Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
– Герр капитан, - младший по званию вытянулся во фрунт. – Не смею просить, но не позаботитесь ли вы о моих раненных. Сам я нахожусь в кошмарной ситуации.
– Раненными? Но для этого имеются санитары.
– Абсолютно верно. Вся проблема в том, что их с утра нет.
– Так подайте, черт подери, рапорт.
– Не очень получается. Нам не достает всего, даже воды.
Шильке пожал плечами. Он подал лейтенанту свою фляжку. Холмс вытащил из отделения для амуниции, оставшегося от снятого оружия, две бутылки минеральной воды "Перье"
– А почему вы сами не назначите людей, чтобы те провели раненных?
– Вот почему, - лейтенант указал большим пальцем.
Шильке выглянул и глянул через его плечо. На ближайшем фонарном столбе висели два тела в форменных лохмотьях. На шее одного из них повесили таблицу с надписью "Я трусливо бежал с линии фронта". Кто-то из эсэсовцев явно обладал чувством юмора, потому что надпись на таблице второго несчастного гласила: "А я не бежал… только шел… Но меня тоже повесили".
– Какой ужас!
– Вермахт по фонарям марширует к свету, - буркнул Холмс, показывая на разбитую лампочку.
– Как я уже говорил, герр капитан. Люди боятся отправиться в тыл даже с раненными. А санитаров-то и нет.
– Ну ладно. – Шильке выскочил наружу, давая место. – Но вот этого на носилках – его разве что на крышу.
– Благодарю вас, герр капитан. Мы справимся.
И правда, загрузка пятерых окровавленных солдат в броневик и одного наверх, и правда, произошла довольно-таки умело. Уже через минуту они могли отправиться по покрытой разбитыми кирпичами улице.
– А тот, наверху, еще жив? – Шильке старался не глядеть в глаза раненых. Они тоже на него не смотрели.
– Пока что – да, - крикнул Ватсон из башенки.
Было нечто неправдоподобное в людях, сидящих на узенькой лавочке для десантников. Какое-то исходящее из их стянутых болью лиц согласие с судьбой гладиаторов, брошенных на смерть в кровавый круг арены. Никакого другого смысла воевать они найти не могли. И, казалось, что они уже не верят ни в победу, ни в реальную цель обороны.
– А тот там, наверху, еще жив?
– Уже нет.
– Ага.
Шильке закурил сигарету. К счастью, раненых и тело забрали уже за ближайшим поворотом, на перевалочном пункте, который спокойно мог служить вдохновением для Гойи. Демоны войны… Нет, нет, здесь находились уже только лишенные энергии их отрепья, глядящие громадными, воспаленными глазами на каждую подъезжающую машину в ожидании благой вести.
Через какое-то время они уже быстро ехали широкой улицей по направлению к центру. Объезжать кучи разбитых кирпичей было не надо, здания здесь практически не были разрушены. Но здесь совершенно не было, в отличие от совсем недавнего времени, каких-либо людей. Город призраков, пустыня, в которой легче обнаружить оазис, чем живую душу. Только лишь переехав крепостной ров, возле памятника "Борьба и Победа", они увидали первого человека. Он очищал огромный фонтан от оставшейся после зимы грязи. Вот интересно, будет ли приветствовать входящих сюда русских весело брызжущая вода?
Шильке наклонился к Холмсу.
– А почему это у тебя загорелись глаза, когда Бирк упомянул канализацию под Почтой?
Длужевский с удивлением глянул на напарника.
– А ты, что? Не собираешься воспользоваться случаем?
– Хочешь грабануть Почту? Пробивать стенки, взрывать потолки и сейфы?
Холмс глядел на немца с безграничным изумлением.
– Так я же не гангстер. В этом я совершенно не разбираюсь.
– Так что? Войдешь туда с автоматом и всех терроризируешь?
– Ты насмотрелся слишком много американских фильмов.
– Тогда просвети меня, учитель.
– Не стану я ничего пробивать, не стану я ни в кого стрелять. Не умаю. Я войду туда, когда Почта будет разрушена.
– Боже! И как же ты собираешься ее разрушить?
– Нормально. Закажу налет русских бомбардировщиков.
Шильке онемел. В течение длительного времени он не мог выдавить из себя ни слова, так что ехали они молча. Во всяком случае, до того момента, пока их снова не остановили. Какой-то старичок в мундире гражданской службы просил помощи.
– Господа солдаты! Помогите. – Он показывал на приличных размеров толпу, под стеклянной, пока что еще целой стенкой крупного универмага. – Они хотя все здесь разворовать.
– Ну так что?
– У меня всего несколько человек. Толп я никак не удержу.
– Тогда повесьте кого-нибудь ради примера, - пошутил Шильке.
– Я не могу. Я не имею права. Они кричат, что у них ничего нет, и что все здесь пропадет напрасно.
Из бокового лаза выглянул Холмс.
– О Боже, дед, зачем множить трудности? Запусти их всех, а через пару минут пускай кто-то крикнет, что в подвале находится огромная бомба. Они удерут скорее, чем вошли.
Старик наморщил лоб и потер подбородок.
– Господи Иисусе! Гениальный план!
– К вашим услугам.
Холмс хотел уже поскорее ехать.
Шильке свалился на сидение. Он написал несколько слов на листочке – приказ для Хайни – и отдал старику, чтобы тот выслал кого-нибудь в штаб-квартиру абвера со срочным сообщением. Потом обратился к Холмсу.
– И как ты это себе представляешь? Я говорю о Почте.
– Где ты видишь сложности?
– Вот просто так закажешь у Сталина бомбардировщики?
– Ну, может, и не непосредственно у Иосифа Виссарионовича. Вот ты помнишь, как рассказывал, что вскоре гестапо и крипо эвакуируют из их зданий?
– Ну да. Ведь южный фронт в любой момент может опереться на последнюю железнодорожную насыпь с этой стороны города. А уж оттуда до их штаб-квартир пара шагов.
– Именно. А вот в хаосе переезда, не возникнут ли у нас какие-то сложности, чтобы захватить побольше из их любопытнейших дел? Это я про гестапо говорю.
– Абсолютно никаких. Я знаю, как это устроить, а твое начальство увенчает тебя лаврами. Генералом станешь.