Отрочество
Шрифт:
… — всё! — подытожил я, отряхая руки от мела, — по схемам и тактике в общем и в целом рассказал и нарисовал. По финтам шо успел, то раньше показал, до чумы. Сейчас — извините.
— Да хоть как объяснить! — вылез Шлёма.
— Да ну, — отмахиваюсь рукой, — это как Изя напел! Шо, не слышали? Ну…
— Ой, этот Карузо! — всплёскиваю руками, — Столько шума — хороший певец, хороший певец! А он и фальшивит, и картавит!
— А ты слышал? — меняю голос на басок.
— Нет, мине Изя напел!
Посмеялись, и немножечко порассказывали
— Санечка, Егор, хватит тратить своё золотое время на этих золотарных бездельников, пора одеваться к Григорию Григорьевичу!
— Это к которому? — удивился Лёвка, странным образом выпавший из темы, которую обсуждает вся Молдаванка.
— Маразли! — хором, отчего у меня ажно глаз дёрнулся.
— А… к самому…
Футболисты, шумно обсуждая тактику и приглашение к Маразли, хотя на самом деле не к нему, а…
— Мальчики! — нарушила ход мыслей тётя Песя, — Ви таки может думать как хотите, но я таки считаю, шо Георгий Георгиевич не должен нюхать вашу вспотелость! Он должен втянуть носом воздух возле вас, если ему придёт таки в умную голову такая странная блажь, и понять одним носом за вашу воспитанность!
Помылись в тазу, потом одевались с помощью тёти Песи, ни разу не нужной нам, но очень — ей.
— Экий ты взрослый, — сказала она, стряхивая невидимые пылинки.
— Только нас приглашали, — перед Фирой почему-то виновато, хотя она ни разу не показывает своё фи.
— Хватит уже, — она вслед за матерью стряхнула с меня невидимое што-то, — иди!
Вымытые до скрипа, надушенные, одетые не то што с иголочки, а просто как портняжные манекены, мы с Санькой деревянно взгромоздились в экипаж.
Это вам не там! Не променад позавчерашний, полудурашливый, а самонастоящее светское мероприятие, без всяких шуток и скидок!
Григорий Григорьевич ещё когда выкупил дворец Потоцких [30] , передав его городу, а сегодня в этом дворце открывают Одесский художественный музей [31] . Событие! Со всех сторон событие — хоть культурное, хоть светское.
30
Он же дворец Нарышкиных. Первая его владелица — Ольга Станиславовна Нарышкина, в девичестве Потоцкая.
31
В РИ это произошло 6 ноября 1899 г., но история потихонечку начала меняться.
И мы! Санька как художник, я как журналист. Это… это такое ого! Ого-го-шище! Художник-недоучка, пусть даже и сто раз признанный самим Левитаном, да и не только им, в качестве ученика. Взлёт!
И я, как бы и не совсем настоящий репортёр на главном в Одессе светском событии если не года, то по меньшей мере — лета. Понятно, што просто — улыбнуло Григория Григорьевича воспоминание о кабинете и стихах, и што он может себе позволить немножечко таких как мы… но
Проход для праздношатающейся публики перекрыт, вход строго по приглашению. Хожалые самого сурового вида, парочка полицейских офицеров для самых непонятливых.
— Не положено! — рявкнул городовой, и мы протянули приглашения, изученные с самым скептическим видом.
— Проходите! — рука его дёрнулась к козырьку, а на строгом усатом лице деревянной шаманской маской проступило служебное выражение.
— Ф-фух! — выдохнулось у меня через зубы.
— Тоже волновался? — понимающе глянул на меня Санька.
— Ага! Как представил, што меня за шкирдон, да разворот дают… а?!
Посмеялись нервно, ну и успокоились мал-мала. Сразу внутрь заходить не стали, потолкались вокруг красивого дворца с колоннадой, в числе другой приглашённой публики. Вроде как духу набираемся.
— Гля! — Санька едва заметно пхнул меня локтем в бок, — Тоже мальчишка!
— А тебе што говорил?!
Говорить-то говорил, но и сам толком не верил, во што говорю! Одно дело — знать, што среди гостей могут быть и наши ровесники, в том числе и художники, а другое — видеть!
ТЮРХ [32] весьма демократично, в их выставках могут принимать участие не только эти… маститые и седовласые, но и ученики. Но Санька и здесь наособицу ухитрился, потому как мочь-то они могут, но только в домашних выставках. Междусобойных.
Ровесники наши хоть и были, но в большинстве своём как гости, приведённые учителями или родителями. Юных дарований оказалось всего несколько, как выяснилось сильно потом.
— Ба! Егор Кузьмич! — Навроцкий делает удивлённый вид.
32
Товарищество южнорусских художников.
— Василий Васильевич! Рад видеть вас здесь, хотя сильнее удивился бы, если б не увидел!
— Мой брат, — представляю я Саньку, — Чиж Александр Фролович.
— Навроцкий, — представляется редактор, пожимая руку.
— Вы как, — он снова поворачивается ко мне, подмигивая, — персональное приглашение от Григория Григорьевича заполучить ухитрились!? Да ещё и на двоих!
— Тс, спешите с выводами, Василий Васильевич! Александр полноценный участник выставки.
— Н-да, — сквозь весёлую гримаску прорвалась досада, — вот это сюрприз так сюрприз! Что ж вы…
— Да кто ж знал, — развожу руками, — што вы, и не знали!?
— Александр! Василий Васильевич! Егор! — Луиджи Иорини, преподающий в Рисовальной школе Одессы, не тратит время на расшаркивание, — Что ж вы, голубчики, на улице? Извольте пройти в здание!
Получасом позже Санька пребывал в полуобморочном состоянии, да и я изрядно подустал.
— Милейший, — выцепив взглядом лакея, подзываю.
— Чего изволите-с? — склонился тот в неглубоком поклоне, — Заранее пардону прошу-с, но шампанское и игристые вина молодёжи запрещено подавать-с.