Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба
Шрифт:
В тот день Пар и Мия как всегда спорили. Масло в огонь подливало то, что Мия накануне ослушалась его, покинув дом с приходом темноты. Юноша не мог допустить, чтобы вводимые им правила так своевольно нарушались, поэтому с усердной настойчивостью пытался доказать своей воспитаннице собственную правоту.
– Почему, – недоумевала Мия. – Почему я не могу жить так, как хочу? Ты пытаешься мне внушить, будто, чтобы быть счастливой, я должна быть ответственной за других, должна для них много всего делать. Я не хочу этого.
– Это твой моральный долг! Так
– А я не подписывалась на этот моральный долг. Как так получается, что я ни у кого ничего не брала, а уже всем должна?
– Если ты хочешь, чтобы люди были к тебе добры, если сама хочешь быть доброй – тебе придётся жить по этим правилам.
– Я не хочу такой доброты! Не такой ценой!
– За такие твои капризы придётся очень дорого расплачиваться. И твоя цена – одиночество.
– Это лучше, чем быть извечным должником всем и вся! – огрызнулась девочка.
– А как же долг перед матерью, которую ты должна спасти? Ему ты тоже предпочтёшь одиночество?
Это был удар ниже пояса. Пар знал, как болезненно Мия реагирует на подобную тему, но всё равно решил выйти из этого спора победителем.
– Это не долг, – понуро ответила Мия, – это моя цель. Это моя любовь. И никому я ничего не должна…
– И цель эта недостижима, пока ты не будешь меня слушаться. Ты должна следовать моим правилам, а не спорить с ними.
– А я не хочу следовать им – они глупые и непонятные.
– Но ты должна! Ведь если ты не станешь хорошим чистым человеком…
– А как я им стану, если я не понимаю этих чокнутых нравоучений? Ты говоришь, что старших надо уважать, но ругаешься с Гавроном. То ты говоришь, что о друзьях и близких нужно заботиться, то говоришь, что сама я от них взамен ничего требовать не должна. Сначала ты говоришь, чтобы я была во всем искренней, а потом учишь не говорить о людях дурное.
– Не просто не говорить – ты даже думать плохо не должна. Твои мысли должны быть настолько чисты, чтобы любой прочитавший их восхищался тобой.
– Эй, ты там чё, с дуба рухнул? Мои мысли? Я никому не дам залезать в мою голову. У меня могут забрать все мои игрушки, всю мою одежду, но так раздевать себя я не позволю!
– Ты должна!
– Я никому ничего не должна, – злобно заорала Мия. – Мои мысли – это единственное место, куда я прячусь от таких, как вы – от взрослых, считающих, что знают, как мне лучше жить.
– Не кричи на старших! – воскликнул Пар грозно.
– Почему не кричать? Почему я должна тебя слушать?
– Потому что я – твой учитель. И я тебе рассказываю, как правильно жить.
– А почему ты считаешь, что знаешь, как правильно жить?
– Потому что я много прожил и много пережил! Я знаю…
– Ну, так и рассказывай мне то, что ты пережил! Почему я вместо интересных историй должна слушать скучные правила, которые всё равно не понимаю?
– Это ты сейчас их не понимаешь. Но когда вырастишь…
– Когда вырасту! – уже не контролируя себя, Мия перебивала друга, предугадывая каждое его слово. – Когда вырасту – тогда пойму. Это ты хотел сказать?
– Именно!
– Но почему не сейчас? Почему не на словах?
– Это слишком сложно, – Пар, смотря на разгоряченную Мию, стал себя успокаивать, чтобы не натворить глупостей. По мере того, как возмущение отступало, к нему стало приходить понимание, что ситуация заходит в тупик, из которого будет сложно выйти и ему и его воспитаннице.
– Почему сложно? В чем сложность? Почему на все простые вопросы, на которые вы, взрослые, не хотите отвечать, вы говорите, что это слишком сложно? Почему вы, взрослые, чтобы быть всегда правыми, говорите в конце: «вырастишь – поймешь»? Может быть, вы просто боитесь правды?
– Ничего я не боюсь! – старался держать лицо Пар.
– Тогда ответь, почему вместо того, чтобы искать мою мать или спасать твою Юну мы сидим здесь, в богом забытой деревне и тратим время на эти «занудности»?
Мия смотрела на него полными ожидания глазами. Она хотела хоть раз услышать ответ на свой несложный вопрос не от учителя, а от друга. Честный ответ. Без изворотов и выкрутасов. И, может быть, Пар бы и ответил ей. Но вместо того, чтобы озвучить свои мысли, он искал себе оправдания. Искал так долго, забыв про ждущую его девочку, что Мия решила, будто ее игнорируют, специально не отвечая на неудобные вопросы. Она ждала долго. Очень долго. Но когда она поняла, что в пучину забвения ушел не только ответ, но и сам вопрос, она забилась далеко в угол своей кровати и не проронила ни слова.
Когда стало смеркаться и на улицу стали выходить первые Мотыльки, холодный ветер вывел юношу из состояния транса. Поняв, что он натворил, Пар попытался заговорить с Мией, но всё было бесполезно. Девочка лишь плотнее забивалась в угол и накрывала лицо подушкой. Гостиная не запиралась, поэтому Мия не могла закрыться от своего друга в другой комнате, отгородившись ещё и дверью. Но построенная между ними стена была куда толще деревянной панели.
В тот вечер Мия не реагировала ни на что: ни на извинения, ни на рассказы, ни на шутки, ни на упреки, ни на приглашения на ужин. Она превратилась в угрюмую мягкую игрушку, которую бросили под кровать и забыли о ней.
Когда Пар ложился спать, он еще раз посмотрел на Мию. Её вид испугал его. В полумраке вырисовывалось каменное обездвиженное тело статуи, у которой были живые человеческие глаза. Эти глаза смотрели лишь перед собой, в одну неподвижную точку. Они были переполнены болью, обидой и отчаянием. Ни одной слезы не упало с этих глаз. Мия смотрела на толстую трещину на стене, будто пыталась заглянуть в неё, как в замочную скважину, за которой можно было найти понимание. Но нет, деревня была пуста, и за много километров вокруг не было ни тени понимания. Зато была плотная тень непонимания. Эта тень убедила себя, что утро вечера мудренее, что завтра всё пройдет и дало себе слово один день позволить подруге выспаться и не будить её так рано. Пар перевернулся на бок и забылся мёртвым сном, растворяясь среди миллионов других теней, заполнивших эту ночь.