Пепел Вавилона
Шрифт:
— Угу.
— Этого я еще не слышал.
Наоми взяла его за руки, прижалась всем телом, пристроила подбородок ему на макушку.
— Это считается грубым словом.
Холден прислонился к ней, насколько позволяла слабая сила тяжести. Ощутил тепло ее тела. Как поднимается и опускается грудь при дыхании.
— Мы не люди, — сказал он. — Мы — истории, которые люди рассказывают о нас друг другу. Астеры — фанатики- террористы. Земляне — ленивые обжоры. Марсиане — шестеренки в механизме.
— Мужчины — воители, — дополнила Наоми и продолжила пустым голосом: — Женщины — кормилицы, они ласковые и сидят
— И смотри, до чего это нас довело, — сказал Холден.
Глава 13
Пракс
Больше всего он удивлялся тому, как мало переменили перемены. По крайней мере, в начале. Подбирая хвосты после реконструкции, влившись в набегающую волну научных проектов, Пракс иногда неделями не смотрел новостей. Если в огромной сфере человечества происходило что–то интересное, узнавал об этом из разговоров. Услышав, что правление станции объявило нейтралитет, счел, что это относится к секвестированию и обмену газа. И не знал о войне, пока Карвонидес ему не рассказала.
Ганимеду и так было слишком хорошо известно, каково быть полем боя. Слишком свежей была в коллективной памяти катастрофа, слишком саднили едва затянувшиеся раны. Еще оставались нераскопанными залитые льдом коридоры — следы вспышки насилия, случившейся перед открытием врат–колец, до открытия тринадцати сотен миров. Повторения никто не хотел. И потому Ганимед заявил, что ему все равно, кто стоит у руля, лишь бы им не мешали заниматься исследованиями, лечить людей в своих больницах и жить своей жизнью. Огромное «Мы заняты, разбирайтесь сами!», обращенное ко всей вселенной.
А потом… ничего не было. Никто их не захватывал, никто им не угрожал. Никто не забрасывал их ядерными снарядами, а если и забрасывал, снаряды не долетели и не попали даже в сводки новостей. Поскольку Ганимед сам обеспечивал себя продовольствием, голода не предвиделось. Пракс немного беспокоился за финансирование работ, но когда впервые поднял этот вопрос, от него отмахнулись, а больше он и не пытался. Они держались за свое. Не поднимали головы, занимались, чем всегда занимались, и надеялись, что никто не обратит на них внимания.
И потому ежедневные маршруты Пракса — от своей норы до школы Мэй, а потом к себе на работу — остались на диво неизменными. Продуктовые карты на станции поставляли все ту же поджарку из толченой кукурузы и горький чай. Обсуждения проектов проходили до обеда по понедельникам. Поколения растений, грибов, дрожжей и бактерий жили, умирали и подвергались анализу — как всегда, словно никто не искалечил Землю. Не убил ее.
Когда на углах стали появляться астеры в форме Свободного флота, все промолчали. Когда корабли Свободного флота стали требовать снабжения, их марки добавили в одобренные списки валют и стали принимать их контракты. Когда замолчали лоялисты, на всех совещаниях, во всех программах требовавшие поддержать Землю, их молчание не обсуждалось. Все всё понимали. Нейтралитет Ганимеда мог устоять только при поддержке Свободного флота. Марко Инарос — Пракс о нем и не слыхал до падения камней — может, и не правил базой, но подрезал и прищипывал бонсай из управлявших, пока деревце не приняло угодную ему форму. Платите
Так что ничто особо не переменилось, и в то же время переменилось все. Напряжение ощущалось постоянно. В каждом, самом будничном взаимодействии. И всплывало в самое неподходящее время. Например, при пересмотре данных клинических испытаний.
— К черту тестирование на животных, — сердилась Карвонидес. — Забудь. Можно запускать в производство.
Хана, скрестив руки на груди, ответил ей мрачным взглядом. Праксу некуда было деваться, кроме как уткнуться в сводки — ими он и занялся. Дрожжевой штамм 18 серии 10 отлично себя показал. Выход продукта — как сахаров, так и протеинов — был несколько выше ожидаемого. Жиры — в пределах допуска. Удачная серия. Вот только…
Кабинет у него был скромный, тесный. Пракс занял это помещение, вернувшись с Мэй с Луны, когда получил должность в комитете реконструкции. Другие члены комитета перебирались в просторные кабинеты с бамбуковыми панелями и лампами улучшенного спектра, а Пракс предпочел остаться на прежнем месте. Ему всегда было уютнее в привычной обстановке. Работай Хана и Карвонидес в другом отделе, сидели бы в креслах или хоть на мягких стульях. У Пракса им пришлось обойтись старыми лабораторными табуретами.
— Я… — начал Пракс и, закашлявшись, опустил глаза. — Не понимаю, зачем нам отступать от протокола. Выглядит… гм…
— Абсолютной безответственностью? — подсказал Хана. — Думаю, что «абсолютная безответственность» тут уместна.
— Безответственно сидеть на результатах, — огрызнулась Карвонидес. — Две поправки в геноме, пятьдесят поколений роста — меньше чем за трое суток, — и мы получаем вид, перекрывший хлоропласты по генерации сахаров в условиях затемнения, к тому же обходящийся чуть ли не гамма–излучением. Плюс протеины и микроэлементы. Используйте его в защите реактора, и можно отключать утилизаторы.
— Преувеличиваешь, — возразил Хана. — К тому же это технология протомолекулы. Если ты думаешь…
— Ничего подобного! В 1810 буквально все наше. Мы посмотрели на протомолекулу, сказали: «Она этого не может, а не сможем ли мы?» — и сделали сами. Нативные протеины. Нативные ДНК. Нативные катализаторы. Никакой связи с Фебой, кольцами, с материалами с Илоса, Ро и Нового Лондона.
— Это… гм… — вставил Пракс, — это еще не значит, что продукт безопасен. Испытания на животных…
— Безопасен? — обрушилась на него Карвонидес. — По всей Земле люди умирают от голода. Как насчет их безопасности?
Ох, подумалось Праксу, это не злость. Это горе. Что такое горе, Пракс понимал.
Хана подался вперед, сжал кулаки, но Пракс остановил его, подняв ладонь. Что ни говори, он был начальником. Иногда не вредно употребить власть.
— Мы продолжим испытания на животных, — сказал он. — Согласно научной методике.
— Мы могли бы спасти людей, — совсем тихо проговорила Карвонидес. — Одним сообщением. У меня в комплексе Гуандуна есть друг. Он сумеет воспроизвести результаты.
— Я и слушать об этом не хочу, — заявил Хана. Дверь за ним хлопнула так, что защелка не сработала. Дверь приоткрылась снова — жутковато, словно на место ушедшего призраком–невидимкой проник кто–то другой.