Пальмы в снегу
Шрифт:
Дети тут же полезли к нему в карманы, надеясь найти там сладости. Килиан весело рассмеялся и стал раздавать им леденцы и карамельки, купленные в лавке Хулии.
Пара женщин, несущих на головах корзины с едой или чистым бельём, приветливо помахали ему. Несколько мужчин положили на землю приспособления, с чьей помощью взбирались на пальмы, и один за другим пожали ему руку, стискивая ее в ладонях и прижимая к сердцу.
— Озе... А где все женщины? — спросил Килиан.
Хосе улыбнулся.
— Скоро они закончат готовить еду и пойдут наряжаться к свадьбе. Осталось несколько часов. Женщинам
— А нам что делать все это время? — спросил Килиан.
— А мы сядем вместе с мужчинами на риосу и будем ждать.
Его привели на квадратную площадь, где днём играла молодёжь, а вечером проходили собрания. В центре площади, в тени священных деревьев, росли кусты, а между ними лежали несколько валунов, служивших сиденьями для мужчин, которые приветливо помахали им издали. Чуть дальше стояли две маленькие хижины, где поклонялись духам.
— Тебе, наверное, нужно переодеться?
Килиана положил рюкзак на землю вместе с остальными.
— Чем вам не нравится моя одежда? — Хосе был в длинных брюках и белой рубашке. — Я одет так же, как и вы...
— Да нет, все хорошо. Просто я подумал, что раз ты отец невесты, то должен быть одет более... более традиционно...
— Это в перья и раковины, что ли? Видишь ли, Килиан, в моем возрасте уже нечего обнажать. Да и меня здесь все знают. Здесь я все тот же, что и внизу, на плантации, в белой рубашке или без неё.
Килиан кивнул, открыл рюкзак и достал оттуда табак и напитки. Мужчины встретили подарки восторженным гвалтом. Самые молодые принялись благодарить по-испански, а те, что постарше, в возрасте Хосе и Антона, попытались выразить свою благодарность опотто, или, на языке буби, чужестранцу, при помощи жестов.
Килиан всегда выказывал к ним уважение, а если возникали какие-то трудности, на помощь приходил Хосе.
Он сел на землю и закурил, дожидаясь, пока мужчины закончат рассматривать и обсуждать подарки и обратят наконец внимание на него.
Килиан заметил, что змеиную кожу — название этой змеи, букароко, ему стоило немалых трудов запомнить — перевесили с верхней ветки дерева на нижнюю. Он знал, что кожу вешают пониже, чтобы младенцы, сидящие на руках у матерей, могли до неё дотянуться и потрогать. Буби верили, что змея станет их ангелом-хранителем, наставником в распознавании добра и зла, что принесет им богатство и убережет от болезней. Поэтому раз в год совершали ритуал почитания, принося младенцев, родившихся на протяжении года, чтобы те могли коснуться змеиного хвоста.
В окружавших площадь домах не наблюдалось никакого движения. Все хижины были совершенно одинаковыми, одного размера и окружены частоколом. Они представляли собой прямоугольник, боковые стены которого были высотой около двух метров, а передние и задние — чуть выше: на них покоилась крыша. Стены состояли из кольев, переплетённых лианами; крыши покрывали пальмовые листья, связанные ротангом. Килиан лишь один раз заходил хижину Хосе, поскольку почти вся жизнь деревни протекала снаружи. Чтобы войти внутрь, ему пришлось согнуться в три погибели: дверь оказалась слишком низкой. Он был крайне удивлён, увидев, что в хижине лишь две комнаты, разделённые бревенчатой дверью: в одной помещался очаг и готовили еду, другая служила спальней.
— Почему ты так серьёзно смотришь? — спросил Хосе.
— Просто я подумал, что мой дом в Пасолобино в сорок раз больше, чем любая из этих
Один из сыновей Хосе — мальчик лет десяти с любопытными глазами, которого в деревне звали Собеупо, а в школе — Донато, перевёл его слова на язык буби, и старики восхищённо ахнули.
— А для чего нужен такой большой дом? — удивился мальчик.
— Для всего. В одной комнате находится кухня, в другой беседуют, в третьей едят, в четвёртой спят, в пятой хранят дрова или запасы еды на зиму — вино, яблоки, картошку, фасоль, солёную говядину и свинину... Словом, каждая комната имеет своё назначение. На нижнем этаже, — он попросил Собеупо подать ему палочку и начертил на земле план дома, — а также в прилегающих постройках зимой живет скотина, и там же находится сеновал, где хранят запасы сухой травы, чтобы кормить скот, когда лежит снег...
Услышав слово «снег», все — старики и молодые — громко засмеялись и принялись переговариваться на буби и на испанском. Килиан знал, что весь остаток дня ему, как всегда, предстоит отвечать на бесчисленные вопросы, пытаясь объяснить этим людям, что такое снег и мороз.
И действительно, несколько минут ему пришлось объяснять, что такое лыжи: две доски, которые жители Пасолобино привязывают к ногам и скользят на них по снегу, чтобы добраться из деревни в деревню, или просто катаются по полям ради удовольствия. В отчаянии закатив глаза из-за того, что они его не понимают, он встал и попытался показать, как ходят на лыжах. Сдвинул ноги, согнул колени и, прижав локти к бокам и сжав кулаки, принялся поочерёдно двигать бёдрами, изображая лыжный шаг. Вокруг снова послышался удивлённый смех, сопровождаемый аплодисментами.
— Простите нас, Килиан, — сказал Хосе, утирая слезы с глаз и стараясь избежать нового приступа хохота. — Но поймите, мы никогда не видели снега. В языке буби даже слова такого нет!
Килиан безуспешно пытался объяснить, что такое снег: жестами показывал, как что-то падает с неба на землю, в то же время стараясь подобрать слова, чтобы поняли старики: белая вода, ледяные капли, белые хлопья, стеклянная пена, холодная пыль... — но те лишь качали головами, хмурились, жевали толстые губы и чесали в затылке, пытаясь понять, что же это за странный дар духов природы.
Так прошла пара часов.
Да, Хосе прав, решил Килиан. У мужчин здесь и впрямь нет других дел, кроме болтовни.
Наконец, с наступлением вечера, меж хрупких хижин началось движение, и в один миг площадь заполнилась народом.
— Сейчас начнётся церемония, — сказал Хосе. — Я должен быть со своей женой. Увидимся позже.
Несколько девушек пели и танцевали вокруг хижины невесты. Когда же она наконец показалась в дверях, послышался восхищённый шёпот. Килиан тоже невольно ахнул от восхищения. Он не мог рассмотреть лица девушки, которое скрывала широкополая шляпа, украшенная множеством павлиньих перьев и прикреплённая к волосам деревянной шпилькой, пронзившей ее насквозь; зато ничто не скрывало гармоничных линий ее фигуры и бархатной кожи цвета чистого какао. На ее хрупком теле покачивались маленькие твёрдые груди. Красоты ее фигуры не могли скрыть ни покрывавшие все тело рисунки, нанесённые красной нтолой, ни гирлянды-тьибо — ожерелья из стеклянных бус и раковин, обвивавшие также узкие бёдра, изящные руки и ноги. Она казалась такой хрупкой, но при этом держалась прямо, без тени смущения, и каждое ее движение дышало чувственностью, притягивая к себе как магнит.