Побудь в моей шкуре

Фейбер Мишель

Вереща, Иссерли попыталась свернуться в клубок, но множество рук, вцепившихся в нее, удержали тело в распластанном положении. Затем потолок и пол сомкнулись над Иссерли, и темнота поглотила ее.

11

Еще не придя до конца в себя, Иссерли почувствовала сюрреалистическое сочетание двух запахов – запаха сырого мяса и запаха недавно прошедшего дождя. Она открыла глаза. Бесконечное ночное небо, сверкающее миллионами далеких звезд, висело над ней.

Она лежала на спине в открытом автомобиле, стоящем в гараже без крыши.

Это была, разумеется, не ее «тойота»,

да и вообще совсем не автомобиль, – постепенно сообразила Иссерли. Она лежала под открытым погрузочным люком транспортного корабля, а прямо над ней располагалось зияющее отверстие в крыше коровника.

– Я убедил их, что свежий воздух пойдет вам на пользу, – прозвучал где-то совсем рядом голос Амлиса Весса.

Иссерли попыталась повернуть голову, чтобы найти его, но шея у нее совсем не поворачивалась – казалось, ее кто-то зажал в тугие тиски. Едва дыша и стараясь не шевелиться из страха перед возможной болью, Иссерли лежала и пыталась понять, почему ее тело не соприкасается с металлической палубой. Она провела непослушными пальцами по онемевшим бедрам и нащупала то, что лежало под ними. Это оказался грубый войлочный коврик, вроде тех, на которых обычно спят люди.

– Когда они вынесли вас из лифта, вы не могли дышать, вы практически уже задохнулись, – продолжал Амлис. – Я хотел вынести вас наружу, но мужчины не позволяли мне этого сделать. И сами тоже не хотели. Тогда мы нашли компромисс.

– Спасибо, – безразлично прошептала она. – Мне кажется, я бы и так не умерла.

– Разумеется, – согласился Амлис. – Не умерли бы.

Иссерли стала внимательно разглядывать небо. Оно все еще было слегка сиреневым, и луна только-только появилась. Скорее всего, было не позднее шести часов вечера, от силы – седьмой час. Она попыталась приподнять голову, но тело почти не слушалось ее.

– Вам помочь? – спросил Амлис.

– Я просто отдыхаю, – заверила его Иссерли. – У меня был очень тяжелый день.

Минуты пролетали одна за другой. Наконец Иссерли решила, что пора кончать с этим положением дел, которое казалось ей одновременно отвратительным и смехотворным. Она для начала пошевелила пальцами на ногах, а затем попыталась пошевелить бедрами. Боль сразу же иглой пронзила ее копчик.

Амлис Весс тактично воздержался от комментариев по поводу сорвавшегося с губ Иссерли стона. Вместо этого он сказал:

– С тех пор как я сюда прибыл, все никак не могу налюбоваться небом.

– Да? – переспросила Иссерли. Она несколько раз мигнула и обнаружила, что ее глаза покрылись какой-то отвратительной коркой. Ей нестерпимо хотелось протереть их.

– Не ожидал увидеть ничего подобного, – продолжал Амлис. Искренность его не вызывала сомнений, и Иссерли нашла ее до ужаса трогательной.

– Вначале я ощущала то же самое, – сказала она.

– Днем небо здесь становится голубым, – произнес он таким тоном, словно Иссерли могла и не заметить этого, если бы он не просветил ее. Восторг Амлиса был таким чистосердечным, что Иссерли чуть не покатилась со смеху.

– Да, становится, – согласилась она.

– И вообще, оно бывает самых разных цветов, – добавил он.

Тут Иссерли точно бы расхохоталась, если бы не страх перед болью.

– Да, самых разных, – прошипела она через стиснутые зубы. Наконец ей все-таки удалось оторвать руки от пола и сложить их на животе, отчего у нее сразу поднялось настроение. Мало-помалу она возвращалась к жизни.

– Представьте себе, – продолжал Амлис, – не так давно с неба упала вода. – Он говорил гораздо более высоким, чем обычно, голосом, мальчишеским от восторга. – Вот так вот взяла – и упала. Она падала тысячами маленьких капелек. Я поднял глаза, чтобы понять, откуда они берутся. Но они возникали словно из ниоткуда. Я не мог в это поверить. Тогда я открыл рот и запрокинул голову. Несколько капелек попало внутрь. Непередаваемое ощущение. Словно сама природа пыталась напоить меня.

Иссерли расправила на животе майку – она была сырой, но не слишком. Видимо, дождь продолжался совсем недолго.

– Вода перестала падать так же резко, как и начала, – рассказывал дальше Амлис. – Но вокруг сразу стало пахнуть совсем по-другому.

Теперь Иссерли уже была в состоянии слегка повернуть голову. Она убедилась, что лежит рядом с одним из корабельных холодильников. Череп ее покоился на широкой педали в его основании, при нажатии на которую поднималась крышка. Но голова Иссерли была недостаточно тяжелой, чтобы поднять ее – для этого требовался вес мужского тела.

Справа от Иссерли, на металлической палубе возле самого ее плеча, лежали два поддона с мясом, затянутые прозрачной вискозой. На одном из них покоились бифштексы высшего качества, темно-красные и сложенные рядами. На другой, больший поддон были навалены внутренности – судя по виду, мозги или вычищенные кишки. Резкий запах от них проникал даже сквозь упаковку. Мужчины могли бы сообразить и убрать их подальше, прежде чем положить ее здесь.

Она повернула голову налево. Амлис сидел на некотором расстоянии от нее, подложив под себя задние лапы, опершись на передние и задрав голову к отверстию в крыше коровника, и был, по обыкновению, неотразим. Она заметила, как блеснули в темноте его белые зубы, – Амлис явно что-то ел.

– Вам ни к чему сторожить меня, – сказала она, пытаясь поднять колени так, чтобы он не заметил, с каким трудом ей это дается.

– Я всегда сижу здесь – дни и ночи напролет, – объяснил Амлис. – Ведь они все равно не позволяют мне выходить наружу. Но мне удается увидеть удивительные вещи даже через отверстие в крыше.

Сейчас, однако, он смотрел уже не на небо, а на Иссерли, и даже подвинулся ближе к ней. Она слышала тихое постукивание его когтей по металлу.

Амлис остановился на почтительном расстоянии от нее – на расстоянии протянутой руки – и снова уселся. Взъерошенный белый мех на груди виднелся в промежутке между упиравшимися в пол передними лапами. Как она могла хотя бы на миг позабыть его черный подбородок и золотистые глаза!

– У вас не вызывает отвращения все это мясо? – ядовито поинтересовалась она.

Он проигнорировал ее колкость и ответил:

– Оно же теперь мертвое. Теперь уже поздно бушевать по этому поводу, разве не так?

– Но я полагала, что вы по-прежнему не оставляете надежды достучаться до разума и сердец работающих здесь людей, – продолжила Иссерли, понимая, что ее сарказм выглядит страшно наигранным.

– Ну, я сделал все, что мог, – разочарованно буркнул Амлис. – Но я прекрасно понимаю, что это дело безнадежное. Да и, похоже, не к вашим сердцу и разуму следует мне взывать. – И с этими словами он оглядел содержимое трюма корабля, словно намекая на размах кровавого промысла и прибыль, которую он приносит.