Паладин душ
Шрифт:
Боги предлагают состязание. И она может противостоять им весь день.
«Но не ночь. В любом случае, мне нужно спать. И мы все это знаем».
Иста вздохнула, наклонилась и задула свечу. Запах горячего воска защекотал ноздри, и блеск потухшего пламени оставил разноцветные разводы на сетчатке глаза. Она перекатилась на бок и подмяла плечом подушку.
«Вы не можете открыть ту дверь. И вам не заставить сделать это меня, какие бы сны вы ни наслали.
Делайте то, что задумали. Самое плохое, что могли, вы мне уже сделали».
Сначала
Теперь вокруг было тихо и пусто. Покои были тщательно вымыты и убраны. Кроме нее, никого не было… но постойте. Дверь открылась.
Немного туманный свет, льющийся сквозь ставни со двора, уставленного цветами, осветил знакомую фигуру. Она заполнила весь дверной проем, протиснула полные бедра внутрь; дверь захлопнулась позади. На секунду сердце Исты наполнилось радостью, что ди Кэйбон жив и невредим.
Только… это был не ди Кэйбон. Или не только ди Кэйбон.
Он был толще, ярче, белее. Бесполый. Плоть раздулась, чтобы вместить в себя то, что вместить невозможно? Одежды его были безукоризненно чисты – уже только по этому Иста могла почувствовать разницу – и сияли, словно луна. Над изгибом улыбки, которую задорно оттеняли несколько подбородков, сверкали глаза бога. Шире, чем небо, бездоннее, чем морские глубины; взгляд многократно отражался внутри себя самого, каждый слой был лишь множеством других слоев, повторяемых бесконечно много или бесконечно мало. Глаза, которые одновременно могут смотреть на каждого, на каждое живое существо в мире, снаружи и изнутри, с одинаково неослабевающим вниманием.
«Милорд Бастард».
Иста не произнесла его имя вслух, чтобы он не принял это за молитву. Вместо этого она только сказала:
– Неравная встреча, не так ли?
Он подался вперед, перегибаясь через огромный живот:
– Ты мала, но сильна. Я, как ты знаешь, не могу поднять даже листок. И не могу гнуть железо. Моя Иста.
– Я не твоя.
– Мной, как и влюбленным, руководит надежда и предчувствие. – Улыбка еще сильнее растянула толстое лицо.
– Или как крыса, которой руководит желание совершить подлость.
– Крысы, – он задумчиво вздохнул, – примитивные, пугливые и прямолинейные создания. Очень ограниченные. Чтобы совершить подлость, требуется мужчина. Или женщина. Подлость… правда, победа… поимка медведя…
Она вздрогнула, услышав этот возможный намек на Фойкса.
– Ты хочешь от меня чего-то. Языки богов источают мед только тогда, когда им что-нибудь нужно. А когда что-то нужно мне, – когда я молилась, распростерши по земле лицо и руки, в слезах и в страхе, годами, – где были вы тогда? Где были
– Сын Осени отправил в путь многих людей в ответ на твои молитвы, дражайшая Иста. Но они свернули с дороги и не пришли. Потому что он не мог согнуть их волю и направить их шаги. Их разбросало ветром, словно листья.
Его губы сложились в улыбку, мрачнее и серьезнее которой Иста никогда не видела:
– Теперь молится другой, и его отчаяние не меньше, чем было твое тогда. Он так же дорог мне, как Тейдес был дорог Брату Осени. И я послал тебя. Ты свернешь с пути? Так, как сделали те, кто шел к Тейдесу? Тем более теперь, когда до конца путешествия осталось всего несколько шагов?
Повисло молчание.
Исту душила ярость. И что-то еще, более сложное, какая-то кипящая смесь, которую даже она не могла выделить и назвать. Болевая горячка, может быть. Рейна выдавила сквозь зубы:
– Лорд Бастард, ты действительно бастард. Ублюдок.
Он только раздражающе ухмыльнулся:
– Когда появится человек, способный тебя рассмешить, мрачная Иста, разгневанная Иста, железная Иста, только тогда твое сердце излечится. Ты не молила об этом: такую награду не могут дать даже боги. Нам не всегда доступны даже такие простые вещи, как искупление ваших грехов.
– В последний раз, когда я пыталась следовать святым, запутанным, непонятным наставлениям богов, меня предали и втянули в убийство, – разошлась она. – Но от тебя мне не нужно искупление. Я не хочу быть частью тебя. Если я решусь, я буду молить о забвении; чтобы меня замарали, уничтожили, стерли, как бестелесных духов, которые действительно умирают и только так бегут от скорби мира. Что боги могут дать мне?
Он поднял брови, на его лице отразилась деланная благосклонность:
– Как «что»? Занятие, дражайшая Иста!
Он подошел ближе; доски опасно скрипнули у него под ногами. Она чуть не сделала шаг назад, представив, что они оба провалятся сквозь пол в комнату под ними. Он держал руки, не касаясь, чуть выше ее плеч. В крайнем беспокойстве Иста заметила, что обнажена. Он наклонился вперед так, что глобус его могучего брюха коснулся ее, и прошептал:
– Твой лоб отмечен мои знаком.
Его губы тронули ее лоб. След жег, словно клеймо.
«Он вернул мне дар второго зрения».
Прямое, непосредственное понимание мира духов, его мира. Она вспомнила, как губы Матери точно так же обожгли ее кожу тогда, давным-давно, в том самом видении, которое привело к таким гибельным последствиям.
«Ты можешь впечатать в меня свой дар, но я не обязана его открывать. Я отказываюсь от него и готова противостоять тебе!»
Глаза бога сверкнули яркой искрой. Его руки скользнули по ее голой спине, крепче прижимая ее к своему телу; он снова наклонился и впился ей в рот откровенно похотливым поцелуем. Ее тело вспыхнуло от постыдного возбуждения, что разозлило Исту еще больше.
Темные бездны вдруг исчезли из его глаз, которые находились так близко от нее. Человеческие глаза расширились, а потом совсем округлились. Мудрейший ди Кэйбон охнул, убрал язык и отскочил, словно испуганный теленок.