Одна и без оружия
Шрифт:
— Хочешь кокнуть моих послов? А как же их неприкосновенность? — и снова смех.
Джафар выругался и в сердцах плюнул. Передал мне наушники и микрофон:
— Поговори теперь ты, что хочешь обещай, но пусть вернет деньги или пришлет оружие, иначе тебе с твоей бабой конец.
Наушники я не надел. Зачем? И так все слышно. Вот это передатчик! Джафар понял мой жест и любовно похлопал ладонью по аппаратуре:
— Японский! В Москве еще лучше, самый современный.
— Ну что там еще у тебя, Джафар? — не унималась Вероника.
— Это не Джафар, это ваш поверенный, как вы изволили меня окрестить.
— А-а-а, господин полицейский? Рада слышать ваш бодрый голос, видно, вам не так уж плохо, как изображает чеченец. Я его наказала за обман. Так что мы с ним квиты и можем начинать с нуля.
— А нас за что наказали? — спросил я.
— Тоже за обман. Двое полицейских с одним лицом — не многовато ли? Пусть останется один, это естественно. Поэтому я и отправила тебя вместе с женой к Джафару, чтобы он устранил эту несправедливость.
— Вы заблуждаетесь, госпожа Вероника, — возмущенно воскликнул я, а потом уже для ушей Джафара: — Что значит двое с одним лицом, вы там случайно не заработались?
Передал микрофон Джафару:
— Как с ней разговаривать, она, по-моему, просто спятила.
Мне сейчас надо было запудрить ему мозги, запутать его. Постороннему человеку трудно разобраться в ее фокусах. Из телефонов все еще раздавался смех Вероники. Наконец она заткнулась. К сожалению, ненадолго. По мне бы, убраться поскорей из этой радиорубки, а то она еще начнет разъяснять Джафару, что к чему. И она действительно стала его вызывать.
— Чего тебе?! — рявкнул в микрофон Джафар.
— Передай своей жертве и заруби себе на носу, что сведения ко мне лично поступают из Москвы, из самого главного их ведомства. И потому все, что я говорю, проверено и перепроверено, не в пример тебе, там играют без обмана: вечером деньги — утром информация, иногда наоборот.
— У, стерва! — Джафар от злости швырнул микрофон. — Этот подонок, оказывается, работает на два фронта и сразу двух маток сосет — Веронику и нас. Куда он деньги девает, сукин сын?
— В швейцарский банк кладет. Там все пасутся, кто дорвался до большого кошелька.
— А ты откуда знаешь? — подозрительно посмотрел на меня Джафар.
Вероника рассказывала, — соврал я, надеясь, что Джафар что-нибудь прояснит, чтоб не оказаться менее информированным. И, кажется, я попал в точку.
— Да она через меня и вышла на него, когда он еще в МИДе околачивался, — похвалился Джафар. — Я купил его с потрохами. А он, как вышел в большие начальники, сразу меня забыл.
— Да он и меня знать не захочет. Такой он человек, — тяну из Джафара еще что-нибудь полезное для себя. — От Вероники ездил к нему да еще в ресторане стол для него накрыл.
Джафар, который опять, было, с недоверием поглядывал на меня, поинтересовался:
— Это когда милиционером был или уже сейчас, в роли кагэбэшника?
— Сейчас, конечно, только не кагэбэшника, а фээсбэшника. — Я уже начинал догадываться, кто фигурировал в перепалке Джафара и Вероники, но мне надо было окончательно удостовериться, и я добавил: — Пьет Толстобровов, как лошадь, а пьяный болтает черт знает что и о тебе такое трепал, уши вянут.
— Договаривай, раз начал. — Джафар бухнул кулаком по столу.
Глаза его налились кровью, на скулах заходили желваки, черные усы подергивались.
Ого, как я тебя задел за живое! Ничего, сейчас еще добавлю перца.
— На меня-то ты с какой стати набрасываешься? Это он, а не я говорил, я только передаю тот разговор. Ну так вот. Обозвал наркоманом и убийцей, говорил, что веревка давно по тебе плачет.
— Значит, я убийца, наркоман и веревка по мне плачет, — повторил он. — Больше ничего?
— Нет, я только это запомнил, потом он больше о своей фамилии бубнил. Она ему не нравится, хочет поменять.
— Если и менять ему свою фамилию, то вместо Толстобровов надо сделать Толстый боров. — Джафар уже пытался острить, это хороший признак.
Впрочем, я ошибся. Он перешел на отборный русско-уголовный мат, которым отхлестал Толстобровова со всех сторон. Отхлестал — и вдруг заткнулся, словно ему вставили в рот кляп. Помолчал — и совсем спокойно, как будто говорил о чем-то совершенно обыденном, произнес:
— А теперь ты, как у вас говорят, заруби себе на носу: если за четыре дня Вероника не одумается, то тебя и твою жену расстреляю. Тела отправлю Веронике в подарок. В каких вы с ней отношениях, меня не касается. Эта акция будет на ее совести.
— Мы-то в чем виноваты, Джафар? Просто хотели немного заработать и потому согласились на эту поездку. Ты сам слышал, что она там болтала о каких-то двух лицах. Накурилась марихуаны и несет чепуху. Ты же нормальный человек. Я и Толстобровову не поверил, когда он о тебе такое говорил. Для нее люди ничего не значат. И тебя она вон как провела. Неужели ты ей простишь? Давай лучше подумаем, как ей отомстить.
— Хорошо язык подвешен, — с одобрением отозвался Джафар. — Но у меня, друг, нет выхода. После радиосеанса ты слишком много знаешь, чтобы я мог тебя отпустить.
— А если она передаст деньги, отпустишь?
— Четыре дня жду, — повторил он.
— Значит, в этом случае для тебя нет риска отпустить меня?
— Значит, нет, и кончай меня доставать, — поставил он точку. — Думай обо мне как хочешь и что хочешь, меня это не волнует, понятно? А теперь пошли.
Джафар, правда, разрешил мне напиться, обещал даже накормить, но подчеркнул, что от слов своих не отступится. Он привел меня в тот же сарай и тщательно его запер.
— Охранять тебя будут двое верных моих людей. Не вздумай бежать, поймают, и тогда сам будешь молить о смерти, — предупредил Джафар.