Падение жирондистов
Шрифт:
Сен-Жюсту припомнили его речь против «насильственных законов о торговле», пришлось ему выслушать санкюлотов, которые упрекали «ораторов, произносящих прекрасные речи и дающих очень хорошие советы» и притом «каждый вечер хорошо ужинающих»{152}. И в последующие недели народ, изливая свою горечь, возмущаясь дороговизной предметов первой необходимости и бездеятельностью Конвента, далеко не всегда щадил монтаньяров.
В апреле движение за установление максимума приобрело отчетливо выраженный антижирондистский характер. 1 мая многотысячная толпа жителей Сент-Антуанского предместья, предвосхищая «поход на Конвент» 31 мая, окружила национальное представительство и угрожала расправой жирондистским депутатам, если ее делегация, требовавшая таксации цен, будет арестована.
Подъем движения
Первой восстала против него буржуазная молодежь: служащие разных бюро, частных контор и приказчики из лавок, ибо по предписанию Генерального совета они в первую очередь подлежали набору. В постановлении говорилось, что «временное отсутствие» этих лиц «вызовет меньше неудобств». По словам Шометта, следовало скорее оставлять тех, кто выпекает хлеб, делает башмаки, шьет одежду, чем тех, кто работает в бюро или конторе. Здесь проявился явный классовый подход, еще более выраженный в других словах Шометта: «Бедный сделал все, теперь наступила очередь богача… Нужно, чтобы эгоисты и молодые бездельники приносили пользу и чтобы полезные и почтенные рабочие люди получили отдых»{154}. В знак протеста буржуазная молодежь устроила 4–6 мая сходки в Люксембургском саду и на Елисейских полях. Там провозглашались жирондистские лозунги: «Долой анархию — да здравствует закон!», проклинали Марата и якобинцев. Когда национальная гвардия по приказу Генерального совета Коммуны рассеяла сборища, борьба была перенесена в секции.
В связи с набором переполошились не только сынки буржуа, но и их отцы. Санкюлоты на этот раз никак не изъявляли желания уходить из Парижа. ' «Повсюду повторяют, — доносили полицейские агенты в первых числах мая, — что парижские волонтеры отправятся только тогда, когда будут уверены, что их женам и детям будет на что жить, когда цены на хлеб и продукты питания будут снижены». Большую роль играли и политические соображения. На вечернем заседании Генерального совета 30 апреля делегаты Монмартрского предместья заявили, что «ни один парижанин не отправится (в Вандею. — А. Г.), пока законодательное собрание не будет очищено от предателей, указанных Парижской коммуной»{155} (в петиции 15 апреля). Секции требовали также предварительного очищения столицы от подозрительных элементов.
Чувствуя приближение решительной схватки, санкюлоты не хотели распылять свои силы, и над буржуа нависла реальная угроза попасть в Вандею, так как отбор кандидатов был поручен революционным комитетам, в большинстве секций состоявшим из санкюлотов. Богатые люди, как и раньше, предпочитали откупиться и в ходе майской борьбы добивались, чтобы набор волонтеров происходил на основе добровольности и с последующей выдачей вознаграждения — при формальном равенстве (независимо от места работы и рода занятий). Но санкюлоты отстаивали линию Генерального совета Коммуны. Молодые буржуа, обычно апатичные к общественным делам, ринулись на собрания секций. Разгорелась упорная борьба за руководство ими, в которой большую роль стали играть не только число голосов, но и сила голосовых связок{156} и просто физическая сила. Зачастую спор решался кулаками, шли в ход стулья. Натиск «умеренных»{157} был силен, и им удалось вначале взять верх даже в некоторых опорных пунктах антижирондистского движения.
4 мая «умеренные» изгнали санкюлотов с собрания секции Бон-Консей, переизбрали председателя и секретаря и на следующий день сообщили Конвенту, что они свергли «тиранию меньшинства». В тот же день «умеренные» взяли верх в секции Единства и направили Шометту письмо, которому поспешили придать широкую огласку. Обвинив главу Генерального совета, «прокурора» (как тогда называли) Коммуны в «произволе», «подстрекательстве к грабежу и убийствам», авторы, между прочим, писали: «Знай же, Шометт, что те люди, которых ты называешь ветрогонами (намек на слова Шометта о тех, кого следует включить в набор прежде всего. — А. Г.), начали, поддержали и хотят кончить революцию. Они клялись и возобновляют клятву сокрушить анархию»{158}.
Однако плебейство и демократические элементы сумели объединиться и дать отпор «умеренным». Их возглавила Коммуна, которая посылала в «мятежные» секции комиссаров и даже арестовывала вожаков «умеренных».
Большую роль играла также политическая взаимопомощь демократических секций. Эти секции часто, откликаясь на призыв собратьев, одолеваемых «умеренными», посылали к ним многочисленные «братские» делегации. Те составляли мощный «хор» при обсуждении, непосредственно участвовали в голосовании и, если до этого доходило дело, — в потасовках. Одержав верх и объединив силы, делегация санкюлотов шла к соседям. Так возникали коалиции из четырех-пяти секций. 18 мая, например, на собрание секции Общественного договора явились многочисленные делегации секций Бон-Консей, Рынков, Гравилье, Ломбар, и все вместе решили дважды в неделю устраивать «братания» «с санкюлотами других секций, угнетенными аристократией». Для начала был намечен «поход» в секции Арсенала и Мельничного холма{159}. Предпринимали попытки объединения и те секции, где у руководства оказались «умеренные».
В борьбу была вовлечена значительная часть населения Парижа. Секционные собрания стали многолюдны как никогда. Делегации, которые секции посылали друг к другу, в Коммуну и Конвент, насчитывали нередко по нескольку сот человек. Большую активность проявляло рабоче-ремесленное население Парижа. Об энергичном вмешательстве рабочих своей секции (Елисейских полей) в борьбу говорил на заседании Генерального совета 23 мая его член Любен.
Толпа рабочих явилась в воскресенье на собрание этой консервативной секции, «секционный актив которой обычно составляли буржуа-негоцианты, медики и юристы»{160}, и, по словам Любена, «навели порядок». Однако в понедельник, продолжает Любен, все пошло по-старому{161}. Интересно, что это было вмешательство определенного коллектива. Они работали в возникшем к югу от Елисейских полей предместье, где можно было заметить «первые признаки рождающейся крупной промышленности»: действовали мануфактура по обработке листового железа, ковровая мануфактура, завод паровых насосов братьев Перрье, к которому позднее присоединились кузнечная, котельная, плотницкая и другие мастерские, две бумагопрядильни{162}.
26 мая секция Соединения сообщала Генеральному совету Коммуны, что «рабочие одержали сегодня[7] победу над аристократами»{163}. В тот же день Генеральный совет призвал рабочих завода паровых насосов Перрье секции Елисейских полей явиться на общее собрание, чтобы «обеспечить победу патриотов»{164}. Несомненно активность трудовых слоев и стала причиной продиктованного жирондистами декрета о закрытии собраний секций в 10 часов вечера. И не случайно декрет вызвал широкое недовольство, ведь многие рабочие только в 21 час кончали работу.
Борьба, носившая резко выраженный социальный характер, приобретала большое политическое значение{165}. Происходило размежевание социальных сил вокруг двух политических полюсов. С одной стороны, жирондистский Конвент, с другой — якобинская Коммуна.
С самого начала мая Робеспьер и его соратники очень озабоченно следили за положением в секциях. И не только следили. Лидеры якобинцев решительно вмешивались в борьбу, разоблачая манифестантов с Елисейских полей и призывая к изгнанию «умеренных» из секций. Они энергично защищали в Конвенте действия Коммуны, когда та с помощью вооруженной силы подавляла манифестации против набора и производила аресты среди правых элементов. Они даже порицали руководителей Коммуны, если последние проявляли нерешительность.