблюдали. И только чувство голода заставило нас прийти в себя и вернуться к реальности будней. Генрих приготовил замечательную яичницу с помидорами, которую мы убрали в один момент, потом с загадочным видом поставил на стол миски со сметаной и творогом — стоило их только попробовать и не оторвешься.
— Где ты достал такую прелесть? — спросила я.
— Корову подоил, сбил из молока сметану, а из сметаны творог, — пошутил Генрих.
— А если серьезно?
— Местные жители не дают умереть с голоду. Подожди до полудня, не то еще будет.
— Ладно, Генрих, хватит болтать, — отвалилась я от стола.
Генрих последовал моему примеру, потом достал сигарету и закурил.
— С каких это пор у тебя во рту сигарета?
— Расслабляюсь перед напряжением или после него.
— Понятно. Сейчас, надеюсь, второй вариант.
— Нет, первый.
Я поняла, как трудно Генриху объяснять мне все. Но от этого никуда не уйдешь.
— Ничего, Генрих, переживем как-нибудь, не в такие переплеты попадали, — подбодрила я его. — Давай рассказывай, слушаю тебя, уже полностью отключилась от внешнего мира…
С Игорем было нелегко. Внешне такой крепкий парень, на поверку он оказался психически неустойчивым, да еще и амбициозным. Зациклился на том, что ему в жизни не везет, что его никто, никогда и нигде не ценил по достоинству, что его использовали как рабочую лошадку. Вот и в этот раз с ним поступили подлейшим образом. А когда Фарид где-то раздобыл российскую газету и показал статью с нашей фотографией, с ним просто случилась истерика. Он кричал, что его, как всегда, облапошили, и теперь цель его жизни — отплатить тем, кто его подставил под удар. «Они меня еще узнают», — угрожал он своим московским недругам. Вначале я подумал, что это просто кураж, что до дела не дойдет. Но когда, проснувшись утром, я не обнаружил Игоря ни в комнате, ни во дворе и вообще нигде, то понял, что он, пожалуй, не шутил. Где Игорь сейчас, не ведаю. Как бы не натворил сгоряча бед на свою же голову. Я уговаривал его не паниковать, а спокойно обдумать и прошлые и настоящие свои деяния. Может, все его неурядицы оттого, что он, не думая о последствиях, охоч на всякого рода авантюры и бросается сломя голову туда, где заведомо ждут подлог, криминал, неудача. Но это было похоже на разговор с глухонемым. Выслушав мои аргументы, Игорь поступил по — своему.
Читая Игорю нотации, я уверовал в свою непогрешимость и в право его воспитывать. А что думают обо мне другие? Вон как в газете расчехвостили. Не сомневаюсь, что это сделано по заказу. Но те, кто заказывал музыку и кто прочитал корреспонденцию, полагают, будто я совершил поступок, граничащий с преступлением. Причем факты изложены верно и выстроены в логической последовательности. Но расцениваем мы их по-разному. Я уверен, что поступаю правильно, как мне подсказывают совесть и гражданский долг. Они же кричат о моем моральном разложении и меркантильности. Главное, чтобы я сам верил в свою правоту и в то, что моя работа здесь идет на благо униженным и измученным войной людям. И чтобы Ия поняла и не только оправдала, но и одобрила мой поступок.