Опадание листьев
Шрифт:
Она была черным очарованием. Черные волосы, черные большие глаза. Черные платье и туфли. Она вошла в «Зеленый таракан» с таким видом, будто была здесь постоянным клиентом. Не обращая внимания на то, что все, кто был в баре, смотрят на нее, затаив дыхание, она подошла к стойке и села на табурет.
– Коньяк, – заказала она.
– Пожалуйста.
Она взяла бокал, лениво окинула взором зал.
– Мда, – сказала она себе, а затем повернулась к сидевшему неподалеку за стойкой Эрни и что-то спросила.
Надо заметить, что Эрни был породистым двадцатипятилетним самцом почти без вредных привычек. Высокий, стройный, спортивного вида, с такими же, как у нее черными глазами.
– Пойдем, продолжим где-нибудь в другом месте, – предложила она ему, и они вышли из бара. Ее небольшой, но шикарный автомобиль был припаркован у входа.
– Садись.
Она вела машину как бы нехотя, как плохой статист на кинопробе, словно машина знала дорогу сама, а она держала руль, смотрела на дорогу, переключала скорости и нажимала на педали исключительно, чтобы создать видимость управления автомобилем.
– Можешь звать меня Элизабет, – бросила она Эрни.
Это были единственные слова, произнесенные кем-либо из них за всю дорогу, но молчание не было гнетущим или выстраданным. Они молчали, как хорошие друзья, которые понимают друг друга без слов. Они выехали за город и понеслись с огромной скоростью по широкому пустому шоссе, вспарывая темноту светом фар.
Эрни ни на минуту не покидало ощущение, что все происходит в волшебном сне. Он был трезвым, здравомыслящим парнем, знающим себе цену и свои возможности. Они были, как разные полюса магнита, которые каким-то чудом оказались вдруг рядом в дорогой машине. Что-то здесь было плохо придуманным фарсом. Как такая шикарная женщина могла забрести в «Зеленый таракан», оказаться в их районе, выдернуть Эрни из привычного круга последовательно повторяющихся событий? Зачем он ей? Что от него нужно женщине, которая при нормальных обстоятельствах на него бы и не взглянула? Но стоило Элизабет посмотреть на него, задать ничего не значащий вопрос, и Эрни… Он был полностью в ее власти, а это было не в его правилах. Он не привык подчиняться женщинам, но для Элизабет он готов был на все.
– Эрни.
– А… что?
– Проснись, мы дома.
Он и не заметил, как провалился в глубокий сон.
То, что Элизабет назвала домом, было настоящим старинным замком. Массивные каменные стены, внушающая уважение дверь, просторные высокие залы… Наконец, они очутились в относительно небольшой уютной комнате с огромной кроватью посредине. Комната не выглядела спальней, тем более, женской. Не было в ней мелочей, создающих атмосферу спальни. Она больше напоминала гостиничный номер, или… Да, скорее, это было похоже на спальню в музее.
– Я здесь не живу, – прояснила обстановку Элизабет. – Меня угнетает вся эта готика. Наше родовое гнездышко давно уже не пользуется популярностью. Кроме меня здесь вообще никто не бывает, а я приезжаю в редких случаях, например, как сегодня.
– У тебя сегодня праздник?
– У меня сегодня главный праздник нашего рода.
Эрни приготовился слушать, но Элизабет только сказала:
– Скоро ты все узнаешь. Как насчет немного вина? – и, не дожидаясь ответа, она дернула за шнур. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик, и буквально через минуту служанка вкатила в комнату небольшой столик на колесах.
– Спасибо, Маргарет, – поблагодарила ее Элизабет, и служанка вышла.
– Устраивайся, – сказала Элизабет, забираясь с ногами на кровать. – Хочешь, бери подушки. Будь, как дома.
– Выпьем, – она посмотрела в глаза Эрни, и у него опять все поплыло в голове.
Они пили вино, разговаривали, но Эрни не понимал ни единого слова. Его сознание улавливало малейшие колебания интонации, тембра, глубины звука, но слова потеряли какой-либо смысл. Примерно так человек с абсолютным слухом, но далекий от биологии или охоты воспринимает пение птиц. Элизабет тем временем преобразилась. Она превратилась в некое богоподобное существо удивительной красоты.
– Веришь ты в меня? – ворвалось в сознание Эрни.
– Да, повелительница.
– Любишь ли ты меня?
– Больше всего на свете.
– Готов ли ты умереть ради моей любви?
– Да, госпожа.
– На колени.
Эрни опустился на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания. Она обошла вокруг него несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала срывать с него одежду, помогая себе старинным ножом странной формы, после чего начертила на его теле магические знаки все тем же ножом, не причиняя боли.
– Признаешь ли ты меня и только меня? – спросила она
– Да, госпожа.
– Целуй, – она протянула руку.
– Достаточно, – Эрни не хотел отпускать эту божественную руку, и Элизабет пришлось его оттолкнуть.
– Мы не закончили. Отрекаешься ли ты ради меня от бога, дьявола и Мира?
– Отрекаюсь.
– Поцелуй подол моего платья. Один раз!
– Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя?
– Да, госпожа.
– Поцелуй мои туфли.
Эрни упал к ее ногам. Он был счастлив, словно религиозный фанатик, к которому бог снизошел с небес.
– А теперь иди и возьми меня! – Элизабет скинула платье.
Эрни готов был умереть от счастья. Обладать богиней! Пусть одно мгновение, пусть после этого он превратится в ничто!
– Еще, еще, еще… – стонала Элизабет, вонзая свои острые, как кинжалы и твердые, как сталь ногти в его спину, – еще…
Сладкая волна вселенского счастья родилась внизу живота Эрни, прошла вдоль позвоночника и разорвала неземным светом весь Мир, а в это время зубы Элизабет вгрызались в его горло, чтобы вместе с семенем забрать жизнь.
Выпив всю его кровь, Элизабет высвободилась из-под бездыханного тела, и принялась поедать мясо, ловко орудуя ножом. Она съела все до последнего кусочка, оставив только кишки, волосы, кожу и кости, после чего позвонила прислуге.
– Ванна готова, госпожа, – сообщила, войдя, служанка.
– Хорошо, Маргарет. Убери здесь и приготовь мне что-нибудь надеть.
2
Знаю, что это невозможно, но я помню, как рождался на свет, помню все до мельчайших подробностей, помню как бы со стороны, словно я находился в этот момент рядом или смотрел на экран монитора. Помню, как выглядела моя мать, помню ее имя – Элизабет, помню, как на третий день своего существования я остался один. Мать сбежала из родильного отделения. О моем отце вообще не было никаких сведений.