Пепел Вавилона
Шрифт:
«С врагами ты, по крайней мере, знаешь, кто есть кто, — сказал ему отец после высадки на Цереру. — Но самые ненадежные люди — полуастеры». Прямо Марко этого не говорил, но подразумевал он мать Филипа и ей подобных. Астеров, которые позволили себе отвернуться от Пояса и надменных землян Фреда Джонсона, притворяющихся, будто о нем заботятся. «Умеренный АВП» — все равно что «изменник». Так что Филип и не думал доверять девчонке, хоть и пил с ней. Слишком много он с ней выпил. Когда она ушла, не попрощавшись, он обиделся и рассердился. А потом что–то произошло, он точно не запомнил, и вот его уже увозят безопасники Цереры
Они даже по–настоящему не поговорили. Марко приказал ему оставаться на корабле, он и остался на корабле. Может, они больше никогда об этом не заговорят. Может, разговор еще предстоит. Может быть, ему не по себе оттого, что он не знает, чего ждать. Он не знал. Он терпеть не мог неизвестности.
Он сидел на месте канонира, подчинив экран своему терминалу, и просматривал новости. Кто–то, стоя под старой эмблемой АВП, кричит, что Свободный флот — последняя настоящая надежда астеров на свободу. Узколицый койо, сидя слишком близко к камере, на спотыкающемся фарси объясняет, к чему ведет прекращение поставок биоматериалов с Земли. Крутая порнография в декорациях вроде бы водоочистительной станции и в вестибюле отеля. Старый сериал с Саббу Ре, где тот воюет против Санджита Сангре, когда Сангре еще выглядит мерзавцем. Шум. Все это просто шум и картинки, и Филип окунался в них, не замечая, во что погружается. Импрессионистский образ насилия и победы с ним и его отцом во главе. Возбуждение и гнев, провожающие канувшую во тьму старую жизнь.
Когда он отключал звук, на «Пелле» становилось тихо, насколько бывает тихо на никогда не умолкающем корабле. Двигатель не работал, не звучало басистое гудение со случайными гармониками, составлявшее обычный фон его жизни. Но пластины, остывая и нагреваясь, потрескивали и шептались на стыках. Шипели, бормотали и снова шипели восстановители воздуха. Может быть, и от этого ему делалось не по себе. Так непохоже звучание корабля под тягой и корабля на причале, что перемена незаметного музыкального фона выводила его из себя. Сводило живот, что–то зудело в душе, не давая покоя, — хоть сиди, хоть встань. Ныли челюсти и плечи. Может быть, так всегда чувствует себя привычный к действию человек, вынужденный бездействовать. Только и всего. И больше ничего.
«Прежде чем покончить с собой, — сказала ему мать, — найди меня».
Он встал, движением руки закрыл экран и зашагал к тренажерам. Чем хорошо одиночество — это тем, что все станки свободны. Он не дал себе труда разогреться, сразу опустил эспандеры, пристегнулся и потянул. Ему нравилось, как рукояти врезаются в ладони, как возмущаются и рвутся мышцы; каждый разрыв заставит их наращивать новую силу. Между подходами он включал музыку: громкую агрессивную дай–бхангру — только чтобы прерваться посреди следующего подхода и выключить.
Стоило взять то, что захотелось, оно тут же начинало раздражать. Он задумался, не так ли вышло бы и с той девчонкой. Останься она, согласись ему дать, и ему бы тут же захотелось от нее избавиться. Выключить ее, как музыку. Он не знал, чем заняться, чтобы почувствовать себя нормально. Неплохо бы убраться с долбаной Цереры.
Сперва раздались голоса: громкие, смеющиеся, знакомые, как хлебный суп теи Микеллы. Карал и Сарта, Вингз, Кеннет, Джози. Команда вернулась на борт. Он задумался, с ними ли отец и какого ответа ему бы хотелось.
— Бист
Входя в тренажерку, взрослый словно запнулся. Волосы у него на висках топорщились, как всегда, но не так жестко, как обычно. Мужчину звали Алекс, но все называли его крыланом — Вингзом — из–за этой прически, а глаза у него были красные, и походка — чуточку слишком расслабленной и неровной. А под мышкой он нес скомканный лиловый мешок.
— Филипито! — заговорил он, вваливаясь внутрь. — Била а ти, я.
— И нашел, — закончил за него Филип. — Так гейт гуд, а?
— Да–да–да, — Вингз не расслышал издевки. Опустившись на палубу, мужчина тупо уставился на растянутого в лентах эспандера парня. — Готово. Аллес комплит. Все домой… на насест. Или… не насест. Летим, са–са? Летим в большую–большую пустоту.
— Хорошо, — сказал Филип, заканчивая последнюю растяжку, удерживая напряжение, пока не загорелись, не задрожали, не отказали мышцы. Лента рыком втянулась на несколько сантиметров, потом задержалась, двинулась обратно. Филип стиснул кулаки. Вингз подал ему мешок.
— Тебе, — сказал он.
Филип смотрел на мешок. Вингз выразительно встряхнул им: бери. Мешок выглядел пластиковым, но на ощупь походил на бумажный и так же мялся в руках. Внутри что–то сдвинулось, тяжелое и обмякшее, как дохлое животное.
— Ничего не оставим засранцам–внутрякам, — говорил Вингз. — Всю станцию конфискуем. Все, что не привинчено, а что привинтили — половину отвинтим. Только раз ту э ла [12] , я вспомнил о тебе, да?
Он открыл клапан, показав что–то темное, со сложной фактурой, с геометрически неправильным узором. Сдернув мешок, Вингз расправил тяжелую материю. Такой Филип еще не видел. Развернул до конца.
12
Ты тут.
— Это… жилет?
— Тебе, — сказал Вингз. — Кожа, это. Аллига. Настоящий. С Земли. Из шикарной лавочки в губернаторском квартале. Богатая штука. Тебе только лучшее, ага?
Филип не удержался — понюхал, приложил выпуклые чешуйки убитого зверя к носу и потянул. Кожа пахла тонко и прекрасно — не сладко и не кисло, а богато, глубоко и сдержанно. Он надел жилет, ощутил тяжесть на влажных от пота плечах. Вингз восторженно захлопал в ладоши.
— Знаешь, сколько эста костет? — спросил он. — Мы столько марок за пять лет не видели. За это. Только это. Какой–нибудь пинче внутряк разгуливал, чтобы показать Поясу, что он это может, а мы нет, ага. Но теперь мы — Свободный флот. Лучше никому, чем… Никому.
Филип ощутил на губах улыбку, робкую, как ветерок. Представил себя в баре — в кожаном жилете, как самый богатый богач прежних времен. Вингз был прав. Такой вещи не мог себе позволить ни один астер. Символ всего, чем Земля напоминала им, как они малы. Маленькие. Негодные. А теперь это чье?
— Айтума, — сказал Филип.
— Пожалуйста. Тебе — пожалуйста, — отмахнулся от благодарности Вингз. — Тебе вещица, мне радость. А аллес выгода.
— Сколько она в реалах? — спросил Филип, отчасти давая похвастаться Вингзу, отчасти в надежде прихвастнуть потом самому. Только Вингз уже откинулся на палубу, прикрыв локтями глаза.