План D накануне
Шрифт:
В конфекцион они вошли со значением, намереваясь не торговаться и чванливо примерять. Приказчик с перекинутой через плечо тряпичной саженью, которой он превосходно умел душить, сперва отнёсся с недоверием, потом со страхом, угадав по приставшему запаху сырости Хитровку, однако сдержал себя, ожидая, что последует дальше, а к уходу почти успокоился. Полтергейст взял соломенное канотье, остальные по котелку из фетра. Сюртуки, штаны, какие по росту, сорочки чтоб немаркие и штиблеты. Старые полушубки и тулупы решили до времени оставить здесь, пользуясь тем, что погода установилась не морозная. Выйдя на улицу, они сначала не узнали друг друга и стали расходиться в разные места, где могли ждать товарищи, но самый зоркий Пани Моника умудрился всё же узнать своих и объясниться. Собравшись, они поняли, что соваться
Войдя в залу, они оробели. Над головой висела громадная хрустальная дура, столы и стулья под лаком, с мягкой обивкой, на такой никогда не сиживали, кроме Пани Моники, чей отец имел средства, однако был странноват, и Полтергейста, по иным причинам личного свойства. Подплыл седобородый половой, одарив недобрым взглядом, но всё же клацнув лёгким поклоном, предлагая проследовать за собой.
— Когда выбрать изволите, кликните, — оставляя на столе кожаную книгу.
Меж тем не все столы оказались свободны. За одним сидела чинная пара бугров. Кроме них в зале обедали двое господ разного возраста, вроде отца и сына. Предположительный отец имел строгое лицо, с бакенбардами и подусниками, во всякое время старался посильнее нахмурить линию бровей, что ему не мил антрекот, не мило шампанское, а более всего не мила соль из солонки, которой он часто тряс. Предположительный сын выглядел безразличным, молча писал или рисовал в кожаном гроссбухе, откуда, как заметил сидевший к ним лицом Пани Моника, выпал было свинцовый кастет, но сын ловко подхватил его в воздухе.
Выяснилось отсутствие прихоти и привычки что-либо выбирать в заведениях подобного рода. Если бряешь в обыкновенном трактире, ставят тарелку щей, на второе два калёных яйца и чашку чаю. Ещё и этот том, обёрнутый в кожу с тиснением. Открыть первым сообразил Зодиак. Все привстали со своих мест, приникли и одобрительно зачмокали и засвистели, никому ни за кого не было стыдно, только паре гостей за их государство. Они воззрились на картины в манере chiaroscuro [244] де Латура, где воочию имелось подаваемое. Целый поросёнок на блюде, с кашей, хреном и овощам, разные рыбьи закуски, стерлядь, белуга, осётр, налим, сазан, сом, судак, всё под соусами, маслами и с начинками. Подле каждой записи обрисовывающие главы, которые понимали только Пани Моника и Полтергейст, каждый несколько по-своему. Заставили зачитывать слова против особенно приглянувшихся, и он, немного смущаясь, взяв источник в обе руки, сообщал:
— Селянка из почек по-байдаковски, суп раковый, икра чёрная ачуевская паюсная, каплун жареный, крем из виноградного вина, бланманже из сливок с миндалём.
Выбирали долго, полагая, что тем набивают себе цену. Вышколенный половой утомился ждать, три раза высовывал нос из кухни. Наконец махнули ему. Он всё записал и сказал, что обождать придётся, пока сготовится. Зодиак велел пока нести водку с кислыми яблоками. Он бы успел и раньше, однако в зал вошли новые лица, пришлось и им сбацать церемонию. Первой следовала высокая надменная жаба с горжеткой из лисы, следом три фри, одна одета прилично, другие так себе. Без протекции каланчи к Патрикееву их могли бы и не пустить. Жаба приходилась Пани Монике двоюродной прабабкой, человек с хмурым лицом — тоже родственником, но чрезвычайно дальним, фифе в платье — троюродным дядей, соответственно, кем-то и их патронессе. Если кто-то из означенных сторон что-либо и проведал об этой семейной встрече — может,
После домино он отправлял сгустки водки в пространство с той же точностью, с какой ставил двумя пальцами. П. пил впервые и закашлялся, из глаз брызнули слёзы, розовые ланита зарделись сильнее, а он уже подсовывал яблоко забить букет; полегчало, он разлил по второй, половой отобрал заказ за соседним столом, заскользил в кухню, откуда вскоре принёс кашу. Произошло объяснение, как пользоваться вилкой, зачем к каше нож, проверка относительности приборов к драгоценному и полудрагоценному, ещё порция, заказ второго графина. Гораздо интересней было наблюдать макли отца и сына, бугры уже давно следили за ними, тогда отвлеклись и они; выступал молодой, избрав зрителем исключительно своего компаньона; он оттянул к низу мочку левого уха, пальцами правой изобразив ножницы, символически отсёк. Спутник нахмурился, посмотрел к себе в тарелку. Он сгрёб рукой месиво из отставленной селёдочницы и швырнул в грудь предполагаемого отца, тот в задумчивости почесал подусник и ещё сильнее нахмурил брови. Демонстрация не была завершена, он вспрыгнул на стол и протёр отворотом белой крахмальной скатерти гамаши, отец посмурнел пуще прежнего.
— Половой!
Заподозривши в зале неладное, тот и так уже спешил. Он остался на столе.
— У меня есть сведенья, что нам здесь подали ненастоящую еду.
Он забулькал, закудахтал, смысл восклицаний сводился к: «как, вашародь, ненастоящую?».
— Позвать сюда повара!
Половой побледнел и со всех ног кинулся в кухню.
— Не шутил бы ты здесь, Лука.
— Читай нотации своему Сенечке, — зло бросил он, посматривая в сторону кухни.
Одна из фиф при этих словах вскочила, длинной рукой она взяла её за плечо и сильным движением возвратила на место. Там уже спешил половой в сопровождении повара грузина.
— В чём дело?
— Взгляните на вашу люстру.
Вся зала — содомиты, шайка, девушки и их надзирательница — сместила взгляды.
— И что?
— Даже мне понятно, а моему другу тем более, что она сделана на Дятьковском заводе в пятьдесят девятом году.
— Как вы можете такое говорить? — возмутился половой, а повар неодобрительно зацокал.
— Что? Вы смеете сомневаться? — в гневе проревел Лука. — Зовите хозяина.
Послали извозчика, через полчаса или около того он привёз старшего сына Патрикеева.
— Когда сделана эта люстра?
Он вынул из саквояжа толстую купеческую тетрадь, пролистав несколько раз, сказал, в пятьдесят девятом году в городе Дятьково Брянского уезда, сразу доставлена к ним по особому заказу.
— И что с того? — нагло поинтересовался половой.
— А то, что в том году на заводе в хрусталь вбросили слишком много оксида свинца. — Она надменно усмехнулась. — Вследствие чего все изделия того года обладают повышенным показателем преломления и необычайной дисперсией.
Никто не решился узнать, что из этого. В таком случае он счёл объяснение исчерпывающим.
— Мы не станем платить за ненастоящую еду. И радуйтесь, что сами не идём против вас с иском.
— Уважаемый, — сверяясь со своей глыбой, — извольте объяснить связь, лично мне она не ясна.
— Извольте. Взгляните на мой антрекот. — Он подошёл и посмотрел. — Видите, какие прожилки выдаёт дисперсия?
Большинство из присутствующих, которые не могли наблюдать содержимого, всмотрелись в его лицо. Оно пока не выдало никаких чувств и решений, но тут половой спрятал лицо в ладони, а повар, прокричав что-то на своём языке, выбежал прочь из залы. Хозяин признал поражение и принёс глубочайшие извинения. Они высокомерно удалились.
— Слышь, Патрикей. Это что же, у нас тоже брялка не настоящая?
— Простите?
— Я говорю, нас тоже парашей потчуешь?
— О, нет. Настоящая причина виденной вами сцены кроется в том, что у тех господ ненастоящие рты. Вот, смотрите.
Он обошёл все столы и рукой отведал из всех блюд, какие были наполнены.
— Ну так и эти жрали.
— Сегодняшний ужин всем за счёт заведения, — громко бросил он и вышел.
— Ну вот так-то лучше.
— Половой!
Тот нехотя высунулся из кухни.