Подари мне себя до боли
Шрифт:
— Мы не закончили! — он преградил путь.
— Нет! — отрезала зло, чувствуя как боль возвращается, готовая выплеснуться через край, — мы закончили! ЗАКОНЧИЛИ!
Они стояли и буравили друг друга взглядами.
— Пусти, — буркнула Соня, опустив глаза. Не выдержала его взгляда.
— Нет!
— Если ты сейчас не дашь мне пройти, я… — глаза жгло невыносимо, в носу уже хлюпало, но она не могла придумать ни один убедительный аргумент. Какие слова нужно сказать, чтобы они были равносильны огню, сжигающему за ней мосты? — Я… ты… ты… больше никогда меня не увидишь!
Вот, сказала, не думая,
И никто не стал держать…
И она пошла обратно, к машине…
Шла и шла…
И никто не бежал. Не пытался остановить. Притянуть. Сказать что-то важное…
И слёзы крупными гроздьями покатились по щекам…
Глава 36
Old love, you're breaking me up
Burn, burning like sun
I don't forget, like an elephant
You're imprinted on my heart
I don't forget
The sun don't set
For me
Don't leave me here, don't leave me here
Freya Ridings — Elephant
Соня не выходила из дома уже несколько дней. Работала или смотрела в одну точку. Чаще второе. Поначалу думала занять себя ежедневными тренировками в танцзале. Но в первый же день ей показалось, что она увидела в зеркале Его и, ни слова не сказав девчонкам, схватила сумку и выбежала из студии, даже не переодевшись.
Добровольно заточила себя в квартире, в своей одиночке. Даже к окнам старалась не подходить лишний раз и сдвинула у себя в спальне занавески. Была мысль и зеркало завесить, будто в доме покойник, но вовремя одумалась, сочтя это нехорошим симптомом.
Он звонил несколько раз и писал: «возьми трубку».
Придурок. Разве этих слов ждёт девушка, которая обиделась?
Да. Она не отвечала, потому, что была обижена. И если бы только на Макса, то давно бы взяла трубку. Но она была зла на себя даже больше. Главным образом за то, что в какой-то момент утратила связь с реальностью, позволив себе поверить в какое-то особое его к ней отношение. С чего она взяла, вообще, что она она для него — что-то большее, чем очередная игрушка на время? У профессионального соблазнителя фантомные боли по основной своей деятельности. Это, как вор — он всегда останется вором, даже если выбьется в люди и избавится от нужды воровать. Она для него… боксерская груша, на которой он отрабатывал приемы, чтобы не терять форму.
В конце концов, он ведь с самого начала вёл себя с ней, как с вещью. И Соня это видела и осознавала. Видела, и все равно отдала себя. Подарила. Чего ж сейчас-то обижаться и дуться? Хочешь — выбирай: или вещь в его умелых, сильных руках или одинокая гордая птица!
Только вот руки эти привлекали куда сильнее уровня самооценки, что чуть выше, чем у девочки по вызову.
Соня вздохнула в миллион первый раз.
Типичный Стокгольмский синдром, что тут скажешь! У истории про жертву, очарованную мучителем, не может быть счастливого конца. Прогноз печальный в глобальных масштабах. Ибо синдром этот не про ужас быть истерзанной до смерти. А про любовь. Такой, какая она зародилась в природе. Первобытную. Животную. Когда невозможно не любить, даже если люто ненавидишь! Невозможно не любить того, кто плюет на запреты. Живет так,
С этим синдромом вся страна. Вообще, менталитет русского человека выстрадан жертвами обаятельных психопатов. Когда условный царь — он и батюшка и палач. И все перед ним на коленях, ждут, помилует иль накажет…
Так что, пусть первый кинет в неё камень тот, кто никогда не испытывал симпатии к сильным мира сего, какими бы подонками они ни были!
Вздохнула в миллион второй раз.
Нужно прекращать эти токсичные отношения, пока не стало слишком поздно. Пока она окончательно не сошла с ума. Потому что всё к тому и идёт!
От любви к палачу…
Выводы разума грустные и бесперспективные, как ни крути. А сердце рвалось на части от тоски по его губам.
То и дело всплывал в мозгу взгляд, которым он наградил Соню в тот день на прощание. И он был каким угодно, только не прощальным… Моронский не даст Соне уйти. Самое печальное, что даже если получится уйти физически, мысленно — уже никогда!
«Давай, Соня, откровенно, — говорила она сама себе, глядя в потолок, — ты и сама не готова уйти. Ни физически, ни мысленно. Особенно — физически. Ты просто ждёшь каких-то действий, которые будут достаточно убедительны для «прощения»! А не боишься, что он просто вскроет квартиру, как консервную банку, и вытащит тебя?»
Он же, судя по всему, ещё не наигрался.
И здесь, если обида теряла силу сопротивления, то гордость только набирала обороты.
Ну, возьмёт она, ответит на звонок, дальше что? Что он скажет? «Не цепляйся к словам, малыш, давай лучше потрахаемся, я же знаю, ты горишь!». Нет! Она горит, конечно, но не готова бросаться к нему по первому зову. Даже по второму не готова.
А потом Сонина жизнь, как в песне, превратилась в цветы! В прямом смысле.
Обычно, цветы после ссоры — это такой способ сказать «прости», нет? Но судя по всему, вины за собой Моронский не осознавал. Вообще.
Мама увидела самый первый букет и сказала, что это издевательство, а не букет! Когда пришёл третий точно такой же — сказала: нет, это не издевательство, а изощрённая пытка! И Соня не могла с ней не согласиться. Потому что это были РОЗОВЫЕ ГВОЗДИКИ!!! ОХАПКАМИ! Ежедневно! И это было почти так же чудовищно ужасно, как и его картины!
И, как будто, всего этого ей было мало, так ещё и подозрительно активизировался Лев.
— Мама, скажи честно, это твоя работа? — Соня возникла на кухне, после того, как в очередной раз попыталась объяснить Льву по телефону всю неразрешимость их драмы. Человек не понимал.
— Сонь… — мама замялась, — я просто подумала… ну парень же ждёт, не смотря ни на что. Звонил пару дней назад, спрашивал как дела, ну я…
— Мама, я… — Соня сжала в кулаках желание нагрубить маме. — Ну, я прошу, пожалуйста! Больше так не делай! Я ему в последний наш разговор такого наговорила! Специально, чтобы отстал! Чтобы дорогу сюда забыл. А ты опять ему калитку приоткрыла. Не нужен мне мужчина, который, не то что за меня, за себя постоять не может! Гордости, как у кочерыжки! — фыркнула и плеснула в чашку с чайным пакетиком кипятка.