Падение жирондистов
Шрифт:
Приоритет в установлении связи между социально-экономической структурой исторически сложившихся районов Парижа и политической позицией соответствующих секций принадлежит опять-таки Брэшу. Он сделал социально-экономический обзор, который послужил основой для всех последующих исследований вплоть до новейших. Сопоставив политическую карту 10 августа 1792 г. с социально-экономическим районированием Парижа, Брэш доказал, что революционные, или, как он говорит, «демократические» секции находились в кварталах с демократическим же, сравнительно небогатым, трудовым населением.
Сравнение нашей политической
Аналогичное положение было на правом берегу. Здесь 10 из 13 секций, составляющих северо-центральный промышленный район (Рынков, Ломбар, Арси, Соединения, Гравилье, Друзей отечества, Бон-Консей, Бонн-Нувель, Бонди, Северного предместья), заняли антижирондистские позиции. Позицию трех остальных секций района я не смог квалифицировать. В антижирондистское движение активно включились и три секции Сент-Антуанского предместья — важного центра мебельного и других видов ремесленного производства.
Совершенно иными были кварталы, где находились секции, оказывавшие поддержку жирондистам. Секции Май, 1792 года, Мельничного холма составляли центральный аристократический район с банкирскими конторами, модными магазинами и кафе. Особенно много их было в секции Мельничного холма. Секция Братства занимала резко обособленную территорию. Здесь с XVII в. стали строиться отели и особняки для буржуазии. Секция Инвалидов была «царством садовников и огородников», «пригородом внутри города»{208}. Сколь-нибудь значительной промышленности в этих прожирондистских секциях Брэш не отмечает.
Такой была картина города с высоты «птичьего полета». Но общее представление о характере кварталов, на которые опиралось демократическое большинство секций, подтверждается и сохранившейся статистикой. Она неполна, относится к разным годам революции, охватывает не все секции, но при всей своей относительности заслуживает внимания. Это сведения трех видов: о рабочих (в данном случае действительно о людях наемного труда), о «нищете» (о лицах, требовавших помощи от властей) и о «достатке» («активных 80 гражданах», имевших соответствующий имущественный ценз){209}.
Наиболее «чувствительными» оказываются первые данные. Антижирондистские секции, сосредоточивая около двух третей населения, аккумулировали более трех четвертей рабочих. Удельный вес рабочих в них составлял 13 % и превышал среднепарижский уровень на 2 %; следовательно, рабочих с их семьями в «средней» антижирондистской секции было более половины. А в секциях,
Данные о «нищете» и «достатке» оказываются менее показательными. Естественно, уровень «нищеты» в антижирондистских секциях был выше (11 % против 9 %), а уровень «достатка» ниже (12 % против 13,5 %), чем в прожирондистских. Но в общем и «нищета» и «достаток» в первых соответствовали среднепарижскому уровню. Вместе с тем эти данные интересны для выявления многослойности антижирондистского большинства. Если, например, в Сент-Антуанском предместье уровень «нищеты» превышал 30 %, то в таких активных секциях, антижирондистского движения, как Бон-Консей, Гравилье, Единства, он был соответственно 4,6; 6,5; 6,5 %.
Мнение о том, что народные восстания порождает нищета, сложилось еще до революции. Луи-Себастьен Мерсье, оставивший яркую картину нищеты{210} Сен-Марсельского предместья, писал: «В этом квартале проживает парижская чернь, самая бедная, самая неспокойная и самая необузданная… Восстания и мятежи зарождаются именно здесь, в этом очаге беспросветной нищеты». Народ здесь «злее, задорнее, горячее и более склонен к бунту, чем в других кварталах». Видимо, у знатока предреволюционного Парижа были основания так считать; но это лишь подтверждает известную истину, что бунт еще не революция. Антижирондистское восстание потребовало развитого политического сознания, а Мерсье отмечал, что жители Сен-Марсельского предместья «на три столетия отстали от века в отношении господствующих… знаний и нравов».
В ходе революции менялся характер народных движений, не мог не измениться и характер движущих сил. Вслед за основоположниками марксизма мы справедливо говорим о выдающейся роли в Великой французской революции плебейства. Но забываем, что у последнего в историческом развитии выявились две ипостаси. Говоря в книге о парижском плебсе, я имел в виду предпролетарскую тенденцию его эволюции. Для революции конца XVIII в. она была главной, для описанных событий — единственной. Но не угадывается ли в предшествовавших выступлениях, в сентябрьских «избиениях» 1792 г. и других народных расправах предлюмпенская тенденция?
Вернемся к описанию Сен-Марсельского предместья: «В этом квартале, отдаленном от оживленной части города, прячутся люди, потерявшие состояние, мизантропы, алхимики, маниаки, мелкие рантье с ограниченными средствами… Нередко кто-нибудь, забравшись под самую крышу, подолгу скрывается здесь от полиции, от глаз целой сотни аргусов, подобно тому как какое-нибудь едва видимое насекомое скрывается от оптических приборов». Конечно, не следует спешить с обобщениями: достаточно ограничиться предположением, что описанная Мерсье «чернь» — это не только героический плебс Великой французской революции, но и будущие «герои 18 брюмера Луи-Бонапарта».