Пальмы в снегу
Шрифт:
Килиан и Хакобо даже отказались от полугодового отпуска и попросили перенести его на будущее, пока отцу не станет лучше...
В поведении Антона изменилось только одно — у него появилась новая привычка во всех подробностях рассказывать сыновьям о финансовом положении Каса-Рабальтуэ. Он бесконечно повторял, сколько голов скота нужно оставить на зиму, за какую сумму продали очередную кобылу, о цене за баранов, о жалованье пастуху и косарям, которых пришлось нанять этим летом, чтобы было кому косить траву и заготавливать на зиму сено. Кроме того, он много говорил, как нуждается в ремонте
Жалованья обоих братьев, если прибавить выручку от продажи скота, вполне должно было хватить на все эти проекты. А если денег не хватит, можно будет понемногу ремонтировать то одно, то другое, каждый год откладывая, сколько можно. А на тот случай, если братья чего-то не поймут или забудут, он излагал инструкции и расчеты на листах кальки: один экземпляр — для братьев, другой — для отправки почтой в Испанию. Несмотря на расстояние, он умудрялся управлять Каса-Рабальтуэ даже из Африки.
Когда же Антон оставался наедине с Килианом, они говорили о более отвлеченных вещах, о которых, впрочем, хороший хозяин тоже обязан думать: об отношениях между семьями Пасолобино и Себреана, о возвращенных и невозвращенных долгах родственникам и соседям, оставшихся с давних времен. Килиан слушал, не перебивая, поскольку не знал, что сказать. Он был охвачен глубокой печалью, понимая, что отец, по сути, диктует завещание, пусть даже изложенное непринужденным тоном или используя как предлог письма, приходившие из дома все чаще. Не было сомнений, что отец считал крайне необходимым изложить все это, прежде чем...
Грузовик резко затормозил перед дверью больницы. Килиан взбежал вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки, и ворвался в главный зал. Фельдшер его узнал и молча указал на дверь в кабинет врача. Там Килиан увидел отца, с закрытыми глазами лежащего на кровати. В углу сидел Хакобо; при виде вошедшего Килиана он тут же встал.
Рядом с кроватью стоял Хосе. Медсестра раскладывала инструменты на маленьком металлическом подносе. Когда она повернулась, собираясь выйти, Килиан застыл как громом пораженный.
— Простите! — прошептала она.
Этот голос...
Девушка подняла голову, и их взгляды встретились.
Это была она — невеста из его снов! Жена Моси!
Он даже не знал ее имени!
Хосе повернулся к дочери, желая что-то спросить, но тут вошел Мануэль.
— Сейчас он спит, — сообщил он. — Мы вкололи ему большую дозу морфина.
— Что значит «большую дозу»? — спросил встревоженный Килиан.
Доктор посмотрел на Хосе — тот покачал головой. Очевидно, Килиан ничего не знал.
— Мы можем поговорить у меня в кабинете?
Все четверо перешли в соседнее помещение. Там Мануэль сразу перешел к сути.
— Вот уже несколько месяцев Антон принимает морфин, чтобы заглушить боли, — сказал он. — Он не хотел, чтобы вы знали. Он очень болен, тяжело и неизлечимо. Боюсь, у него осталось лишь несколько дней. Мне очень жаль.
Килиан повернулся к Хакобо.
— Ты что-нибудь знал об этом? — спросил
— Столько же, сколько и ты, — печально ответил Хакобо. — Я подозревал, что он нездоров, но мне и в голову не приходило, что все настолько серьезно.
— А ты, Озе?
Хосе помолчал, прежде чем ответить.
— Антон заставил меня поклясться, что я никому не скажу, — признался он.
Килиан в отчаянии опустил голову. К нему подошел Хакобо, такой же понурый, и положил руку на плечо брата. В этот миг они прекрасно понимали друг друга. Они знали, что отец болен, но не думали, что все настолько серьезно. Как он мог скрывать такую серьезную болезнь? А они — как они могли не замечать, что он устает, что у него почти нет аппетита?.. Они-то думали, всему виной жара, он повторял это тысячи раз...
А знает ли об этом мать?
Братья переглянулись; в глазах обоих стояло глубокое горе. Как они расскажут об этом матери? Как сказать жене, что ее муж решил умереть за тысячи километров от нее, и она никогда больше его не увидит?
— Мы можем поговорить с ним? — еле слышно спросил Килиан.
— Да, конечно. Он вот-вот должен проснуться и прийти в себя. Но я надеюсь, что благодаря морфину, он не почувствует, когда начнется агония. — Мануэль похлопал его по плечу. — Килиан... Хакобо... Мне действительно очень жаль... Все мы смертны, и у каждого свой час... — Он снял очки и протер их уголком халата. — Здесь медицина бессильна. Теперь он во власти Бога.
— Бог не посылает болезней, — разъяснил Хосе, когда они вернулись к Антону, по-прежнему лежавшему с закрытыми глазами. — Сущность, создавшая такие прекрасные вещи — солнце, землю, дождь, ветер, облака — не может создать ничего столь скверного. Болезни — это творение духов.
— Не говори глупостей, — буркнул Хакобо. Килиан, повернувшись к отцу, взял его за руку. — Это просто жизнь.
Дочь Хосе наблюдала за ними, стоя у двери.
— У нас, — вдруг тихо произнесла она, — болезнь насылают оскорбленные духи предков, на больного или его близких.
Она подошла к Хосе, явно собираясь продолжить. Килиан заметил, что под белым халатом с короткими рукавами на ней бледно-зеленое платье с большими пуговицами.
— Поэтому мы всеми силами стараемся выразить им почтение и благодарность, принося жертвы, напитки и устраивая погребальные тризны, — закончила она.
Хосе благодарно посмотрел на дочь, сумевшую с такой простотой объяснить то, что ему так трудно было понять. Он молчал, не сводя с нее глаз.
— В таком случае, ответь, — насмешливо произнес Хакобо, сверкая глазами, — что ты делаешь в этой больнице? Почему не идешь призывать своих духов?
Килиана встревожил язвительный тон брата, но она ответила по-прежнему мягко и невозмутимо:
— Чему быть — того не миновать. Но здесь мы хотя бы можем облегчить страдания больного. — Она подошла к постели Антона и осторожно накрыла его лоб влажным платком. — Многие боли можно смягчить при помощи обычной воды, холодной или горячей, примочек и компрессов с пальмовым или миндальным маслом, мази из нтолы, припарок из листьев и трав и микстуры на основе пальмового вина, смешанного с пряностями или морской водой.