Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
Лейтенант, казалось, засыпал.
– Тогда разрешите воспользоваться вашей радиостанцией.
– Это запрещено.
– Сейчас я еще могу возвратиться в центр с ничем, но вот когда вернусь вечером…
– Погоди, погоди, - включился в разговор Холмс. – Если ты вмешаешь в это гестаповцев и НСДАП, так они тут же будут готовы демонтировать эту боевую группу, - блефовал он.
– И кто нас тогда будет защищать?
Лейтенант слегка скривился.
– Тут уже приезжал один тип из НСДАП. Как только увидел, что происходит на фронте, тут же заполз в подвал и боится оттуда выйти.
– В подвал? – Холмс улыбнулся всеми тридцатью
Его обаяние действовало и здесь. Лейтенант тоже улыбнулся, хотя, едва-едва искривив губы.
– С ними вечно так, - продолжил поляк. – Наш партийный вождь, Ханке, все время сидит в подвале, с самого начала. Только всякий раз он выбирает все более отдаленные подвалы, очень скоро Бреслау для него закончится, придется ему арендовать их у русских.
Лейтенант поглядел на Холмса с некоторым любопытством.
– Только ведь что с того, - продолжал разглагольствовать тот. – Ведь эти типы из НСДАП умеют лишь одно: вешать. Как увидят человека, так сразу же: повесить. Фонарей, ясен перец, перестанет хватать, а смрад в центре убьет всех мух в полете.
Лейтенант уже хотел было скорчить мину типа "а я и не боюсь", но позволил застать себя врасплох.
– А мы ведь совсем не хотим этого типа повесить, наоборот: отослать в Берлин. – Холмс кивнул Шильке, и тот сразу же предъявил документ "in blanco", подписанный самим Кольей Кирхоффом. – Пускай его в Берлине вешают. Это он там вонять станет, а не здесь.
Вот это впечатление произвело. Лейтенант вынул карту и разложил ее на столе.
– Мы находимся вот тут. – Тупым концом карандаша он начал вырисовывать невидимую линию. – Вам нужно будет пройти в окопы, это вот сюда. Только не ожидайте траншей. Иногда придется поползать или попрыгать от дерева к дереву.
– Это первая линия?
– Вторая, вспомогательная. Но Советы так лупят из пушек, как будто ночью захватили как минимум три наших склада со снарядами.
– Они что, их наших пушек стреляют?
– А из каких же еще? Свои они уже чистят для парада победы, - с издевкой глянул на него лейтенант. – Налет сегодня утром видели?
– Нет.
– Такой массы германских самолетов сам я давно уже не видел. Нам казалось, что это наши идут нам на помощь. Дезориентация воцарилась тогда, когда они стали сбрасывать бомбы прямо на голову кричащих "ура" солдат.
Шильке не сдержался:
– Но это же вопреки всем договоренностям!
Лейтенант горько хмыкнул.
– Я дам вам двух человек, которые проведут. А там уже увидите все договоренности вместе взятые. Все хором.
Он быстро написал приказ "на случай", как сам это определил. С жандармами шутки плохи, будет лучше, когда можно предъявить какую-нибудь бумажку. Потом он замялся.
– Да, - указал он на Риту в гражданской одежде. – Маркитантка туда не пойдет.
Это он зря… Совсем зря.
Не говоря ни слова, она взяла лист с приказом и первая вышла из бункера. Лейтенант потерял дар речи, зато он перестал изображать из себя не выспавшегося. Холмс с Шильке стискивали зубы, чтобы не расхохотаться. Так что попрощались без лишних слов.
Пара прикомандированных солдат, возможно, и прекрасно знала дорогу, но оба прятались в любых возможных убежищах, слыша свист любого летящего снаряда. Разрывы все еще звучали достаточно далеко, а при подобной методе страховки их путешествие могло длиться целую вечность.
– А нельзя ли поскорее? – рявкнул Шильке.
– Можно, - тут же согласился один из солдат. – Вот только следует помнить, что Советы тот снаряд специально дальше пуляют. Как раз для тех, кто желает поскорее.
Холмс только лишь вздохнул. Рита в своем гражданском пальто и совсем уже не военной обуви выглядела здесь словно пришелец из космоса, но явно держалась лучше из всех них. Без какой-либо тени нетерпения или страха она послушно пряталась за деревьями или в воронках от снарядов, со стоическим спокойствием ожидая, пока проводники не посчитают, что можно пробежать несколько очередных метров дальше. До окопов все добрались где-то через час. Те, наконец-то, давали какую-то защиту, но – и правда – ничем не походили на те, что были на Первой мировой. Только в немногочисленных местах можно было идти, склонившись. Чаще всего же нужно было передвигаться вперед на четвереньках или просто ползти, так что с одеждой Риты появилось много хлопот. Но она не жаловалась. Даже в ту секунду, когда рядом что-то взорвалось, засыпая всех комьями земли.
Но это "рядом" могло означать и пятьдесят и даже сто метров. Но всем казалось, что разрыв минул их буквально "на волосок".
– Ну и жопа! – Неожиданно до Шильке дошло, что у него звенит в ушах, что ему хочется блевать, и что весь он трясется, словно его подключили к источнику электрического тока высокого напряжения. Он выплюнул песок, смешанный со слюной. – Ну нет…
И вот тут рядом грохнуло во второй раз. Капитана чуть ли не выбросило из окопа. И еще впервые в жизни он увидел, как из ближайшей могилы (находящейся на расстоянии метров в пятьдесят) выбросило чьи-то останки вместе с разбитым гробом. Только, парализованный страхом, он добыл в себе сил на отчаянный акт храбрости, пытаясь не показывать, что с ним творится.
– Во, глядите! – указал он на валяющиеся останки. – Какой-то избиратель Гитлера решил показаться.
Холмс закусил губу по причине неосторожности приятеля, ведь их слышали солдаты. Но Рита из любопытства выставила голову.
– Ну нет, ведь это же кладбище солдат Первой Мировой войны. Он не мог голосовать за Гитлера.
– Тогда он голосовал за Вильгельма II.
– Ты чего мелешь. Вильгельм был императором, так что никто за него голосовать не мог, ведь выборов не было.
Кто-то из солдат не смог сдержать искушения посмеяться над штабным офицером.
– Может, пойдем уже быстрее? – предложил он.
Шильке одарил Риту укоряющим взглядом и двинулся за проводниками дальше. Сам он надеялся лишь на то, что в этом замешательстве никто не заметит, что с ним творится. Но когда что-то грохнуло еще раз, значительно дальше, он первым упал на дно окопа, не поднимая головы. "Все это не имеет смысла!" – сказал он про себя. В тот миг, когда слышен разрыв, значит, обломки давно пролетели. Точно так же, как и пуля, которая свистит – не убивает. Ведь он помнил, как перед войной был судьей на соревнованиях охотничьих стрелков в Германии. Он стоял в бункере под мишенями. И он прекрасно помнил, что и в какой последовательности можно слышать: сначала плюхание пули в щит, потом свист этой пули, и только в самом конце – грохот выстрела. Так что, если тебе не слышно ни одного из этих звуков, это означает, что пуля попала в тебя. Только к разуму можно обращаться сколько влезет. До самой ночи. Тело и так свое знает: оно трясется, желая, похоже, превратиться в вибрирующую цель, а никак в неподвижную.