Подари мне себя до боли

Пачиновна Аля

Соня отчаянно кусала губы, и Моронского это только распаляло.

— Продолжим! — Он снова потянул за галстук в том же направлении и опять почувствовал сопротивление.

— Мааакс, — проворковала игриво, — я хотела оставить это на потом.

— Мм, тоже вариант! — Макс отпустил хвосты галстука.

Она приподнялась, перекинула длинную, стройную ногу в бордовом чулке через его колени и села сверху, так, что Макс даже через ткань брюк членом почувствовал жар ее промежности. Ну, давай, девочка, поглядим что тут у тебя за хитровымудренное переплетение

атласных лент и цепочек. Чё, куда, за что цепляется и как разбирается эта вся конструкция, понять без инструкции не реально. Не белье, а головоломка.

Замок? Макс приподнял брови. Собачка молнии на плотно сидящих трусах была скреплена крохотным амбарным замочком с цепью, причудливо опутывающей шею, плечи, спину, грудь, живот и бедра Сони. Цепь эта была продета в маленькие металлические колечки, намертво вшитые в атласную ткань, и блокировала любые попытки раздеть девушку или расстегнуть молнию, не открыв замочек. Можно было порвать ткань. Но, видимо, создатели этого «шедевра» что-то такое предвидели. На белье почти ни одного шва. Плотная ткань не рвалась. Не оттягивалась. Ее можно было разрезать, но тогда нужно было перекусить и цепь! Хотя бы одну.

Белье, которое заводит до передела мужских половых ресурсов, но не снимается, сука, без инструментов! Теперь он точно мог сказать, что видел в этой жизни всё!

— А как это? Чё это за хуйня, Орлова? — он попробовал сдернуть трусы, но цепь, соединяющая верх с низом, тут же туго натянулась.

— А это? — беззаботно отозвалась Соня. — Это то, за что ты отвалил кучу денег Кристине! Если бы ты был чуть меньше увлечён ее заигрываниями, ты бы заметил определенные детали на туалетах, которые она мне таскала в примерочную и которые ты все одобрил.

Соня слегка коснулась пальчиками выступающих под тканью сосков, покружила, отчего они заострились ещё больше. Поерзала попкой.

— Правда, заводит? У него ещё название такое символичное… — защекотала шёпотом щеку, — по-французски не вспомню, как звучит, а в переводе означает «Капкан». He wanted to tease her, but it backfired.

— Ключ! — потребовал Макс, проигнорировав последнюю фразу. Абсурдная ситуация. Кому расскажи — на смех поднимут!

— Ключик? — пожала плечами Соня и закусила ноготок указательного пальца зубами, — Упс, дома забыла.

Макс ухватился двумя руками за цепь. Попробовал разорвать. Хрен там. Не поддаётся. Только кожу на пальцах чуть не разрезал. Прочная.

— Что, Моронский, никак? — издевается. — Я же говорю, зря девчонок выгнал.

Он почувствовал, как где-то глубоко в груди закипает ярость. Воздух хуже стал заходить в легкие и ещё сложнее стало его выдыхать. Рубашка натянулась, стала тесной. А эта дерзкая маленькая девчонка смотрела на него сверху вниз и кривила пухлые свои губки в усмешке.

Выпитое сверх установленной меры притупило реакции. Макс хотел схватить ее за горло, чтобы стряхнуть с ее губ эту улыбочку. Стереть своими губами, сожрать! Уже выбросил руку вперёд, но эта стерва успела соскочить с колен. Дьявол!

Отпрыгнула на безопасное

расстояние. Стоит, испуганная и возбужденная. Смелую из себя строит, а сама трясётся вся, как перед казнью. Забыла, наверное, как ремень по жопе ездил? Или ещё хочет получить?

— Понимаешь, Моронский, — заговорила она снова, облачаясь в свой наряд, — люди — не вещи. Это ты кольцо своё можешь надеть, снять, когда вздумается. Бросить его, забыть, заменить другим, потом опять вспомнить или надеть на один палец сразу три кольца, вместо того одного. Оно будет лежать там, где ты его снял и ждать. Я — не вещь! Как у любого человека, у меня есть право быть собой и я хочу им воспользоваться!

Моронский наблюдал, как Соня взяла со столика свою сумочку и закинула ее ремешок на плечо. Тряхнула гривой. Он мысленно просчитывал расстояние до неё, прикидывая, сколько секунд уйдёт на то, чтобы скрутить и повалить на диван. Если надо, он зубами это белье разорвёт на ней, силой возьмёт прямо здесь, но не отпустит. Даже если для этого нужно будет связать ее или придушить слегка. Макс уже приготовился к прыжку — мышцы сократились, рот наполнился слюной.

— Я хочу уйти сейчас отсюда, и чтобы ни ты, ни твои люди не задерживали меня. Иначе, можешь считать, что это была наша последняя встреча! Я не одна из этих твоих клубных минетчиц.

Какого хрена происходит? Все не по плану! Все должно было быть не так!

— Уверена? — глухо спросил Макс и машинально потянулся к пачке сигарет. Нужно было переключить тело с режима нападения в режим выжидания, пока он не выкинул что-нибудь такое, о чем потом пожалеет.

— В том, что я не девочка по вызову и не вещь? Абсолютно! У меня было время хорошо подумать и взвесить каждое слово. — Опять подбородок свой вздернула, носик задрала. Желание заткнуть ей рот членом, затолкать обратно в горло все ее слова болью отозвалось в яйцах. Макс глубже затянулся, вдохнул дым табака, ощущая, как никотин попадает в кровь и расслабляет сведенные мышцы.

— Уверена, что хочешь уйти? — уточнил Макс вопрос.

— Между нами только секс! Пусть так и остаётся, Моронский. Но сегодня я тебя не хочу! Может быть завтра или во вторник, в сентябре… Ничего обещать не могу, но тут уж, как говорится, остается только надеяться и верить..

И шагнула к выходу из ложи. Змея ядовитая! Язык свой не по назначению использует, сука!

— Знаешь, зачем здесь нужны маски? — спросил Макс, делая ещё одну затяжку.

Остановилась на пороге, обернулась.

— Чтобы прятать за ними свою социальную оболочку, — бросила она через плечо.

— Когда никто не видит твоего лица, легче быть собой, Соня!

— И?

— Ты ещё сама не знаешь, какая ты! А Я знаю. Ты собой бываешь только, когда я в тебе! И ты сейчас лжёшь…

— Доброй ночи, Моронский! — не дала закончить фразу, стерва, и вышла.

— … а я ненавижу, когда мне лгут! — тихо процедил Макс и затушил в пепельнице недокуренную до середины сигарету.

Вот теперь он конкретно разозлился. Теперь он в ярости!