По Северо-Западу России. Том I. По северу России
Шрифт:
К счастью, со стороны Правительства за последние годы сделано многое для изменения санитарных условий жизни покручника к лучшему [14] ). Достаточно только напомнить здесь о некотором, уже состоявшемся, урегулировании медицинской помощи, в чем главным деятелем является архангельское общество Красного Креста; нельзя также не отметить и другой факт огромной важности, принадлежащий всецело почину Правительства, ближайшим образом со стороны бывшего Министерства Государственных Имуществ. Весь мрак картины, только что обрисованной, ложится на простого рабочего, на покручника: световые проблески оставались на стороне хозяина. Мало что помешает теперь работнику-покручнику преобразиться в хозяина: в 1883 году распространен льготный отпуск леса для постройки судов всем жителям Архангельской губернии. Это распоряжение имеет
14
В течение десяти лет, истекших со времени этого путешествия, сделано немало на пользу описываемого края; много улучшений, без сомнения, внесет в экономическую жизнь края строящаяся в настоящее время Северная железная дорога.
Что касается возможного облегчения мартовского пути на Мурман наших промышленников, то на первое время можно было бы устроить только три постоялых двора: один — между Кандалакшей и Раст-Наволоком, другой — в Раст-Наволоке, третий — между ним и Колой. Это стоило бы недорого, а помощь была бы значительная, потому что, таким образом, промышленники приходили бы к Поморью здоровыми, не принося задатков простудных и горячечных болезней, схваченных в пути, как это зачастую случалось ранее. Все равно, будут ли дворы эти построены в виде больших корчем или составятся из ряда менее значительных построек, но, главное, должен существовать приют, в котором можно бы было отдохнуть и спастись от непогоды. Чаще всего свирепствует тут цинга; заболевающих ей местные люди начинают мять, колотить, таскать. «Коли, значит, цинги ты боишься, больше смейся, больше бегай, шевелись — не пристанет», — говорит помор.
Однако — к самому промыслу. Когда поморы уже на местах, становища обитаемы и снасти изготовлены и починены, а море открылось, на сцену выступает самый лов и прежде всего классическая поморская шняка. Это — судно в шесть или семь сажен длины, только сажень с вершком ширины, и может поднять никак не более двухсот пудов; оно совершенно открыто и очень легко заливается океанской волной. На шняке — две мачты, и когда поставлены все весьма широкие паруса, то она скользит по морю довольно быстро. В этих утлых судах ежегодно погибает много поморов, и, тем не менее, оставшиеся в живых товарищи их все-таки идут на промыслы и на такой же шняке. Суденышко имеет свои отделения: чердак, гребло, кладь; в одном лежат рыболовные снасти, в другом — наживка, в третьем — пойманная рыба, и т. д.
Насколько неизменна в своих очертаниях шняка, настолько же постоянен в своем составе экипаж её; промысловая шнячная артель состоит из определенного числа людей, сколько необходимо для управления шнякой и производства лова, а именно из четырех покручников: кормщика, тяглеца, на обязанности которого, главным образом, лежит выбрасывание в море и сбор снасти; весельщика, помогающего, при свободе от собственного прямого дела, всем остальным, и, наконец, наживочника — зуйка, малолетка, обязанного наживлять крючки; огромное число этих зуйков бросается в глаза при приближении к Териберскому поселению; это — те подростки, из которых вырабатывается бесстрашный помор. Все участники лова называются «покручниками» и работают не за деньги, а получают одну треть улова, при готовых харчах и содержании. Лучшим мерилом того, что может остаться покручнику в конце лета, может служить то, что хозяева отпускают им в долг до ста рублей. Идея артели, давность её существования, хороши; но применение к делу требовало бы улучшений.
Для того, чтобы новому хозяину «поднять» промысел с одной шнякой, считая стоимость её рыболовных снастей, устройство становища на берегу, выдачу задатков покручникам и заготовление припасов, необходимо около 900 рублей; выход на промысел со старой шнякой и старой снастью обходится около 600 рублей.
Главное орудие лова трески — это так называемый «ярус», имеющий нередко поистине океанские размеры, а именно до 12 верст длины. Ярус — это нечто в роде хорошо известных нашим рыболовам-любителям переметов. Главная нить, направляющая яруса, — та именно, которая достигает 12 верст длины; это пеньковая бечева, состоящая из «стоянок», от сорока до шестидесяти сажен длины каждая; если связать три стоянки, получится то, что называется «тюком», в 120 — 180 сажен длины. Для того, чтобы получить двенадцативерстную длину, требуется, следовательно, около сорока тюков. Вдоль этих связанных стоянок прикреплены, в расстоянии 1 1/2 сажен одна от другой, так называемые «оростяги», — тонкие, крученые бечевки около двух аршин длины, и к каждой из них привязан крючок с наживкой; на каждой стоянке имеется, следовательно, около 100 — 120 крючков; на двенадцативерстном ярусе их — от двенадцати до четырнадцати тысяч.
Когда приготовленный ярус закинуть в океан, то получается такая картина: на одном конце яруса плавает на поверхности воды «кубас», или буек; у каждого из промышленников для отличия имеются свои особые значки; от кубаса вглубь океана идет бечева до двухсот сажен глубины, и на ней — якорь. От этого кубаса вытягивается ярус по поверхности океана, местами поддерживаемый другими кубасами, поплавками, по направлению, избранному кормчим. Четырнадцать тысяч крючков, наживленных рыбкой мойвой, о которой,
Трудно себе вообразить все количество труда, уменья и смелости, которые необходимы, чтобы произвести всю описанную операцию! Легко ли шняке, имеющей с небольшим сажень ширины, наживить четырнадцать тысяч крючков и выкинуть ярус так, чтобы он не перепутался крючками и каждая из оростяг висела по назначению! При этом необходимо принять во внимание почти вечное порывистое волнение океана, мешающее работать, весенний и осенний холод, обмораживающий и леденящий руки; необходимость так же бережно убрать ярус, как его ставили (иначе с ним не распутаешься)! Прибытие к становищу, — это начало новой работы: приведение в порядок яруса и немедленная заготовка уловленной трески, — немедленная, потому что иначе вся она погибнет. А сколько случаев, что непогода помешает кончить улов, что шквал сорвет со стоянки шняку, что акулы, падкие до трески, пожрут часть улова или — что еще хуже — перепутают, разрушат ярус.
Вторая работа, заготовка трески, по прибытии на берег, очень кропотлива. Треска, только что пойманная, рыба очень некрасивая, с большой годовой, большим прожорливым брюхом и какого-то зеленовато-черного, непривлекательного цвета; это — не те изящные серебряные сиги, лососки и семги, которые уже по одному виду своему вкусны. Работа начинается с того, что тяглец отрубает рыбе голову, кормщик распластывает ее и разворачивает, так что на одной стороне её остается хребетная кость, и вручает внутренности наживочнику, который отделяет от них самую дорогую часть — печень или «максу», материал, служащий для изготовления известного рыбьего жира, а остальное кидается в море. Еще недавно головы трески тоже выкидывались в море; теперь собирают их и сушат для продажи норвежцам, вырабатывающим из них отличное гуано; головы эти составляют собственность покручников и покупаются у них хозяевами копеек по двадцати за сотню; осенью, высушенные, они продаются хозяевами норвежцам уже значительно дороже. Может быть, время и добрые люди научат когда-нибудь поморов не выкидывать в море полезных внутренностей трески, тоже пригодных на переработку в отличное удобрение. Еще недавно, как сказано, выкидывались головы трески; еще недавно на одном из двух наших китобойных заводов пользовались только китовым жиром, китовым усом и китовым ухом, — последним для очень характерных пепельниц, — а остальные части туловища кита, представляющие огромную ценность, бросали в море. Это кажется невероятным, но это — так.
Дальнейшая операция с треской, как она производится на Мурмане, тоже очень любопытна. После навески рыбы, произведенной для того, чтобы артели могли знать, кто сколько получает, треску, сильно загрязнившуюся при этой навеске, необмытую, окровавленную, укладывают или под особые навесы, или прямо на судно, принимающее треску для дальнейшего препровождения; кладут ее обыкновенно рядами, один поперек другого, и чуть-чуть просаливают. Это «чуть-чуть» соли и сохранение в распластанной треске хребетной кости, способствующей гниению, обусловливают низкую стоимость нашей русской трески на рынке и общеизвестный убийственный запах её. Если скупость на соль еще имеет какие-либо причины, довольно основательные впрочем, а именно — недостаток её, — недостаток, впрочем, легко устранимый, то сохранение хребтовой кости, — это полнейший, вполне детский самообман промышленников: хребтовая кость, правда, придает треске больше весу, но зато понижает её стоимость несравненно больше. Помимо соления трески, — весьма дурного, как сказано, — на Мурмане ее еще и сушат, вывешивая разделенную надвое рыбу на длинные жерди, так называемые «палтуха», лежащие на козлах, называемых «елунцами». В Норвегии в большом ходу своеобразные приготовления трески, известные под именами «лабардана», «штокфиша», и др., имеющие хороший сбыт; но наш Мурман предпочитает оставаться при завещанной предками простоте прежнего времени.
Когда вельбот подошел к песчаной косе, на которой расположено поселение, на берегу виднелись далеко кругом палтуха и елунцы; были вытянуты по кольям и разостланы по песку различные сети; возле невысоких избенок вдоль изгородей, под крышами, на крышах виднелась треска; ярко, ярко обозначался на сером фоне обнаженных скал белый флаг с красным крестом над больницей.
Сойдя на берег, путешественники направились прямо в церковь; это нечто вроде выбеленной избы, и в ней небольшая комната с сенями; иконостас очень мал и беден, и на нем едва ли найдется десяток образов; маленький купол-колокольня отличает церковь в длинном ряду сереньких, низеньких изб, разбросанных по пескам, отчасти обросших травой. Церковь построена немного поодаль от жилых строений; направляясь к ней, приходилось то и дело цепляться за разостланные по песку сети, что для людей непривычных было особенно неудобно. Так как Териберка густо населяется летом, а зимует в ней только несколько семейств, то и священник приезжает сюда исключительно на летние месяцы. Едва ли будет ошибкой сказать, что из всех православных храмов России эта церковь — самая бедная, самая сиротная.