Пестрыя сказки [старая орфография]

Одоевский Владимир Федорович

Ети слова напомнили Севастьянычу ночное произшествіе —, и какъ оно ни странно ему казалось, — но онъ вспомнилъ о пятидесяти рубляхъ, общанныхъ ему просителемъ, если онъ выхлопочетъ ему тло, и сурьёзно сталъ требовать отъ Засдателя и Лкаря чтобъ тло не вскрывать, потому что етимъ можно его перепортить такъ что оно уже никуда не будетъ годится, — а просьбу записать во Входящій обыкновеннымъ порядкомъ.

Само собою разумется что на ето требованіе Севастьянычу отвчали совтами протрезвиться, тло вскрыли, ничего въ немъ не нашли и похоронили.

Посл сего происшествия, мертвецова просьба стала ходить по рукамъ, везд ее списывали, дополняли, украшали, читали, и долго Рженскія старушки крестились отъ ужаса, ее слушая.

Преданіе не сохранило окончанія сего необыкновеннаго происшествія: въ одномъ сосднемъ узд разсказывали что въ то самое время, когда лкарь дотронулся до тла своимъ бистуріемъ, владлецъ вскочилъ въ тло, тло поднялось, побжало и что за нимъ Севастьянычь долго гнался по деревн, крича изо всхъ силъ: „лови, лови покойника!”

Въ другомъ же узд утверждаютъ,

что владлецъ и до сихъ поръ каждое утро и вечеръ приходитъ къ Севастьянычу, говоря: „?Батюшка Иванъ Севастьянычь, чтожъ мое тло? ?когда вы мн его выдадите?” и что Севастьянычь, не теряя бодрости, отвчаетъ: „А вотъ собираются справки.” Тому прошло уже лтъ двадцать.

III

ЖИЗНЬ И ПОХОЖДЕНІЯ ОДНОГО ИЗЪ ЗДШНИХЪ ОБЫВАТЕЛЕЙ ВЪ СТЕКЛЯННОЙ БАНК,

или Новый Жоко

(классическая повсть.)

Il n'est point de serpent, ni de monstre odieux, Qui par I'art imit'e, ne puisse plaire aux yeux. Boileau.

Зми, чудовища, вс гнусныя созданья Плняютъ часто насъ въ искусствахъ подражанья. Переводъ Графа Хвостова.

„…Что касается до меня,” сказалъ мн одинъ изъ любезныхъ молодыхъ людей, то вс ваши несчастія — ничто передъ моими. Великая важность, что вы попали въ словарь! Сколько млекопитающихся желали бы добиться етой чести. Мн такъ напротивъ здсь очень хорошо: я такъ пообтерся о печатные листы, что —, сказать безъ самолюбія, — я никакъ не промняю теперешняго моего образа на прежній. Не будь я сказкою, — я бы ввкъ не понялъ что со мною случилось; — теперь по крайней мр, волею неволею, а долженъ ясно понимать вс обстоятельства моей жизни, быть готовымъ каждому отдать въ ней отчетъ, а ето право не бездлица. Вы горюете, Господа, о томъ, что попались въ Словарь! ?что бы сказали когдабъ, подобно мн, вы попались въ стеклянную банку и подвергнулись бы опасности быть съдену собственнымъ вашимъ родителемъ? Не удивляйтесь, Господа, я разсказываю сущую правду.

Но прежде, нежели я приступлю къ повствованію, я долженъ изъяснить вамъ мое недоумніе о предмет, котораго я и до сихъ поръ не поенимаю: ?зачемъ вы, Господа Человки, т е рпите посреди себя злодевъ, которые только и дла длаютъ что снимаютъ черепа, разбираютъ мозгъ, растягиваютъ сердце на булавочкахъ, обрываютъ ноги, — злоди! которыхъ вы называете Природонаблюдателями, Естествоиспытателями, Ентомологами и проч. т. п. ?Зачемъ ети господа? ?зачемъ ихъ холодныя преступленія? ?на какую пользу? я до сихъ поръ етаго постичь не могу.

Вы улыбаетесь, — вы какъ будто хотите сказать, что я не пойму вашихъ объясненій. Такъ и быть, — я и на то согласенъ…

Слушайтежъ:

Я происхожу отъ рода древняго и знаменитаго Арахнидовъ или Аранеидовъ—, ибо до сихъ поръ паши лтописцы спорятъ о нашемъ наименованіи. Существуетъ предание, что мы родъ свой ведемъ отъ крокодиловъ; Египетскіе Гіероглифы, гд насъ или нашихъ еднноплеменниковъ изображаютъ вмст съ нашими праотцами и творенія Еліяна могутъ служить вамъ въ томъ порукою; вообще мы играли важную ролю въ древности: знаменитая Лидійская жена, гонимая Минервою, приняла нашъ образъ; Аристотель описывалъ наши древнія битвы съ ящерицами; Демокритъ уврялъ что мы употребляемъ наши сти какъ дикобразъ свои иглы: Плиній свидтельствовалъ что достаточно двухъ наскомыхъ, находящихся въ нашей внутренности для того чтобы истребить человка прежде его рожденія, и такова наша важность въ Природ, что надъ нашими колыбелями долго спорили ученые называть ли ихъ nymphae ovifonnes!

Семейство наше прннадлежитъ къ славной Фамиліи Ктенизовъ и отецъ мой назывался Ликосъ, — слово, котораго высокое значеніе вы должны понять, если знаете по Гречески. Для нашихъ обиталищъ мы роемъ въ земл глубокія пещеры; ко входу укрпляемъ камни и дерево, которыя гордо поворачиваются на своихъ вереяхъ — отъ насъ люди заняли то, что они называютъ дверями. Сверхъ того —, говоря краснорчивыми устами нашихъ біографовъ, — Природа дала намъ: два четыресоставныя кусательныя острія, челюсти зубчатыя, снабженныя когтикомъ; но что всего важне, одарила насъ проворствомъ, хитростію, силою мышицъ и неукротимою храбростію. Увы! можетъ быть въ ней она положила зародишь и нашего злополучія!

Съ самыхъ юныхъ лтъ я боялся отца моего; его грозный видъ, его жестокосердіе устрашали меня; каждый взглядъ его, казалось, грозилъ мн погибелью; матери моей давно уже не было; вс братья мои стали жертвою его естественной лютости; уцллъ одинъ я, ибо мн удалось убжать изъ отсческаго дома; я скрылся среди дикихъ дебрей моей отчизны и часто, среди густыхъ кустарниковъ, съ трепетомъ смотрлъ какъ отецъ мой раскидывалъ сти пернатымъ, съ какимъ искусствомъ онъ заманивалъ ихъ, или съ какою жадностію истреблялъ себ подобныхъ. Между тмъ мн надобно было помыслить о своемъ пропитаніи; я ршился, по примру отца, сдлаться охотникомъ, разставлять сти; Природа помогла мн: слабыми мышцами я натянулъ верви, притаился и мн пощастливилось; пернатыя, хотя изрдка, но попадались ко мн; я питался ими. Такъ протекло долгое время, нсколько уже разъ свтлое теплое лто уступало мсто мрачной холодной зим и снова явилось и согрвало мое жилище; я возмужалъ: пламенныя страсти начали волновать меня и я сталъ

искать себ подруги. Природа, моя руководительница, совершила мое желаніе; я нашелъ подругу; взаимная любовь укрпила связь нашу; — мы быстро пробгали съ нею высокія скалы; на легкихъ вервіяхъ спускались въ пропасти, вмст разставливали сти, вмст ловили пернатыхъ и весело раздляли послднюю каплю росы, посылаемой небомъ; вскор я увидлъ необходимость увеличить мое жилище, дале раскидывать сти: уже подруга моя чувствовала себя беременною, она уже боялась оставлять свое жилище, и я одинъ долженъ былъ доставлять ей пищу; съ какою радостію ходилъ я на охоту; природная ловкость и хитрость казалось во мн увеличились; я презиралъ опасности, смло нападалъ на враговъ нашихъ и во время зимы —, когда небо темно и когда тягостной сонъ налагалъ цпи на всхъ обитателей моей отчизны, — я въ тепломъ гнзд благословлялъ Природу. — Но увы! не долго продолжалось ето блаженство. Скоро наступили тяжкія времена! молва о могущества и лютости отца моего ежедневно увеличивалась; уже почти вс сосди мои или сдлались его жертвою, или оставили родину; каждый день владнія отца моего распространялись; отъ природы быстрый и сильный, онъ взлзалъ на высокія скалы, внимательнымъ глазомъ осматривалъ все его окружающее и какъ молнія низпадалъ на свою добычу. Уже отецъ мой приближался; къ моему жилищу; уже часто сти отца моего касались моихъ стей и стопы его потрясали мое убжище. Я въ ужас не оставлялъ ни на минуту моей подруги; къ счастію отецъ еще не примтилъ ее; но къ величайшему моему прискорбію часто онъ выхватывалъ добычу, попавшуюся въ мои сти, и вмсто прежней обильной пищи я принужденъ былъ раздлять лишь голодъ съ моею подругою. Еще я скрывалъ отъ нея весь ужасъ нашей участи; терпливо сносилъ, когда она упрекала меня въ бездйствіи, когда умоляла меня утолить ея голодъ; но наконецъ силы ея стали истощеваться; блдность начала разливаться по ней; вс мышцы ея пришли въ оцпененіе… въ грусти я вышелъ изъ моего жилища, — вижу: сть шевелится, еще, — уже въ мысляхъ ловлю добычу, несу къ моей возлюбленной, утоляю и ея и свой голодъ… таюсь, быстро бросаюсь къ своей цли… ?что же? отецъ пожираетъ добычу мн принадлежащую! отчаяніе овладло мною; въ порыв мщенія я ршился сразиться съ врагомъ моимъ, не смотря на превосходство его силы, — но въ ту минуту мысль о подруг — необходимой жертв врага посл моей погибели, ета мысль поразила меня; я удержалъ себя и скрпя сердце смотрлъ какъ отецъ мой утолилъ свой голодъ, изорвалъ сть, мною разкинутую, и гордый, спокойный, возвратился въ свои владнія. Между тмъ новыя намренія родились въ голов моей.

Близъ нашей родины находилась ужасная пропасть; границы ея терялись въ отдаленіи и глубины ея никто еще не ршался нзмрить; видно однакоже было что огромныя камни покрывали дно ее и мутный источникъ шумлъ между ними; нкоторые смльчаки ршались спускаться въ сію пропасть, но вс они пропали безъ всти, и носилась молва, что ихъ всхъ унесъ потокъ въ своемъ стремленіи. Не смотря на то, одинъ изъ моихъ сосдей —, по природ любившій путешествовать, — разсказывалъ мн, что за етою пропастью есть не только страны, подобный нашей, но что близко ихъ есть еще другія —, совсмъ отъ нашихъ отличныя, — гд царствуетъ вчное лто и гд дичи такъ много что стей почти не для чего раскидывать. До сихъ поръ я считалъ разсказы моего сосда баснею и совсмъ было забылъ о нихъ; но въ сію минуту они пришли мн въ голову, ?что же? подумалъ я: везд гибель неминуемая: или будемъ жертвою гнвнаго врага, или умремъ съ голода — ето врно; страшно и неизвстное, — но въ немъ есть всегда какой то призракъ надежды, испытаемъ! Сказано — сдлано; я прицпилъ легкую вервь къ вершин скалы и принялся спускаться; скоро достигъ я другой скалы которая служила подножіемъ первой и къ ней также прицпилъ веревку, потомъ къ третьей; наконецъ уже не было скалъ подо мною, я качался между небомъ и землею, и —, не смотря на подымавшийся втеръ, — любопытнымъ взоромъ осматривалъ все меня окружающее; уже близко былъ я къ земл; видлъ, какъ водяное море протекало между моремъ камней и примтилъ; что въ одномъ мст удобно было переправиться чрезъ него на другую сторону, гд какъ мн казалось, зеленлись такіяже роскошныя стремнины какъ и въ моей родин. Надежда моя возрасла, и радость взволновала сердце, — какъ вдругъ веревка моя сильно закачалась, ето удивило меня, быстро поднялся я на верхъ и ?что же увидлъ? — отецъ мой гнался за моей подругой; въ мое отсутствіе онъ замтилъ ее, воспылалъ къ ней преступною страстію! нещастная собрала послднія силы и увидвъ веревку, опущенную въ пропасть, ршилась по ней спуститься; я поспшилъ ей помочь, уже мы были на половин пути, какъ вдругъ дунулъ порывистый втеръ, вервь оборвалась, и я очутился въ бурномъ поток; къ счастію берегъ былъ близко и я, не смотря на ослабвшія мои силы, выбрался на сушу; минута собственной опасности заставила меня позабыть о моей подруг, — ета минута прошла, грусть и недоумніе сжали мое сердце. ?Гд найти мою подругу, гд найти мое пепелище? Между тмъ вдругъ солнце затмилось, гляжу: дв,— не знаю какъ назвать, — дв двіжущіяся горы надо мною; небольшія рытвины, расположенные полукружіемъ покрывали ихъ и во внутренности съ шумомъ переливалась какая то красноватая жидкость; он приближаются, я слышу мрные удары какого-то молота, на меня пашетъ жаръ, отличный отъ солнечнаго; я сжатъ между двумя горами; не знаю что было со мною въ ету минуту, ибо я потерялъ чувства; когда же опомнился, то увидлъ себя въ какомъ то страшномъ жилищ, котораго великолпіе тщетно я бы хотлъ изобразить вамъ.

Вокругъ меня были блестящія, прозрачныя стны; въ первую минуту мн показалось что то были слившіяся капли росы; но они составлены были частію изъ кристальныхъ колоннъ, самыхъ разнообразныхъ, — частію изъ шаровъ, наполненныхъ воздухомъ, но столь плотно и искусно сжатыхъ что между ними едва замтны были отверстія; вскор солнце освтило мое жилище; тьмочисленныя краски заиграли на кристаллахъ; переливались радужные цвты и отражаясь на поверхности моего тла, безпрестанно производили во мн новыя, разнообразныя, сладкія ощущенія! — какъ описать ето величественное зрлище! еще прежде я любилъ смотрть когда солнце пораждало цвты на капляхъ росы, но никогда я не могъ вообразить чтобы лучей его достало украсить столь обширное жилище, какова была моя темница.