Пальмы в снегу
Шрифт:
Но тогда их просто извещали, что одного из тех, кто еще вчера был жив, теперь не стало. Однако уверенность, что он должен быть рядом с отцом, когда тот испустит последний вздох, разрывала сердце. Этот опыт Килиан не хотел переживать, но в то же время не мог найти способ избежать.
Он уже не знал, что сказать. Они беседовали больше часа... Килиан не сомневался, что мать была бы рядом лучшим собеседником отца в последние минуты его жизни. Более ласковым, во всяком случае. Килиан подумал о Мариане и Каталине; он только что попросил Валдо отправить
— Килиан?
— Да, папа?
— Ты должен позаботиться о доме и о семье. Ты всегда был более ответственным, чем Хакобо. Обещай.
Килиан кивнул, еще не зная, что иные клятвы давят на плечи тяжелее каменных плит. Конечно, он будет заботиться о Каса-Рабальтуэ, как заботились родители, деды и другие предки.
— Почему ты вернулся, папа, если знал, что вы нездоровы? — спросил он. — На Полуострове хорошие врачи, и дома тебе бы обеспечили хороший уход.
Антон поколебался.
— Скажем так: я как старый слон, выбрал это место, чтобы умереть. Я прожил здесь столько лет, что мне это кажется справедливым. Эта земля многое дала нам, сынок. Много больше, чем мы ей.
Килиана не убедил такой ответ.
— Но, папа... — возразил он. — Я думаю, для тебя было бы естественно быть дома, с мамой...
— Даже не знаю, поймешь ли ты, если я попытаюсь объяснить...
Килиан вспомнил, что уже далеко не в первый раз слышит от отца эту фразу.
— Я постараюсь понять.
Антон закрыл глаза и вздохнул.
— Килиан, я не хотел, чтобы твоя мать видела мое мертвое тело. Неужели так трудно понять?
Килиан похолодел от такой откровенности.
— Мы с твоей матерью, — продолжил Антон, — очень любили друг друга, несмотря на разделявшие нас километры. Когда мы прощались, то оба знали, что уже не увидимся. Мы знали это в душе, и нам не нужны были слова. Бог пожелал, чтобы я ушел первым, и я благодарен ему за это...
Голос отца задрожал. Он закрыл глаза и стиснул челюсти, чтобы сдержать слезы. Через несколько секунд он снова открыл глаза, но взгляд уже не был столь безмятежным.
— Я хотел бы немного отдохнуть, — произнес он угасающим голосом.
Килиану хотелось, чтобы стрелки часов побежали в обратную сторону, чтобы время повернулось вспять, возвратив его на зеленые горные пастбища, и чтобы мама готовила жаркое из кролика, саррио с шоколадом и пончики по праздникам, отец привозил подарки из дальних стран, сестра отчитывала его за шалости, уперев руки в боки, брат ходил по каменной стене, жуя кусок хлеба со сметаной, посыпанной сверху сахаром, а свежевыпавший снег приносил радость после уныния поздней осени.
Когда отца не станет, на его плечи ляжет огромная ответственность за семью и дом, передающийся по наследству из поколения в поколение. Как ему хотелось в эти минуты стать Хакобо, который, не моргнув глазом, мог разогнать тоску несколькими глотками маламбы, виски или коньяка
Но он не был Хакобо.
В отчаянии Килиан обхватил голову руками и долго сидел, вспоминая детство и юность.
Он задрожал.
Душа заледенела и ждала, пока ее запорошит снегом.
Он резко повзрослел, и ему стало страшно. Очень страшно.
Дверь открылась, и Килиан с надеждой обернулся. Но это был всего лишь Хосе. Он подошел к постели и крепко сжал руку Антона, надолго задержав ее в своих ладонях.
— Ах, Хосе, мой добрый Хосе! — Антон открыл глаза. — И ты здесь? Ведь это твое лицо? — Он еще пытался шутить. — Мне повезло больше, чем туземцам, Хосе. Ты знаешь, Килиан, что делают буби, когда кто-то тяжело заболевает? Больного выносят в сарай за пределами деревни и оставляют там. Каждый день ему приносят банан или печеный ямс и немного пальмового масла, чтобы не умер от голода. Так продолжается до тех пор, пока смерть не прекратит его страдания.
Он замолчал: столь долгая речь отняла у него много сил.
— Мне об этом рассказывал один миссионер, проживший много лет среди буби. Падре Антонио — так его, кажется, звали. Хосе, я никогда тебя об этом не спрашивал. Скажи: это правда? Вы и впрямь это делаете?
— Духи всегда с нами, Антон, в хижине мы или в больнице. Они никогда не покидают нас.
Антон слабо улыбнулся и закрыл глаза. Хосе мягко высвободил свою руку и подошел к Килиану. Через стенку до них доносились приглушенные голоса.
— Падре Рафаэль спорит с доктором, — шепотом пояснил Хосе. — Твой брат рассказал им, что ты хочешь позвать к Антону нашего врача.
Килиан нахмурился и вышел в коридор. Из кабинета Мануэля доносились возмущенные мужские голоса, среди которых он различил голос брата. Килиан без стука открыл дверь, и все тут же замолчали.
Мануэль сидел за столом; перед ним стояли Хакобо и падре Рафаэль.
— Какие-то проблемы? — напрямую спросил Килиан.
— Боюсь, что да, Килиан, — тут же ответил падре Рафаэль, багровый от негодования. — Если хочешь знать мое мнение, мне не кажется правильным, чтобы колдуны приближались к твоему отцу. Уж если наша медицина оказалась бессильной перед его болезнью — значит, так повелел Бог, единый и всемогущий. Можем ли мы допустить, чтобы какой-то язычник прикасался к нему грязными руками? Это же просто смешно!
Килиан бросил на брата укоризненный взгляд. Они могли бы избежать подобной ситуации, если бы Хакобо меньше болтал языком.
— Мой отец... — начал Килиан, сверля взглядом Хакобо. — Наш отец разделил свою жизнь между Пасолобино и Фернандо-По. Я бы сказал, он провел здесь половину жизни. И я не вижу причин, почему он не может проститься с этим миром, отдав должные почести каждой его части.
— Потому что это неправильно! — выкрикнул священник. — Как можно сравнивать? Твой отец всегда был добрым католиком. То, что ты хочешь сделать — просто абсурдно!