Особые приметы
Шрифт:
По субботам, прежде чем идти на пляж, он являлся в жандармерию отметиться. Капрал вручал ему корреспонденцию, а иногда на несколько минут заглядывал лейтенант поговорить. Однажды он даже попросил у него совета — ему хотелось сделать подарок одному своему начальнику, — и подчеркнуто небрежно он спросил, не знает ли Антонио хорошей биографии адмирала Мендеса Нуньеса. Пока Антонио вспоминал, лейтенант, взяв его под руку, провел в свою комнату и показал библиотеку.
— У меня есть превосходная книга о Марии Стюарт, читали?
— Нет.
— Вы человек с запросами, и вам стоило бы иногда заглядывать к нам. Врач и учитель очень вами интересуются, Рамирес. Они добрые, чистосердечные люди. С ними вы можете разговаривать о чем угодно.
— Вы очень любезны, лейтенант.
— В казино я становлюсь штатским, понимаете? Форма, которую носишь, — одно, а личные убеждения — совсем другое. Когда я прихожу домой, я снимаю мундир и думаю так, как мне нравится. — Он рассеянно поглаживал картонные корешки серии «Жизнь выдающихся людей» и вдруг сказал: — Впрочем, что я тут толкую? Вы не хуже меня знаете, что в нашей проклятой стране свободно говорить, что думаешь, нельзя.
Лейтенант улыбнулся иронически; Антонио тоже улыбнулся, и они подали друг другу руки. Проходя через казарменный двор, Антонио скомкал письма и, выйдя на шоссе, направился к селению, а письма выбросил в канаву.
Осень понемногу начинала сказываться. Количество приезжих убывало на глазах, а оставшиеся редко выходили за пределы курорта; обычно они потихоньку собирались в кафе на Главной улице.
«Кадиллак» консула в Александрии все еще стоял на пустынной площади, и однажды вечером Констансио под большим секретом поведал Антонио, что семейство дона Гонсало и семейство Агилера намерены остаться в селении до рождества.
— Старшая дочка консула и Гонсалито — как нитка с иголкой, — сказал он. — В казино ходят слухи, что быть свадьбе.
— Для этих влюбленных голубков свить себе здесь гнездышко не проблема, — прокомментировал Фермин.
— Как знать, — возразил служащий с метеорологической станции. — Может, им тут не придется по вкусу.
— Как-то вечером, гуляя по селению, Антонио столкнулся с врачом из местной фалангистской организации. Он стоял с приятелями на площади и, увидев Антонио, подошел к нему и театрально обнял.
— Ну, вот, наконец-то я вас поймал, Рамирес, — воскликнул он. — Как это вы ухитряетесь прятаться от людей даже на таком пятачке?
— Мир не ограничивается пятачком, доктор.
— Все время ускользаете, точно за вашу голову назначены большие деньги. Что вы против нас имеете?
Антонио коротко рассказал, как складывается его день, и пообещал как-нибудь прийти в казино, но доктор запротестовал и положил ему на плечо свою руку, всю в кольцах:
— Нет, нет. Теперь-то уж вы от меня не сбежите, слышите? Мы сейчас же пойдем ко мне ужинать.
— Благодарю вас, но…
— Никаких «но». Моя жена до смерти хочет познакомиться с вами. У нас вы будете как дома.
— Я в таком виде… — Антонио показал на свою мятую рыбацкую куртку и грязные выцветшие брюки. — Если хотите, то в следующий раз…
— Да и я не ахти в каком виде. Идемте, и никаких отговорок.
Ничего не оставалось, как согласиться. Доктор крепко взял его под руку, церемонно распрощался со своими приятелями и тут же начал вполголоса рассказывать Антонио о последних событиях в селении, попутно стараясь выведать о его жизни.
— Как-то я встретил вас, но не захотел беспокоить, потому что вы были не один, а…
— Я не помню, доктор.
— Вы были с девушкой, смуглой такой, ну просто бутончик… Как раз выходили из машины марки «дофин», с французским номером. Было дело?
— Это жена моего близкого друга, — пояснил Антонио. — Ее родители живут в Малаге, и по пути она заехала навестить меня.
— А разве вы не ездили на ловлю тунца?
— Черт возьми, откуда вы все знаете?
— Вчера мы с доном Гонсало были в Калабардине, и там мне сказали.
— С доном Гонсало?
— Он как раз получил большинство на выборах в административный совет рыбного концерна. Мастерски было состряпано, он прирожденный делец… Я вам потом расскажу.
Они шли по Главной улице сквозь плотную толпу праздных людей, и, не доходя немного до бензоколонки, доктор остановился перед двухэтажным домом с верандами и выкрашенными в черный цвет балконами.
— Мой дом — ваш дом, Рамирес. Я надеюсь, вы будете ходить к нам запросто, не придется вас упрашивать.
Антонио кивнул. Доктор провел его в небольшую гостиную, рядом с прихожей, а сам пошел предупредить жену. Разглядывая фамильные портреты, Антонио все время испытывал ощущение, будто угрюмая, мрачная мебель шпионит за ним; потом до него донеслось шушуканье и следом — торопливые шаги. Портьера шевельнулась, и из-за нее выглянула крошечная детская головка: некоторое время девочка внимательно его разглядывала. Через несколько минут вернулся доктор с серебряным подносом и двумя рюмками. На лице его читалась досада.
— Только бутылка мальвазии, — сказал он. — Хотите, я пошлю служанку в магазин?
— Не надо, доктор, не беспокойтесь.
— У нас в доме за едою не пьют… А может, хотите, я принесу аперитив?
Тут вышла жена, белотелая, не в меру полная. Подав руку Антонио, она устроилась в кресле-качалке и молча, со сдержанным любопытством воспитанного человека стала смотреть на него; так смотрят на неизвестное насекомое, не поддающееся классификации.
— Перед нами знаменитый Рамирес. Один из немногих еще оставшихся у нас в Испании нонконформистов…