Ожерелье королевы
Шрифт:
— Господа, — сказал им кардинал, — или вы не помешаны — и тогда вас выбросят в окно, или вы помешаны — и тогда вас просто выпроводят. Выбирайте.
— Монсеньер, мы не помешаны, мы ограблены!
— Какое мне до этого дело? — возразил г-н де Роган. — Я не начальник полиции.
— Но ожерелье было в ваших руках, монсеньер, — рыдая, сказал Бёмер, — вы дадите показания в суде, монсеньер, вы будете…
— У меня было ожерелье?.. — повторил принц. — Так это самое ожерелье и украдено?!
— Да, монсеньер.
— Ну, а что говорит королева? — воскликнул кардинал уже с интересом.
— Королева прислала нас к вам, монсеньер.
— Это очень любезно со стороны ее величества, но что я могу тут поделать, бедные мои?
— Вы все можете, монсеньер; вы можете сказать, что сталось с ожерельем.
— Я?
— Конечно.
— Любезный господин Бёмер, вы могли бы говорить со мной таким образом, если б я принадлежал к шайке воров, которые украли ожерелье у королевы.
— Его украли не у королевы.
— У кого же, Боже мой?
— Королева отрицает, что владела им.
— Как отрицает? — неуверенным тоном повторил кардинал. — Ведь у вас же есть расписка от нее.
— Королева утверждает, что расписка подложная.
— Полноте! — вскрикнул кардинал. — Вы теряете голову, господа.
— Правду ли я говорю? — спросил Бёмер Боссанжа, который ответил троекратным подтверждением.
— Королева отрицала это, — сказал кардинал, — потому что у нее кто-нибудь был, когда вы говорили с ней.
— Никого, монсеньер; но это еще не все.
— Что же еще?
— Королева не только заявила, что ожерелья у нее не было, не только утверждает, что письмо подложное; она показала нам расписку, гласящую, что мы взяли ожерелье обратно.
— Расписку от вас? — спросил кардинал. — И эта расписка…
— Так же подложна, как и другая, господин кардинал; вам это хорошо известно.
— Подлог!.. Два подлога! И вы говорите, что мне это хорошо известно?
— Несомненно, так как вы приходили к нам и подтвердили то, что нам говорила госпожа де Ламотт… Ведь вам было известно, что мы продали ожерелье и что оно в руках королевы.
— О, — взволновался кардинал, проводя рукой по лбу, — мне кажется, тут происходит что-то очень серьезное. Надо нам объясниться. Вот мои операции с вами…
— Да, монсеньер?
— …сначала я купил для ее величества ожерелье и выплатил вам в счет его стоимости двести пятьдесят тысяч ливров.
— Верно, монсеньер.
— Потом вы продали его непосредственно самой королеве… По крайней мере, вы мне сказали, что она сама назначила сроки платежа и обеспечила уплату своею подписью.
— Подписью… Вы говорите, что это подпись королевы, не так ли, монсеньер?
— Покажите мне ее.
Ювелиры вынули письмо из портфеля. Кардинал взглянул на него.
— О, — воскликнул он, — вы совершенные дети… «Мария Антуанетта Французская»… Разве королева не принцесса австрийского дома? Вас обокрали: и рука и подпись — все поддельно!
— Но в таком случае, — воскликнули ювелиры вне себя от раздражения, — госпожа де Ламотт должна знать, кто делал подписи и украл ожерелье!
Кардинал был поражен справедливостью этого заключения.
— Позовем госпожу де Ламотт, — в смущении проговорил он.
И он позвонил, как прежде королева.
Люди его бросились вслед за Жанной, карета которой не могла еще быть очень далеко.
Между тем Бёмер и Боссанж, как зайцы в норе, находя себе последнее прибежище в обещаниях королевы, повторяли:
— Где же ожерелье? Где же ожерелье?
— Вы меня оглушите, — сказал кардинал с досадой. — Разве я знаю, где ваше ожерелье? Я его сам передал королеве, вот все, что я знаю.
— Ожерелье! Если нам не дают денег, то отдайте нам ожерелье! — повторяли купцы.
— Господа, это меня не касается, — вне себя повторил кардинал, готовый выгнать кредиторов.
— Госпожа де Ламотт! Госпожа графиня! — кричали Бёмер и Боссанж, осипшие от отчаяния. — Это она нас погубила.
— Я вам запрещаю сомневаться в честности госпожи де Ламотт, если вы не хотите быть избитыми в моем доме.
— Но, наконец, есть же виновный, — сказал Бёмер жалобным голосом. — Эти два подлога совершены же кем-нибудь?
— Не мною ли? — спросил г-н де Роган высокомерно.
— Монсеньер, мы этого, разумеется, не хотим сказать.
— Так в чем же дело?
— Монсеньер, во имя Неба, дайте какое-нибудь объяснение.
— Подождите, пока я сам его получу.
— Но, монсеньер, что нам ответить королеве? Ведь ее величество также бранит нас.
— А что она говорит?
— Она говорит, что ожерелье у вас или у госпожи де Ламотт, а не у нее.
— Что ж, — сказал кардинал, бледный от стыда и гнева, — идите скажите королеве… Нет, не говорите ей ничего. Довольно скандала. Но завтра… — завтра, слышите ли? — я буду служить в версальской часовне; приходите, вы увидите, как я подойду к королеве, буду говорить с ней, спрошу, не у нее ли ожерелье, и услышите, что она ответит… Если она будет отрицать, глядя мне в глаза… тогда, господа я заплачу — я Роган.
Вслед за этими словами, произнесенными с величием, о котором неспособна дать представление обычная проза, принц отпустил обоих компаньонов, которые вышли, пятясь и подталкивая друг друга локтями.
— Итак, до завтра, — пролепетал Бёмер, — не так ли, монсеньер?
— До завтра, в одиннадцать часов, в версальской часовне, — ответил кардинал.
XVIII
ФЕХТОВАНИЕ И ДИПЛОМАТИЯ
На следующий день, около десяти часов, в Версаль въезжала карета с гербом г-на де Бретейля.