Пальмы в снегу
Шрифт:
Братья снова поздравили будущих новобрачных.
Когда они остались одни, Килиан с видимым безразличием заметил:
— Ты принял это спокойнее, чем я ожидал.
— А чего же ты ожидал? — тут же ощетинился Хакобо.
— Упустил ты ее, друг мой... — вздохнул Килиан. — Ты же знаешь, как бы мне хотелось видеть ее своей невесткой.
— Не говори глупостей, Килиан. По большому счету, я оказал ей услугу.
— Не понял, — удивленно поднял брови Килиан.
— Но ведь это же ясно: такая женщина, как Хулия, заслуживает мужа вроде Мануэля.
— Просто удивительно, как ты все
Хакобо мельком посмотрел на него, и на его лице мелькнула печаль, смешанная с лукавством. Он поднял стакан и чокнулся с братом.
— Жизнь продолжается, братишка. Ничего страшного не случилось, поверь.
Хулия и Мануэль вернулись из свадебного путешествия в начале осени. Как и предполагалось, они поселились в доме врача в Сампаке, и Хулия каждый день ездила в город, чтобы работать в родительской лавке.
Однажды дождливым ноябрьским утром Хакобо приехал на факторию, чтобы заказать материалы. Припарковав свой «пику», он увидел очень элегантных Хенеросу и Эмилио, садившихся в красную с кремовым машину с хромовой окантовкой. Это был «уоксхолл-53», одна из самых дорогих машин на острове.
Подойдя к ним, Хакобо вежливо поздоровался.
— Прости, что не можем уделить тебе много внимания, Хакобо, — извинилась Хенероса, высовываясь в окошко машины и поправляя ворот шелкового жакета цвета корицы, — но мы очень спешим. — Ее голос звучал не слишком убедительно. — Опаздываем на мессу в честь покровительницы города, а потом мы приглашены на обед в дом генерал-губернатора. — Она с гордостью кивнула в сторону мужа. — Ты же знаешь, Эмилио только что приняли в Совет Соседей.
Эмилио махнул рукой, словно речь шла о каком-нибудь пустяке.
— Надо же, — продолжала Хенероса, — то целыми месяцами ничего нет, а потом вдруг все сразу! А теперь нам еще готовиться к празднику будущего года: ведь грядет столетие со дня прибытия на остров губернатора Чакона и иезуитов, и бриллиантовый юбилей пребывания на острове миссионеров-кларетинцев.
Хакобо с трудом подавил улыбку, видя нетерпение на лице Эмилио.
— Да, кстати, — продолжала Хенероса, — вы не слышали о трагедии в Валенсии? Турия вышла из берегов! Почти сотня погибших!
Нет, Хакобо ничего об этом не знал.
— Так вот, — продолжила она, — передай Лоренсо Гарусу, что правительство колонии ответило на призыв о помощи. Мы собрали двести пятьдесят тысяч песет, а также пошлем им какао. Они будут рады любой поддержке.
Ее муж нажал на газ, не отпуская сцепления.
— Да, конечно, пока-пока!
— Хулия тебя обслужит, — сказал Эмилио, прежде чем тронуться. — Она на складе. А ты приезжай, когда захочешь, и привози брата.
Хакобо улыбнулся, подумав, что Хулия, должно быть, унаследовала решительный характер от матери. Войдя в лавку, он никого там не увидел. Тогда он направился в подсобку, уставленную стеллажами с товарами, и в дальнем углу увидел Хулию, стоящую на цыпочках на шаткой стремянке. Она пыталась достать с верхней полки какой-то ящик, но не дотягивалась на пару сантиметров.
Хакобо разглядел бронзовые от загара ноги под волнующейся огненной юбкой; внезапно
Слова застыли у него в горле.
Хулия была женой другого.
Но тут другой внутренний голосок пакостно зашептал, что, если бы он женился на ней, то навсегда потерял бы свою драгоценную свободу и оказался бы накрепко привязанным к острову. Ведь Хакобо только потому и нравилась такая жизнь, что он в любую минуту мог вернуться в Испанию. В его планы отнюдь не входило просидеть на Фернандо-По всю жизнь, как отец или Сантьяго. Он был уверен, что рано или поздно вернется на Полуостров. И Килиан тоже вернется. А вот Хулия точно останется в Санта-Исабель, это ясно как Божий день.
Но в таком случае, что он здесь делает? Зачем подсматривает за девушкой, только что вышедшей замуж за его друга? Ведь Мануэль действительно был его другом, и хорошим другом. Даже для такого человека, как Хакобо, все-таки должны существовать какие-то рамки!
Он подкрался к ней сзади.
— Осторожней, Хулия! — сказал он вместо приветствия.
Его глаза нехорошо блестели.
Девушка вздрогнула и покачнулась. Она бы просто упала, если бы не успела схватиться за железный поручень над головой. Она стояла на верхней ступени стремянки, с трудом удерживая равновесие, но тут сильные руки обхватили не за талию и медленно опустили на пол. Хулия почувствовала, как лицо Хакобо попеременно прижимается к ее бедрам, животу, груди, как его губы касаются ее шеи и пылающего лица. Когда ее ноги коснулись пола, то лицо оказалось на уровне груди Хакобо; ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
Никогда она не была так близко к Хакобо.
Она могла почувствовать его запах.
Она должна была вырваться из его объятий — и не хотела. Она вдруг подумала, что, если он захочет овладеть ею, никто ему не помешает.
Сердце Хулии бешено забилось. Хакобо отстранился на несколько сантиметров, не выпуская ее из объятий, и наклонился к ее лицу, глядя в глаза. Она не в силах была отвести взгляд. Что-то новое, незнакомое вдруг открылось ей в этих зеленых глазах, потемневших от сомнений, неопределенности и откровенного желания.
Впервые в жизни Хулия с готовностью приоткрыла губы ему навстречу, позволив Хакобо попробовать их на вкус с давно забытой нежностью, при этом она со всей страстью старалась отсрочить миг неизбежного падения. Она прижалась к нему, желая почувствовать его ладони на своей спине, продлить бесконечно долгую и сладкую минуту, краткий миг обладания и капитуляции. Погладила его черные волосы — совсем легонько, лишь кончиками пальцев, не желая привыкать к этим ощущениям.
Хулия и Хакобо поцеловались — медленно и жадно, пока хватало воздуха; наконец, им невольно пришлось разомкнуть губы, чтобы вздохнуть. Тогда она завела руки за спину, взяла его за запястья и разомкнула объятья.