Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Автор неизвестен

Как Диего Ордоньес бросил вызов Саморе

Из ворот в двойных доспехах Выезжает дон Диего, Дон Диего де Ордоньес На коне, как ворон, черном. Едет он, чтоб вызов бросить Всей Саморе вероломной За двоюродного брата, За убитого дон Санчо, И на крепостной стене, На стене Саморы старой, Видит он, стоит почтенный Старый Ариас Гонсало. Тут коня остановил он, Встал на стременах и крикнул: «Эй вы, жители Саморы, Я вам всем бросаю вызов, Все в измене вы повинны, Все от мала до велика. Вызываю сильных, слабых, Стариков, детей и женщин, Вызываю тех, кто умер, Кто еще и не родился. Вызываю землю вашу, На которой вы живете, Вызываю лес и реку, Травы, камни, пашни, вина, Ибо все вы помогали Вероломному Вельидо». И в ответ, разумный старец, Молвит Ариас Гонсало: «Если б я был в том повинен, Мне бы лучше не родиться. Говоришь ты, рыцарь, храбро, Но твои неумны речи. Разве мертвые повинны В том, что делают живые? Разве дети виноваты В том, что делают мужчины? Так оставь в покое мертвых, Отмени свой вызов детям, А за всех живых и мертвых Я один тебе отвечу. Есть у нас обычай старый, Я тебе его напомню: Тот один, кто вызвал многих, С пятерыми должен биться. Если он хоть раз отступит, Так на том конец и распре». И, слова такие слыша, Устыдился дон Диего, Но без трусости ответил: «Я согласен с этой речью!» И сквозь малые ворота Вскачь помчался дон Диего, Поскакал туда, где судьи Суд вершить уже сходились.

Ариас Гонсало готовится к поединку

В

горе жители Саморы, В горе, в тягостной печали, Их в измене обвинили, Вероломными назвали. Лучше было б умереть им, Чем изменниками зваться. В день святого Милиана, В день, назначенный для битвы, Спит Самора, но не дремлет Старый Ариас Гонсало. День еще не зачинался, И еще на небе звезды, А уж он сынов сзывает, И, чтоб молодцы узнали О позоре и печали, Он такое слово молвит И такой наказ дает им: «Должен я сразиться первым С дон Диего, кастильянцем,— Если нас винил он ложно, Я облыжника осилю. Если же у нас в Саморе Есть хотя б один предатель, Если нас не оболгал он, Я паду на поле мертвым. Умереть хочу, не видя, Как умрут мои сыны». И старик доспехи просит, Сыновья несут оружье, Но с великим стоном, с плачем Входит вдруг сама Уррака: «Ты зачем надел доспехи, Старый друг мой и учитель, И куда идти ты хочешь, Иль Урраку разлюбил ты? Если ты умрешь, погибнет Все, чем я живу на свете. Вспомни, как с тобой прощался Мой родитель дон Фернандо, Как ему пообещал ты Быть со мной везде и всюду, Никогда меня не бросить, Не лишить своей поддержки!» Также рыцари инфанты Дона Ариаса просят, Чтобы им он дал сразиться, Дал вкусить им радость битвы. Но лишь сыну — дон Фернандо Отдает старик оружье: «Да пребудет бог с тобою, Сын, тебя благословляю. В бой иди, спаси Самору Так, как спас людей Спаситель». И, не ставя ногу в стремя, В бой помчался дон Фернандо.

О похоронах Фернандо Ариаса

Через малые ворота, Что всегда стояли настежь, Триста всадников я видел, Флаг несли они кровавый, Красный флаг с каймою черной. А среди трехсот я видел Окровавленное тело. Был убит Фернандо Арьяс, Тот, в ком славу и надежду Видел Ариас Гонсало. У ворот Саморы старой Поднимался плач великий, Сто девиц над мертвым плачут, Сто — из самых благородных. Пуще всех инфанта плачет, Слезы льет сама Уррака,— Хочет бедную утешить Старый Ариас Гонсало. «Тише, крестница, не надо, Ни к чему так сильно плакать, Пусть один мой сын зарублен, Но в живых еще четыре. Умер он не среди женщин, Не играя с другом в шашки, Умер он у стен Саморы, Честь инфанты защищая. Горе мне! Старик я глупый! Для того ли, мой Фернандес, Я родил тебя, чтоб мертвым Ты лежал в моих объятьях?» Колокольный звон рыдает, Хоронить несут Фернандо В самую большую церковь, Где стоит алтарь Сант-Яго, И в богатую могилу, Сообразно с громким саном, С плачем опускают тело Павшего за дело чести.

О клятве в Санта-Гадеа-де-Бургос

В Санта-Гадеа-де-Бургос, Где дворяне присягают, Там у короля кастильцев Принимает клятву Сид. А дается эта клятва На большом замке железном, На дубовом самостреле. И сурово дон Родриго Молвит слово, — так сурово, Что смущен король наш добрый: «Пусть, король, убит ты будешь Не дворянством благородным, А людьми простого званья,— Теми, что сандальи носят, А не башмаки с завязкой, И на ком плащи простые, Не кафтаны, не камзолы, Чьи узором не расшиты Грубошерстные рубахи; Пусть убит ты будешь теми, Кто не лошадью, не мулом, Кто ослом обзаведется, Коль в дорогу соберется, И не с кожаной уздечкой, А с веревочной поедет; Пусть убит ты будешь в поле, А не в замке, не в селенье, Не кинжалом золоченым, А простым ножом дешевым; Через правый бок пусть вынут У тебя из груди сердце, Если ты не скажешь правду. Отвечай: ты был причастен, Пусть не делом, так хоть словом, К подлому убийству брата?» Но король не отвечает, Страшно дать такую клятву. И тогда стоящий рядом Молвит рыцарь приближенный: «Добрый мой король, клянитесь, Ни о чем не беспокоясь. Кто слыхал, чтобы на свете Был король клятвопреступник Или папа отлученный? Нет, такого не бывало, Добрый мой король, клянитесь». Но король, от гнева бледный, Отвечает мрачно Сиду: «Короля пытать ты хочешь? Сид, плохой ты просишь клятвы. Что ж, я клятву дать согласен, Но тогда целуй мне руку». «Нет, король мой добрый, вышло б Так, как будто взял я плату. Нет такой земли на свете, Где не платят знатным людям». «Уходи тогда, Родриго, И оставь мои владенья, Да забудь ко мне дорогу, Если ты негодный рыцарь. Ровно год не возвращайся». Сид сказал: «Меня ты гонишь? Что ж, гони, гони подальше! Вот каков приказ твой первый В день, когда на трон взошел ты. Но меня ты гонишь на год, А уйду я на четыре». И поехал доп Родриго, Повернулся, не целуя, Не целуя, не пригнувшись До руки до королевской. Он Бивар свой покидает, Покидает земли, замок, Он ворота запирает И засовы задвигает. Он берет на цепь стальную Всех своих борзых и гончих, Много соколов берет он Разных — молодых и взрослых. Триста рыцарей отважных Уезжают вместе с Сидом, Под одними, смотришь, кони, Под другими, смотришь, мулы, Но у всех стальные копья С наконечником двуострым, И у каждого пред грудью Щит с большой цветною кистью. Вверх по берегу Дуэро Едут, едут вслед за Сидом, Словно едут на большую Соколиную охоту.

Как Сид Кампеадор послал в Кастилию за женой и дочерьми

«Уходите с миром, мавры, Хороните ваших мертвых, Унесите всех, кто ранен, Обожженных сосчитайте: Ибо мы в сраженье люты, В мирный час добросердечны, Ваших нам богатств не надо, Их у вас не отберу я. И в наложницы не буду Брать красивых дочек ваших, Ибо, кроме той, с которой Я святым обетом связан, Мне другой жены не нужно. А тебе, мой Альвар Фаньес, Если приказать я властен, Я приказываю ехать К нам в Сан-Педро-де-Карденья За моими дочерями И за доньею Хименой. Короля проси с поклоном, Пусть позволит благосклонно, Чтобы я к себе забрал их, Как законный их владыка. Ты же, Мартин Антолиньес, Ты ступай к евреям честным Иегуде и Рахилю, Отвези им триста тысяч Марок звонким серебром,— Те, что в долг они мне дали. Да еще — не удивляйся — Дай им тысячу сверх долга И проси, чтобы простили Мне проделку с сундуками, С теми, что в залог за деньги Я когда-то им оставил, Побуждаемый бедою, Нищетой, но не злонравьем. И хотя не что иное, Как песок, залогом было, Сундуки с песком хранили Слова рыцарского злато».

Что передал Альвар Фаньес и как был прощен Сид

Альвар Фаньес прибыл в Бургос, Королю привез подарки, Он привез коней, оружье, Много пленных и богатства, Сто больших ключей от вражьих Городов и замков разных. Те, кто видели, как едет По дороге Альвар Фаньес, Обознавшись, говорили: «Это воины чужие!» А узнав их, были рады, Что услышат и про Сида. Альвар Фаньес входит в залу, Где сидит король, и скромно, Испросив его согласья, Королю целует руку: «О король, прими в подарок То, что своему сеньору Рыцарь изгнанный подносит. Только знай, король, и помни, Что ценою славной крови Это взято все у мавров, Что тебе мечом булатным Дон Родриго за два года Приобрел владений больше, Чем король наш дон Фернандо, Твой отец, — да спит он в мире, — Передал тебе в наследство. И, твою целуя руку, Сид желает одного лишь: Чтобы ты его Химену С дочерьми к нему отправил, Чтобы им позволил выйти Из монастыря в Карденье И в Валенсии богатой Стать отныне госпожами». Только смолкнул Альвар Фаньес, Подняла свой голос зависть, И Гарсия граф Ордоньес Молвил очень некрасиво: «Не бери, король мой добрый, Завоеванное Сидом,— Что завоевал он за год, За два дня он потеряет. Хочет он тебя задобрить Подношеньями своими, Чтобы ты, король, смягчившись, Отменил его изгнанье». Альвар стал чернее тучи, Сжал кулак, надел он шапку И, от гнева запинаясь, Так в ответ промолвил графу: «Злоречивые

вельможи, Плохо вы платить привыкли Тем, чей меч вам был защитой И расширил ваши земли. Вместе с новым королевством Сто границ завоевал он И свои отдаст вам земли, Хоть его неблагородно Со своих земель вы гнали. Он бы мог чужим отдать их, Но такое непотребство Не свершит наш дон Родриго, Не продаст он честь кастильца. Пусть завистники лихие Отдыхают, не тревожась, Ибо земли их и замки Защищает грудь Родриго. В добрый час! Пускай проводят Во дворце свои досуги, Но, чем пачкать честь другого, Честь свою поберегли бы. Ты ж, король, их лестью подлой Услаждать себя привыкший, Вышли в бой своих придворных,— То-то славно будут биться! Ты прости, что я от гнева Говорю без уваженья, И отдай мне, если хочешь, Дочек Сида и Химену,— Ты их держишь, как заложниц, Так возьми богатый выкуп». Поднялся король Альфонсо, Просит он, чтоб Альвар добрый Успокоился, и оба Отправляются к Химене. Но у двери дон Альфонсо Обернулся и придворным Так сказал, остановившись: «Я, сеньоры, отменяю С этих пор изгнанье Сида И отобранные земли Возвращаю дон Родриго. Из того же, что добыл он Силой своего оружья, Я Валенсию за Сидом Утверждаю. От себя же Прибавляю к ней Бриеску, Кампо, Ордехон и Лангу Вместе с замком Ауэньяс, Потому что славу Сида Я своей считаю славой, И она составит славу Всей Испании великой».

О чем говорил Сид с новым аббатом Карденьи

Как в Сан-Педро-де-Карденья, На подворье монастырском, С добрым Сидом после мессы Говорил король Альфонсо. Вел он речь о тех владеньях, Что неверным, просчитавшись, Отдал встарь король Родриго, И о том, как отобрать их. Предложил король Альфонсо Двинуть войско на Куэнку, И на это дон Родриго Так ответствовал разумно: «Ты послушай, дон Альфонсо, Здесь пока король ты новый. Чем идти в чужие земли, Успокой свои сначала. Много в них бывало горя, Если, сев на трон кастильский, Уезжал король, как только На челе своем венчанном Успевал согреть корону». Не король ответил Сиду, А Бермудес: «Если в битвах Извела тебя усталость Или страсть к Химене гонит, Поезжай в Бивар, Родриго, Королю оставь заботы. У него найдется много Благородных слуг близ трона, Тех, что с поля не вернутся, Сделав дело вполовину». «Кто позвал тебя, — ответил Сид, — на наш совет военный? Нет, монах достопочтенный, Лучше ты пойди сейчас же К алтарю во храм и бога Попроси, чтоб он помог нам. Разве мог бы Иошуа Одолеть врагов, когда бы Моисей не помолился И не вымолил победу? Так неси стихарь на хоры, Я же — знамя на границу, Пусть король свой дом наладит Прежде, чем ходить в чужие. Ни любовь меня не может Сделать трусом, ни усталость. У меня всегда под боком Не Химена, а Тисона». «Но ведь я, — сказал Бермудес,— Человек, как все другие. Если сам не бил я мавров До того, как стал монахом, То зачать успел немало Тех, кто стал грозой неверных. А теперь, коль час приспеет, Шлем охотно я надену, Меч возьму и сяду на конь». «Чтоб удрать, — ответил Сид,— Может, отче, и наденешь. На твоей сутане больше Масла постного, чем крови». Тут разгневался король И воскликнул: «Замолчите! Не добром, так злом прошу вас. Ты, Родриго, даже камни Доведешь до исступленья. Поднимаешь шум ненужный Из-за всякой чепухи». В это время граф де Оньяс Проходил с своей сеньорой, И король, чтоб оказать ей Честь, довел ее до двери.

Как испугались графы каррионские

Кончив трапезу неспешно, На скамье на драгоценной Крепко спит сеньор Родриго, Подперев щеку рукою. Сон Родриго охраняют Зять Диего, зять Фернандо И Бермудес — хоть гундосый, Но решительный в сраженьях. И они, чтоб скрасить время, Меж собою тихо шутят, Прикрывая рты ладонью, Чтоб не разразиться смехом. Вдруг, едва не руша стены, Разнеслись по замку крики: «Лев! Держите льва! Будь проклят Рохля, выпустивший зверя!» Дон Бермудес — тот не струсил, Но зятья Родриго — братья — Так от страха обомлели, Что куда уж тут смеяться! И, забыв понизить голос, Оба враз заговорили И мгновенно сговорились, Как им действовать вернее. Младший брат — Фернан Гонсалес — Опозорился навеки: Бедный, спрятался под Сида, Под его скамью забился. Старший брат его, Диего, Спрятался еще подальше, Он залез в такое место, Что и вымолвить не можно. И вбежали с криком люди, С грозным рыком лев за ними, Но с мечом в руке Бермудес Встретил яростного зверя. В это время Сид проснулся И возвысил грозно голос, И пред ним каким-то чудом Тотчас лютый зверь смирился, Даже завилял хвостом. Сид, обрадованный этим, Обнял хищника за шею И отвел его в зверинец, Говоря с ним, точно с другом. Все кругом дивились молча, Невдомек им, видно, было, Что хотя и лев ужасен, Но Родриго — тоже лев, И при этом он смелее. И веселый Сид вернулся Как ни в чем и не бывало И спросил у окружавших, Где ж они, его два зятя,— Словно разгадал их низость. Отвечал ему Бермудес: «Где один, — я знаю точно: Под скамьей лежит он, скрючась, Посмотреть хотел он снизу, Львица это или лев». Тут вошел Мартин Пелайо, Этот грозный астуриец, Он вскричал: «Сеньор Родриго, С вас подарок — еле-еле Вынули его». — «Кого?» — Молвил Сид. А тот ответил: «Вон того, другого брата. Есть места, куда и дьявол Не полезет, — так со страху Он залез туда. Смотрите, Он идет. Вы отошли бы: Чтобы стать с ним рядом, нужно Кучу благовоний сжечь». Загрустили оба брата: Ведь теперь их Сид невзлюбит! И за то, что осрамились, Отомстить ему решили.

Как оскорбили дочерей Сида

Сговорились оба брата, Дон Диего с дон Фернандо, Оскорбить решили Сида И ковать измену стали. Мол, в свои владенья надо Им вернуться, и нужны им Жены их. А Сид и молвит, Дочерей мужьям вручая: «Вы, зятья мои, смотрите, Хольте их и уважайте, Как девиц дворянской крови И как жен своих любимых». И наказ его отцовский Те исполнить обещают. Только клятву дали графы, Добрый Сид садится на конь, И его сопровождают Рыцари его и слуги. По садам и палисадам Скачут с шутками и смехом, Но, одну проехав лигу, Сид остановил коня. А когда прощаться начал, Удержать не мог он слезы, Словно сердцем заподозрил, Что куют измену графы. И, племянника Ордоньо Подозвав, ему велит он Тайно следовать за ними, Закрываясь капюшоном И переменив одежду. Графы с женами своими Едут день, другой и третий И в дубовый лес въезжают, В лес, который прозван Корпес. Этот лес густой и темный, А деревья там до неба. Вот людей и свиту графы Далеко вперед услали, Лишь Диего и Фернандо Вместе с женами остались. Оба спешились в молчанье И с коней уздечки сняли, А сестер стащили с мулов, Жен своих, — рыдавших громко, — Всю одежду с них сорвали, И уздою начал каждый Люто сечь свою жену. Исхлестали их до крови, Больно шпорами кололи, Оскорбляли неповинных Непристойными словами, И покинули их, трусы, И глумились, уезжая; «Если вас мы оскорбили, Извините нас, сеньоры,— Мы ведь только отвечали Местью вашему отцу. Где уж вам идти за графов! Ваш отец нас обесчестил, Вы за то и заплатили. Он погибель нам готовил, Выпустив из клетки льва».

Ордоньо, племянник Сида, приходит на помощь сестрам

Справедливости у неба, Наказанья подлым графам Просят дочери Родриго, Молодые доньи — Соль И Эльвира. Бьются в путах, И, привязанные к дубу, Каждая кричит и молит, Но одно лесное эхо Отвечает им на крики, Ибо тут с начала дней Не бывало человека. Только вдруг идет пастух, И хотя мольбы их слышит, Подойти он к ним не смеет. «Подойди же, пожалей нас, Друг пастух, мы богом просим! Пусть твои стада тучнеют, Пусть растут, хранимы небом, И сыны твои, и дочки! Только развяжи нам руки, Ибо не твои же руки Так безжалостно, так подло Нас раздели и связали». Вдруг из чащи к сестрам вышел, Подошел Ордоньо славный, Наряженный пилигримом,— Как велел ему Родриго. Гнев и скорбь от них скрывая, Женщин быстро развязал он, А они его узнали И его целуют обе. Он своим плащом укрыл их, Чуть не плача, молвит: «Сестры, Пусть господь злодеев судит! Сид, отец ваш, не виновен, Вам король мужей сосватал, Но отец у вас достойный, И блюдет он вашу честь».