Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Автор неизвестен

Сид едет просить справедливости у короля

Благородная Химена Стремя держит перед мужем, И, словам ее внимая, Надевает плащ Родриго. А она: «Сеньор, смотрите, Вашу кровь в открытой битве Смыть должны вы кровью графов. Отомстите им, как рыцарь. Вы направиться решили Ко двору, а эти графы Хоть безжалостны, как трусы, Но, как трусы, и коварны. И они предупредили Всех друзей и короля, Ибо ложь, как вам известно, Главное оружье труса. Вам у короля Альфонсо Ни даров, ни извинений, Ничего просить не нужно: Никогда еще обиду Не смывал никто словами. Вам одно лишь надо помнить: То, что к двум дубам, нагими, Привязали ваших дочек. Я ж молить у бога буду, Чтобы королю помог он Следовать путями правды». «Так должно и быть, Химена»,— Славный Сид ей отвечает. И, кивнув ей головою, Он садится на Бабьеку И, коня пришпорив, скачет.

О кортесах в Толедо

Три созвал король совета, Целых три совета сразу, В Бургосе — один совет, А другой совет — в Леоне И в самом Толедо — третий. Для чего советы эти? Чтоб установить виновность Братьев, графов Карриона. Тридцать дней дает он сроку, Ровно тридцать — и не больше. Кто не явится в тридцатый, Будет проклят как изменник. Вот пришел двадцать девятый, И явились оба графа. Тридцать дней прошло, промчалось — Добрый Сид один не едет. И тогда сказали графы: «Вот, сеньор, ваш Сид — изменник!» «Нет, — сказал король, — не верю, Ибо Сид — могучий рыцарь, Победитель супостатов, И во всех испанских землях Равных Сиду не найдется». В эту самую минуту Добрый Сид вошел на двор.

Как Сид прибыл на совет

Вдоль реки Гвадалквивира Супротив его теченья Едут путники верхами. Говорит народ, что это Два хороших человека. В епанчах они богатых, В белых шерстяных бурнусах. И крестьянскими плащами — Может дождь пойти — накрыты. Едут вечером и ночью, Днем

коней на отдых ставят,— Не от страха встретить мавров, От жары невыносимой. Едут день, и три, и больше, Приезжают на кортесы, Их во двор встречать выходят И король, и все вельможи. «Старым стал ты, Сид мой, старым, Борода — как белый цветень». «Не с того же поседел я, Что любил без счета женщин, Нет, тебе, король, служил я И в несчетных битвах дрался. Я с сильнейшим из монархов, С королем Букаром бился. У него я много замков, И земель, и градов отнял, И чеканную в придачу Золотую взял скамью».

Кортесы объявляют графов изменниками

«Когда я, король мои добрый, Был в Валенсии богатой И гербы увидел ваши, Знамя славное увидел, Я тотчас же вам навстречу, Как вассал к сеньору, вышел, Вы же мне письмо с гонцом, Добрый мой король, послали, Чтобы в городе Рекенье Вас готовился я встретить. Там к столу я пригласил вас, Мой король, ко мне пришли вы, И моим вы были гостем. А из-за стола поднявшись, Повели вы речь такую, Чтоб за графов Каррион Дочерей своих я выдал. И хотя Химена Гомес, Их родившая, сказала, Что она-де не согласна,— Чтоб исполнить волю вашу, Дочерей я графам отдал. Но во время свадьбы лев Как-то вырвался из клетки, Графы струсили, бежали И за свой позор решили Отплатить мне подлой местью: Попросили, чтобы дочек Поскорей бы я им отдал, Отпустил бы в Каррион. И, конечно, я их отдал, Ведь они им были жены, Но среди дороги — боже! — Что они им учинили!» Тут совсем никчемный довод Привели в защиту графы: «Лжешь ты, Сид, безбожно лжешь ты, Нам измена незнакома, Королевские мы дети, Дядя наш — сам император. Так подумай, поразмысли: Подобает ли жениться Нам на дочках земледельца?» Тут поднялся Пер Бермудес, Воспитатель дочек Сида, И в ответ на речь такую Дал пощечину он графу. Страшно двор заволновался, Но король призвал к порядку: «Ну-ка, выйди, Пер Бермудес, Не мешай вести дознанье». «Нет, король, дай нам сразиться, Дай скрестить оружье с ними, Ибо в скорби пребывает Та, что родила их Сиду». Графы, слыша речь такую, Отвергают поединок, Но король сказал сурово, Все внимайте, что сказал он: «Если, графы, не хотите Защитить оружьем правду, Я судить вас буду нынче». И сказал оруженосец Графов Каррион монарху: «Нет, они пойдут сражаться Завтра утром на рассвете». А назавтра рано утром Знать и челядь вышли в поле,— Там за честь и право Сида Будет биться Муньо Густьос, Очень смелый человек. С Муньо будет Пер Бермудес, Дочек Сидовых наставник. Графы — те в доспехах черных, Люди Сида — в разноцветных. На раскаявшихся графов Даже больно посмотреть. Вот их в поле выпускают, Вот их ставят так, чтоб солнце С вышины в глаза не било. Вот противники несутся, Копья взяв наперевес. Как могучи Пер и Муньо! Графы с первого удара Наземь выбиты из седел. И пред всем двором обоих Обвинил король в измене. Ну, а Густьос и Бермудес Удостоились высокой Королевской похвалы.

Романсы о короле доне Педро Жестоком [496]

Разошлась молва в народе…

Перевод А. Ревича

Разошлась молва в народе,— Правда ль, нет, — но слух пустили, Что магистр высокородный Дон Фадрике де Кастилья [497] Опозорил дона Педро — Короля, родного брата, Соблазнил-де королеву; Говорят одни: «Брюхата». «Родила», — иные шепчут. Разошлись по всей Севилье Кривотолки. Неизвестно, Правда ль, нет, — но слух пустили. Далеко король дон Педро, И не слышал он покуда Об измене. А услышит — Кой-кому придется худо. Что же делать королеве? Сердце ужасом объято, Пал на дом позор великий, День и ночь страшит расплата. И послала королева За придворным именитым, Был тот муж, Алонсо Перес, У магистра фаворитом. Он предстал пред королевой, И ему сказала дама: «Подойди, Алонсо Перес, Не лукавь, ответствуй прямо, Что ты знаешь о магистре? Где он? Слышишь?» — «О сеньора! Он уехал на охоту, С ним все ловчие и свора». «Но скажи… Ты, верно, слышал? Толк о нем в народе шумный… Я сердита на магистра. Он такой благоразумный, И к тому же благородный, Славный столь и родовитый… Родила на днях младенца Девушка из нашей свиты. Мне была она подругой И молочного сестрою, Очень я ее любила И ее проступок скрою. Беспокоюсь, что об этом Вся страна узнает скоро». Что ж в ответ Алонсо Перес? «Вам рука моя — опора. Воспитать берусь младенца, Дайте мне его, сеньора». Принесли немедля сверток В желто-алом покрывале Без гербов, без украшений И Алонсо передали. В Андалузию повез он Этот сверток драгоценный, В небольшой далекий город, Называемый Льереной, И дитя на воспитанье Дал одной своей знакомой. Женщина была прекрасна, И звалась она Паломой. Мать ее была еврейка, А отец ее меняла. Стал расти инфант, но вскоре Эту тайну разузнала Донья хитрая Мария, Та, что вечно клеветала. Толком истины не зная, Королю она писала: «Я — Мария де Падилья, [498] Знай, сеньор, твоя Мария Ввек тебя не предавала, Предали тебя другие. То, что я пишу, — все правда, Верь, сеньор, я лгать не стану. Твой обидчик спит спокойно, Хоть нанес тебе он рану. Не придет он сам с повинной, Обличить пора Иуду. Все. На этом я кончаю, Докучать тебе не буду». Прочитал король посланье, Вызвал грандов для совета, В самый мрачный день недели — В понедельник было это. Покидал король в Тарифе Дел немало неотложных, За него остались править Три советника надежных: Дон Фадрике де Акунья, Славный даром полководца, Знал король — сей муж бесценен, Если жаркий бой ведется; Был вторым свояк владыки — Дон Гарсия де Падилья; Телье де Гусман был третьим, Все его безмерно чтили,— Дона Педро воспитал он, Наделен умом был щедро. В среду на заре вечерней В путь отправился дон Педро Вместе с Лопесом Осорьо, Другом верным, неизменным. Путники глубокой ночью Прибыли к севильским стенам. Как же им проникнуть в город? Все ворота на запоре. К счастью, мусорную кучу Под стеной узрели вскоре, Скакуна подвел дон Педро, Встал на спину и мгновенно, За бойницу ухватившись, Перебрался через стену. К своему дворцу дон Педро Подошел и стал стучаться, Позабыв, что в это время Слуги спят и домочадцы. И в него швырять камнями Начала ночная стража, Был король побит изрядно, Потерял сознанье даже. И вскричал тогда Осорьо: «Стойте! Что вы натворили? Это ваш король, дон Педро!» Тотчас же врата открыли, Подошли поближе слуги: «Наш король, на самом деле!» Повели его в покои, И уснул король в постели. Трое суток жил он тайно Во дворце, в глухом покое, А потом в далекий Кадис Отослал письмо такое: Брата своего, магистра, В этом царственном посланье На турнир прибыть в Севилью Он просил без опозданья.

496

Личность короля Кастилии и Леона дона Педро (1350–1369), прозванного «Жестоким» за то, что, по словам современного ему летописца Лопеса де Аяла, «многих убил он за свое царствование и ущерб причинил великий», еще при жизни была окружена легендами. Король дон Педро не пользовался симпатией авторов романсов. Больше повезло ему у позднейших драматургов, которые прозвище «Жестокий» поменяли на прозвище «Справедливый».

Эпоха Педро Жестокого, «великого ростом, белотелого, светловолосого и присюсюкивающего в разговоре», изобилует трагическими событиями, междоусобными братоубийственными войнами. К слову сказать, и сам дон Педро пал от руки своего брата дона Энрике. Очевидно, что романсы о жестоком короле создавались в среде его противников.

Начиная с хроники Лопеса де Аяла, который был непосредственным свидетелем многих кровавых происшествий, к личности дона Педро обращались многие историки, поэты, драматурги. Среди них: Лопе де Вега, Тирсо де Молина, Морето, герцог Ривас, Соррилья.

497

Дон Фадрике де Кастилья(1334–1358) — внебрачный сын короля Кастилии Альфонса XI и брат Педро I Жестокого, по приказанию которого был убит за участие в заговоре.

498

Мария де Падилья(ум. в 1361 г.) — первая жена короля Педро Жестокого. Славилась красотой и интригами.

Король дон Педро приказал убить своего брата дона Фадрике

Перевод А. Ревича

«В дни, когда я был в Коимбре, Взятой мной у супостата, [499] Королевский вестник прибыл, Мне привез письмо от брата. Повелел мне брат мой Педро Быть в Севилье на турнире. Тотчас я, магистр несчастный, Самый горемычный в мире, Взял с собой тринадцать мулов, Двадцать пять коней холеных В драгоценных пышных сбруях, В пестрых шелковых попонах. Двухнедельную дорогу Одолел я за неделю, Но когда мы через реку Переправиться хотели, Вдруг мой мул свалился в воду. Сам я спасся еле-еле, Но кинжал свой потерял я С рукояткой золотою, И погиб мой паж любимый,— Тот, что был воспитан мною. Так привел меня в Севилью Путь, отмеченный бедою. А у самых врат столицы Встретил я отца святого, И монах, меня увидев, Мне такое молвил слово: «О магистр, храни вас небо! Есть для радости причина: В этот день — в ваш день рожденья, Подарил господь вам сына. Я могу крестить младенца. Вы скажите только слово, И приступим мы к обряду,— Все для этого готово». И ответил я монаху: «Мне сейчас не до обряда, Не могу остаться, отче, Уговаривать не надо. Ждет меня мой брат дон Педро, Повелел он мне явиться». Своего пришпорив мула, Тотчас въехал я в столицу. Но не вижу я турнира, Тишиною все объято. Как незваный, я подъехал Ко дворцу родного брата. Но едва вошел в палаты, Не успел ступить я шагу — Дверь захлопнулась, и мигом У меня забрали шпагу. Я без свиты оказался — Задержали где-то свиту, А без преданных вассалов Где же я найду защиту? Хоть меня мои вассалы О беде предупреждали, За собой вины не знал я И спокоен был вначале. Я вошел в покои брата И сказал ему с поклоном: «Государь, пусть бог поможет Вам и вашим приближенным». «Не к добру, сеньор, приезд ваш, Не к добру. За год ни разу Брата вы не навестили, Прибегать пришлось к приказу. Почему-то не явились Вы, сеньор, своей охотой. Вашу голову в подарок К рождеству получит кто-то». «Государь, в чем я виновен? Чтил я ваш закон и волю, С вами вместе гнал я мавров, Верным был на бранном поле». «Стража! Взять! И обезглавить! Приступайте к делу быстро!» Не успел король умолкнуть, Сняли голову с магистра И Марии де Падилья Поднесли ее на блюде, И она заговорила С головой. Внемлите, люди! — Вот какую речь держала: «Вопреки твоим наветам Мы сочлись за все, что было В том году, а также в этом, И за то, что дона Педро Подлым ты смущал советом». Дама голову схватила И ее швырнула догу. Дог — любимый пес магистра — Голову отнес к порогу И завыл, да так, что трепет По всему прошел чертогу. «Кто, — спросил король дон Педро, — Кто посмел обидеть дога?» И ответили дворяне На такой вопрос владыки: «Плачет пес над головою Брата вашего Фадрике». И тогда сказала слово Тетка короля седая: «Вы, король мой, зло свершили! Вас, король, я осуждаю! Из-за женщины коварной Брата погубить родного!..» Был смущен король дон Педро, Услыхав такое слово. На Марию де Падилья Поглядел король сурово: «Рыцари мои, схватите Эту злобную волчицу! Ждет ее такая кара, Что и мертвый устрашится». Появилась тут же стража, Даму бросили в темницу; Сам король носил ей пищу, Разных козней опасался. Лишь пажу, что им воспитан, Он всецело доверялся.

499

Взятой мной у супостата… — то есть у мавров.

Донья Бланка сетует на жестокость своего супруга короля дона Педро

Перевод А. Ревича

Донья Бланка [500] , там, в Сидонье, Изнывая в заточенье, Со слезами говорила Преданной своей дуэнье: «Я родная дочь Бурбона, Я принцесса по рожденью, Герб мой — символ королевский — Лилии изображенье. Здесь о Франции с тоскою Вспоминаю что ни день я, Родины я не забуду, Даже став бесплотной тенью. Если мне даны в наследство Горести и злоключенья, Значит, я — дитя печали И несчастья порожденье. Вышла я за дона Педро,— Так судило провиденье. Злобен он, как тигр гирканский. Хоть красой ласкает зренье. Мне венец он дал — не сердце, Сотворил немало злого, Разве можем ждать добра мы, Раз король не держит слова, Богом данную супругу Он отверг без сожаленья, Ибо он избрал другую, Отдал сердце во владенье Злой Марии де Падилья. Мне он клялся, а на деле Бросил ради фаворитки, Что своей достигла цели. Только раз он был со мною — Гранды этого хотели. Сотни дней, как мы расстались, Вместе не прожив недели. В черный день, во вторник утром На меня венец надели, День спустя мои покои Стали мрачны, опустели. Мужу в дар дала я пояс, Яхонты на нем блестели, Думала, что нас он свяжет, Но была пустой затея. Дал король мой дар Марии, Все отдаст ей, не жалея. Отнесла она мой пояс К чернокнижнику-еврею; Стал теперь мой дар бесценный Мерзкому подобен змею. С той поры не знаю счастья И надеяться не смею».

500

Донья Бланка… —Донья Бланка де Бурбон (1338–1361) — королева Кастилии, супруга Педро Жестокого.

Смерть доньи Бланки де Бурбон

Перевод А. Ревича

«О Мария де Падилья, Вам печалиться о чем? Ради вас мой брак расторгнут, Что же лик ваш омрачен? Не люблю я, презираю Донью Бланку де Бурбон. Повелел я ей в темнице Стяг соткать: да будет он Цвета самой алой крови И слезами окроплен! — Этот алый стяг, расшитый Доньей Бланкой де Бурбон, В знак любви моей, Мария, Будет вам преподнесен. Вызван дон Алонсо Ортис, Прям душою и умен: Пусть отправится в Медину, Пусть прервет работу он». «Государь, — промолвил Ортис,— Ваш приказ для всех закон, Но убивший королеву Короля предаст и трон». Не сказал король ни слова, Молча встал и вышел вон. Двух убийц он шлет в Медину, Самых лютых выбрал он. В час, когда молилась Бланка В заточении своем, Палачей она узрела, Обомлела, но потом Вновь пришла она в сознанье И промолвила с трудом: «Знаю, для чего пришли вы, Сердце мне твердит о том. Нет, нельзя судьбы избегнуть, Всяк идет своим путем. О Кастилия, скажи мне, В чем я виновата? В чем? Франция! Земля родная! Дом Бурбонов, отчий дом! Мне шестнадцать лет сегодня, Встречу смерть к лицу лицом. Девственницей умираю, Хоть стояла под венцом. Прощена ты мной, Мария, Пусть виновна ты во всем. Мною жертвует дон Педро, Жаждет быть с тобой вдвоем». Краткий срок ей для молитвы Был отпущен палачом, Но, не дав молитвы кончить, Вдруг ударили сплеча, И несчастная упала Под дубиной палача.

О приоре из Сан-Хуана

Перевод Н. Горской

Дон Гарсия де Падилья — Пусть господь ему простит! — С королем, замкнувши двери, В строгой тайне говорит: «В Консуэгре замок славный, На земле подобных нет, Овладейте этим замком,— Добрый вам даю совет. Хоть приор из Сан-Хуана Нынче властвует над ним, Но, клянусь, преграду эту Мы в два счета устраним. Не однажды вам случалось, Наточив острее меч, Угостить обедом гостя, После — голову отсечь. А когда свершится дело, Передайте замок мне». Через день приор приехал На арабском скакуне. «Да хранит господь всевышний Королевский твой венец!» «Рад вас видеть. Мне ответьте На вопрос, святой отец: В Консуэгре замок славный. Чей же он? — вели мы спор». «Этот замок и окрестность Ваши, добрый мой сеньор!» «Приглашаю вас на ужин, Стол накрыт, извольте сесть». Королю приор ответил: «Низко кланяюсь за честь! Но позвольте мне уехать, В Консуэгре люди ждут — Должен я монахам новым Дать в обители приют». «Что же, с богом, дон Родриго, Посетите завтра нас». Тут приор поспешно вышел И слугу позвал тотчас. Говорит ему, как ровне: «Друг, прошу тебя помочь! Обменяемся мы платьем, А когда наступит ночь И заснет покрепче стража, Выбирайся из дворца». Со слугой своим простившись, Он седлает жеребца. «Ах, скакун мой темно-серый,— Да хранит господь коня! — Ты спасал меня два раза, В третий выручи меня! Отпущу тебя на волю, Коль спасешь на этот раз». Вмиг приор в седло садится И скрывается из глаз. Время близится к полночи, Время первых петухов. Вот на улицах Толедо Раздается звон подков, Мимо, мимо, дальше, дальше, В Консуэгру во весь дух! «Эй, меня послушай, стража! Погоди кричать, петух! На вопрос скорей ответьте, Все скажите, не тая, Кто владеет этим замком И земля в округе чья?» «Это собственность приора, Сан-Хуан его патрон». «Так откройте мне ворота, Я — приор!» — ответил он. Распахнули двери настежь. Скрип нарушил тишину. И сказал приор: «Скорее Дайте корму скакуну. Сторожить я буду с вами, Этой ночью не усну. Сторожите, сторожите, Сторожите, говорю! Коль сослужите мне службу, Я вас щедро одарю». Только речь свою окончил, Слышен голос короля: «На вопрос ответьте, стражи, Это чья вокруг земля? Кто владеет этим замком? Кто хозяин здешних мест?» И ему сказали стражи: «Все, что видишь ты окрест, Это собственность приора, Сан-Хуан его патрон». «Так откройте мне ворота, Я — приор!» — воскликнул он. «Наш приор давно уж дома, Убирайся лучше прочь!» И король, насупив брови, Проклял и коня и ночь. «Отвори мне, добрый пастырь, У дверей твоих стою, И клянусь моей короной, Я дурного не таю!» «Мой король, творить дурное Властен только я теперь. Ждет тебя хороший ужин, Распахните, стражи, дверь!»

Священник предупреждает дона Педро об угрожающей ему опасности

Перевод А. Ревича

Крепость выстроил дон Педро, Опасался он измены. Посреди полей Асофры Встали каменные стены, Чтоб не мог напасть Энрике, Брат, соперник дерзновенный. Раз, когда король был в замке, Постучал аббат в ворота И сказал, что дону Педро Хочет он поведать что-то. Стража провела аббата В отдаленные покои К дону Педро, где священник Рассказал ему такое: «Государь, король дон Педро, Ты лишился бы покоя, Если б ведал, если б знал ты, Что нависло над тобою. Мне открыл святой Доминго То, что я тебе открою: Знай — тебе грозит опасность, Потому что дон Энрике Извести тебя замыслил, Зреет заговор великий. Коль беспечен и доверчив Будешь ты, себе на горе, Смерть тебя, король, постигнет, В муках ты погибнешь вскоре. Ты над этим поразмысли И не забывай об этом, Ради жизни и короны Не пренебрегай советом! Арестуй немедля графа, Заточи его в темницу, Требуя повиновенья, И тогда твой брат смирится. И пока не даст он клятвы, Содержи его в темнице, Наконец, убей Энрике, Если он не подчинится. Твердым будь в своих поступках, Иль судьба постигнет злая. Верь, король, моим советам, Я тебе добра желаю. Знай, король, мое известье Для тебя, как воскрешенье, Ты в опасности великой, Я принес тебе спасенье. Или ты, рассудку внемля, Мне, король, поверишь — или Встретишь гибель. Эту тайну Небеса тебе открыли». Старца выслушал дон Педро, Сердце трепетом объято, И, однако, он значенья Не придал словам аббата. Мыслил он: пустые слухи, Лжет священник, без сомненья, Но потом, слегка подумав, Он решил без промедленья Всех сановников, всех грандов Для совета вызвать все же, Вызвать рыцарей отважных. И когда сошлись вельможи, Он сказал им: «Кабальеро, Я собрал вас для совета. Мне господь раскрыл измену. Что вы скажете на это? Об опасности великой Сообщил один священник, Правда я ему не верю, Думаю, что лжет, мошенник. Может быть, у нас желает Он снискать расположенье?» Вновь король велел аббату Рассказать об откровенье, О явлении святого, О зловещих кознях брата, А потом придворной страже Приказал схватить аббата. Он решил, что тот смеется, Не терпел дон Педро шуток. Повелел костер зажечь он,— В гневе был дон Педро жуток. Он велел аббата бросить В разгоревшееся пламя. Чудилось всегда владыке Лишь коварство за словами.