Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба
Шрифт:
А девочка всё так же неподвижно сидела истуканом, отделившись мыслями от тела, уйдя в свой мир, где не было той лютой зимы, которая приходила в пустынный поселок, заползая в брошенные комнаты и в брошенные души, заселяющие эти комнаты.
Огородить ребенка от зла – не значит защитить его. Не страшится зла не тот, кто от него спрятан, а тот, кто способен с ним бороться. Но чтобы бороться и победить своего врага – его надо знать. Знать и понимать. Это сложная и очень опасная тропа, ведь у всякого зла есть корни. И питаются эти корни не грязными помоями, а чистой грунтовой водой, мягким тёплым дождём, родником. Когда человек приходит к тому, что в основу зла входят самые светлые и чистые чувства, он может заблудиться в понятиях добра и зла. Ум человека и его несовершенная подчас логика могут сыграть с ним злую шутку, разбив базовые представления
Пару нужно было сыграть эту мелодию – красиво и достойно. Сочетая лояльность и строгость, не перебарщивая ни с первым, ни со вторым. Парню нужно было увидеть в девочке не просто ученицу, а человека, которого нужно было полюбить, который заслуживал этой любви. Ведь не случайно Дайтрий увидел в ней ту, кто сможет распознать зло, понять его и не стать для этого зла темницей. Волшебник увидел в ней тот фильтр, который способен вместить и задержать в себе всю проходящую через неё грязь этого мира, выпуская из себя только кристально-чистую воду. Но Пар не справился. Он решил огородить воспитанницу от зла, заперев в четырёх стенах. Но тьма все же нашла способ пробиться, она нашла тайный ход. Нет, не через щели или трещины в стене – через сердце учителя. Комплексы, страхи, неуверенность, боязнь потери и упорство на ложных ценностях – всё то, что было присуще Пару, посадило в девочке семя недоверия, которое способно было вырасти в древо зла. Всё это время юноша бился с невидимым противником, хотя настоящим противником был он сам. Ему нужно было выпустить всех чертей из своего замкнутого сознания и попросить у маленькой девочки помощи в борьбе с ними. Но гордыня и чувство собственного превосходства над ребенком не дали ему поступить правильно, и черти продолжали жить в темных углах его сознания. Эта тьма безликих демонов постоянно билась со светом внутри. Иногда побеждал свет, а иногда и зло разливалось чернильным узором. И сейчас, утром, контуры этих узоров были четкими, как никогда. Смесь черного и белого обрело свою форму – это было письмо. Белый лист бумаги, на котором детским, едва разборчивым почерком читалось: «Я очинь плоха учусь. Я панимаю, што с такой учобай я ни найду маму. Паэтаму нихачу, штобы этат грус лижал на тибе. Ушла искать маму сама. Пращай».
Глава 12. Дорога всех дорог.
Первым делом Пар перерыл все чердаки и подвалы в поисках Мотыльков. Он боялся, что эти странные люди могли забрать его воспитанницу, пока разрушали их жилище. Но деревня была пуста. Все те места, откуда они выползали, словно тараканы во время травли, оказались безлюдными. Где искать Мию, в какую сторону идти? Пар не знал. Он решил, что отправится в город. Если она там, тогда наверняка кто-то заметит одинокую маленькую девочку, ищущую маму и папу. А если её там нет, тогда можно попросить коня и помощи в её поисках. Не желая оставаться в этом сумасшедшем месте ни дня, Пар отправился на поиски подруги. Далеко уйти она не могла.
Зима сменяла осень слишком быстро. Холод сковывал деревья, землю, воздух. Скалистый лес был похож на древнего окаменелого гиганта, замёрзшего много тысяч лет назад в эпоху Великой Войны. Земля будто упала на пронзившие её острые пики деревьев, оставив на их лезвиях свою белую снежную кровь. Земля вся залилась этой кровью и, вьюгой завывая от боли, пыталась зарыться в ней, как в первобытном океане.
Шла вторая ночь одиноких скитаний в поисках матери, и ночь эта подходила к концу. Мия не знала, где искать, с чего начинать, куда идти, но её это и не заботило. Главное – она не сидит, сложа руки, главное – она ищет. Нельзя же искать, пусть хоть и долго, и не найти. Поэтому направление ведущей её тропинки девочку не сильно заботило. Куда более печальным был тот факт, что тропинка неожиданно кончалась непроходимыми чащам и плотными зарослями. Обойти их было бесполезно – партизанской армией они окружили Мию со всех сторон. Из темноты то тут, то там появлялись новые сухие ветки, колючие кусты, редкие обрывы. Девочка перецарапала себе всё, что только могла, но продолжала идти вперёд. Она бы бросила эту затею, свернула бы назад, но пока не завершилась ночь, ей казалось, что вот-вот, да и закончатся эти сухие джунгли.
В воздухе повисла тишина, будто лес был диким зверем, охотившимся на случайно забредшую в его владения дичь. С приближением рассвета звуки стали меняться. Небо, всё ещё темное, стало каким-то мистическим, будто изменилось внутри, а не снаружи. То же самое девочка видела и в прошлую ночь, когда сбежала от своего учителя. Она не могла уловить ту минуту, когда небо начало светлеть – она просто вдруг ощутила запах утра, подняла глаза и поняла, что мир проснулся. Но то мгновение, когда небосвод озарился первыми неприметными взгляду лучами солнца, придавал миру трепетную фантастичность, которая отдавалась внутри груди предсказанием: «сейчас все переменится». Предсказание сбылось. Непроходимая чаща закончилась, деревья и кустарники поредели, а впереди красовался подъём на высокий холм, на который путешественница немедленно забралась.
Небо светлело с каждой секундой, и перед взором девочки открылась широкая панорама леса. Присев на выступ из камня, Мия позволила себе немножко отдохнуть. Очень хотелось есть, но поблизости кроме жесткой коры ничего не было.
На ветках тонким слоем лежал иней, сливающийся своим цветом с небом. В это утро природа поскупилась на краски, смешав все цвета своего пейзажа со светло-серым. Появись сейчас вдруг радуга, она бы, как губка, впитала в себя монотонность и бесцветность окружения, превратившись в серую арку, острым серпом нависшую над миром, чтобы рассечь его на утро и ночь. Небо справа стало ярче.
«Наверное, солнце встает», – подумала девочка.
Но за тонким слоем пелены облаков, кружевной вуалью накрывающих горизонт, не было видно светящегося диска – лишь кусок пятна, немного более светлого, чем остальная серость, будто начинающий художник на своем акварельном рисунке сделал непростительную ошибку и ластиком пытался ее стереть с бумажного листа.
Вдали раздался шум. Мия вслушалась. Среди суеты и грохота она различила людские крики. Вглядевшись, она увидела в зарослях проходящую через лес дорогу, едва просматривающуюся между деревьев. На ней что-то происходило. Мия, переполненная радости, что ей хоть кто-то повстречался, пулей бросилась на звуки.
Спустившись, она различила, что на дороге кто-то ругается. Брань сопровождалась тяжелым скрипом, треском и грохотом. Всё это должно было спугнуть девочку или как минимум насторожить, но Мия была не из трусливых.
– А ну всем тихо! Кто-то идёт, – раздался низкий женский голос, когда девочка подошла слишком близко.
– Если из-за тебя, остолоп, всё накроется медным тазом, я из тебя всю душу выбью, – прозвучал хриплый мужской голос.
Девочка вышла на дорогу и обвела взглядом группу людей. Они стояли около старой деревянной крытой повозки. Ближе всех к ней находились богато одетый худощавый старик и полная средних лет женщина с теплой цветастой шалью на плечах. На месте извозчика сидел молодой парень, а рядом его ровесник держал лошадей под уздцы. поодаль, лёжа на земле, на Мию уставился здоровенный амбал, что-то искавший в трещине выходящей на дорогу скалы. Это были цыгане.
– Это всего лишь маленькая девочка, – произнесла женщина, выдыхая накатившее на неё напряжение.
Она подошла ближе к одинокой путешественнице и наклонилась так, что их лица поравнялись.
– Как тебя зовут, дитя? Что ты здесь делаешь? – приветливо и с улыбкой произнесла женщина.
– Меня зовут Мия, – ответила девочка, крепко прижимая к груди игрушечного медведя, будто хотела его защитить от кого-то. – Я ищу маму.
– Маму? Здесь нет твоей мамы, – все с той же дружелюбностью говорила цыганка, – как ты её потеряла?
– Это было давно. В лесу… в другом лесу. И там… – девочка не договорила.
– Да что вы с нею нянчитесь? Гоните её в шею, да продолжим начатое, – с раздражением произнес крупный цыган, минуту назад лежавший на земле.
– Из-за тебя мы вообще ничего не можем продолжить – ты же уронил канат! Забыл? А столь ценный… потерявшийся товар грех упустить, – спокойно ответил перекаченному компаньону старик.
– Я не виноват! Этой дыры там не было, когда я положил туда верёвку, – начал оправдываться здоровяк, – скала сама её заживала.