Ожерелье королевы
Шрифт:
— Не желаете ли, чтобы я вам помог в этом?
— Нет, я люблю его…
— О!
— Немного.
— Это совершенно лишнее.
— Но это так.
— Тогда пусть Босир остается.
— Вы очень сговорчивы, сударь.
— В надежде встретить такую же сговорчивость и с вашей стороны. Мои условия вам подходят?
— Подходят, если вы мне их назвали полностью.
— Послушайте, дорогая, я вам сказал все, что могу вам сказать в данную минуту.
— Честное слово?
— Честное слово! Но вы должны понять одну вещь…
— Какую?
— Что у меня может вдруг возникнуть необходимость, чтобы вы действительно стали моей любовницей…
— Ну вот видите! В этом никогда не будет необходимости, сударь.
— … но для видимости.
— Это другое дело, на это я согласна.
— Итак, решено?
— По рукам.
— Вот вам аванс за первый месяц.
Он протянул ей сверток с пятьюдесятью луидорами, даже не коснувшись кончиков ее пальцев. А так как Олива колебалась, то он сунул золото ей в карман платья, не задев даже слегка ее округлого и красивого бедра, которое, вероятно, не встретило бы такого пренебрежительного отношения со стороны тонких знатоков где-нибудь в Испании.
В ту самую минуту как золото скрылось в глубине ее кармана, два резких удара в наружную дверь заставили Олива стремительно броситься к окну.
— Милосердный Боже! — воскликнула она. — Спасайтесь скорее. Это он.
— Кто он?
— Босир, мой любовник… Пошевеливайтесь же, сударь.
— А, тем хуже, честное слово.
— Как тем хуже! Он вас разорвет на кусочки!
— Ба!
— Слышите, как он стучит? Он высадит двери.
— Пусть ему откроют. Дьявольщина! Почему в самом деле вы не дадите ему ключа?
И незнакомец расположился поудобнее на софе, мысленно говоря себе: «Мне нужно взглянуть на этого негодяя и оценить его».
Удары в дверь продолжались вперемежку со страшными ругательствами, поднимавшимися много выше третьего этажа.
— Идите, идите, откройте ему, матушка, — сказала взбешенная Олива. — А вы, сударь, так и знайте, если с вами случится несчастье, тем хуже для вас самих.
— Да, вы совершенно правы: тем хуже для меня! — повторил невозмутимый незнакомец, не двигаясь с софы.
Олива между тем вышла на площадку и стала со страхом прислушиваться.
XIX
ГОСПОДИН БОСИР
Минуту спустя она бросилась навстречу какому-то мужчине, который, с разъяренным видом, вытянув обе руки вперед, с бледным лицом и в растерзанном костюме, ворвался в квартиру, извергая глухие ругательства.
— Босир, ну же, послушайте, Босир, — говорила она голосом не настолько испуганным, чтобы можно было упрекнуть ее в недостатке мужества.
— Пустите меня! — кричал вновь прибывший, грубо вырываясь из рук Олива. — А! — продолжал он, все более повышая голос, — мне не открывали двери, потому что здесь мужчина!
Незнакомец, как мы знаем, продолжал сидеть на софе в спокойной и неподвижной позе, которую г-н Босир, вероятно, приписал его нерешительности или испугу.
Он подошел к незнакомцу вплотную, злобно скрежеща зубами.
— Я полагаю, что вы ответите мне, сударь? — сказал он.
— А что вы желаете, чтобы я отвечал вам, дорогой мой господин Босир? — спросил незнакомец в свою очередь.
— Что вы здесь делаете? И, прежде всего, кто вы такой?
— Я очень мирный человек, на которого вы смотрите так угрожающе. Я беседовал с этой дамой, имея самые добрые намерения.
— Да, конечно, — пробормотала Олива, — самые добрые.
— Помолчите вы там! — проревел Босир.
— Ла-ла-ла, — произнес незнакомец, — не будьте так грубы с этой ни в чем не повинной дамой. И если вы не в духе…
— Да, я не в духе…
— Он, верно, проигрался, — сказала вполголоса Олива.
— Я совершенно ограблен, смерть всем чертям! — прорычал Босир.
— И ничего не имели бы против того, чтобы самому слегка ограбить кого-нибудь? — заметил со смехом незнакомец. — Это вполне понятно, милейший господин Босир.
— Довольно глупых шуток! И сделайте мне удовольствие: убирайтесь отсюда.
— О господин Босир, будьте снисходительным!
— Смерть всем чертям преисподней! Вставайте и уходите или я разломаю диван и все, что на нем находится!
— Вы мне не сказали, мадемуазель, что господин Босир подвержен таким капризам. Черт возьми! Какая свирепость!
Босир, окончательно выведенный из себя, сделал величественный театральный жест и, вынимая свою шпагу, описал рукой круг диаметром, по меньшей мере, футов в десять.
— Вставайте же, — сказал он, — если не хотите, чтобы я вас пригвоздил к месту.
— Право, трудно быть более нелюбезным, — отвечал спокойно незнакомец, левой рукой вытаскивая из ножен маленькую шпагу, которая лежала за его спиной на софе.
Олива пронзительно вскрикнула.
— Ах, мадемуазель, мадемуазель, замолчите, — сказал по-прежнему спокойно незнакомец, уже державший шпагу в руке и даже не изменивший для этого своей позы, — замолчите, а не то случатся следующие две неприятности: во-первых, вы оглушите господина Босира и он налетит на шпагу; а во-вторых, сюда поднимется привлеченный вами патруль и отведет вас прямо в Сен-Лазар.
Тогда Олива прибегла вместо крика к необыкновенно выразительной пантомиме.
Это была любопытная картина. С одной стороны, г-н Босир, растерзанный, отяжелевший от вина, дрожавший от ярости, беспорядочно размахивал перед собой шпагой, безуспешно пытаясь поразить своего противника. С другой стороны, сидевший на софе невозмутимый его противник, который держал одну руку на колене, а другой, вооруженной шпагой, отражал удары Босира спокойными и проворными движениями, с таким зловещим смехом, что содрогнулся бы сам святой Георгий.