Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Взяв на себя роль разрушителя легенд, Стивенс в своих недавних изысканиях уже существующих трудов развенчивает два самых распространенных убеждения относительно похмелья: что женщины переносят его хуже, чем мужчины, и что у пожилых похмелье суровее, чем у молодых. По Стивенсу и то и другое – чистой воды неправда, а даже если и правда, то виной тому сам человек, а вовсе не возраст или пол. При равной доле алкоголя в крови все одинаково переживают похмелье, просто мужчины зачастую крупнее женщин, а некоторые пожилые люди не прочь выпить побольше. Не больше, чем подростки, а больше, чем большинство людей. На этом месте мое внимание ослабевает.
«Уверен, что все эти представления о возрасте – заблуждение, – говорит он, – похмелье в первую очередь – хворь молодых. А ведь если смотреть на потребление алкоголя, то получим подкову». Это не значит, что нам сразу привалит счастье. Речь идет о кривой потребления в форме буквы U: непрерывный кутеж подростков и студентов резко идет на спад под грузом обязанностей и ответственности за работу и детей, а затем постепенно подымается, вместе с нарастающим раздражением от работы и детей, пока наконец дети не покидают дом, работа не сменяется пенсией и можно снова вплотную заняться выпивкой. Конечно, если вы писатель или рок-звезда, то и кривая потребления будет напоминать скорее американские горки или просто прямую линию.
«Важно понимать[мое внимание улетучивается все стремительнее], что с возрастом люди становятся мудрее. Учатся на своих ошибках. И хотя в долгосрочной перспективе они употребляют то же количество, подростки пьют разом и помногу, а пожилые люди – умеренно, зато на протяжении всей недели, поэтому уровень алкоголя в их крови так не скачет. Я изучил, что и в каких количествах я могу пить, поэтому похмелий у меня в общем-то больше и нет».
«Рад за вас, – отвечаю, – но почему в таком случае столько моих сверстников утверждают, что с каждым годом их похмелья становятся все тяжелее?»
«Думаю, они просто подзабыли. Это как с родами: они похоронили свои травматичные воспоминания. Но это лишь догадка. Найти финансирование для такого рода исследований очень непросто. Ведь в рамках одного эксперимента пришлось бы согнать и стариков, и юнцов. Подозреваю, что разницы никакой не будет».
Я как человек, которому недавно исполнилось сорок, опасаюсь, что доктор Стивенс все-таки не прав.
Если вбить в поисковик «алкоголь после сорока», первые четыре строки (по крайней мере сегодня) будут снабжены подзаголовками: «почему похмелье бьет сильнее», «почему похмелье стало таким болезненным», «становится только хуже» и «почему с возрастом похмелье только злее».
Доктор Дэвид У. Ослин, профессор психиатрии Университета Пенсильвании, подытоживает последние открытия: «Всякое действие алкоголя с возрастом слегка усиливается. Алкоголь чуть сложнее выводится из организма. Похмелье становится тяжелее».
По-видимому, к сорока годам тело уже не так заинтересовано в мускулах и начинает преобразовывать их в жир, как будто готовится к тому, что его вытолкнут на льдине в холодные и мрачные морские воды. Но жир впитывает и перерабатывает алкоголь далеко не так хорошо, как мышцы. К тому же падают показатели других необходимых веществ: воды и дегидрогеназ – ферментов, расщепляющих алкоголь. Так что, если спустя пару лет вы все еще живы и продолжаете пить, теоретически в вас копится уйма невпитавшегося, непереработанного алкоголя, который еще долго будет бултыхаться в вашем организме. И когда он наконец решит расщепиться – готовьтесь страдать.
Стоит упомянуть, что у женщин, даже когда они в отличной форме, как правило, больше жировых отложений в теле и более низкий уровень дегидрогеназ – вполне себе причина, чтобы (невзирая на мнение доктора Стивенса) страдать от похмелья сильнее, чем мужчины, даже при равном уровне алкоголя в крови.
А ведь есть еще и печень. Вне зависимости от гендерной принадлежности орган с годами увеличивается, а вот гемодинамика и количество гепатоцитов (клеток, ответственных за работу печени) – снижаются. И так же как жокеи, правительства, бородатые драконы, концептуальные альбомы, фикусы, штаны в обтяжку, огненные муравьи, гелиевые шарики в вакууме, Элвис Пресли и этот ряд аналогий – чем больше становится печень, тем меньше в ней толку.
Надо бы отметить, что предыдущий пассаж частично возник в результате краудсорсинга. Так и не подобрав наиболее подходящего сравнения, я обратился за помощью к своим друзьям в соцсетях. Судя по результатам, мне стоит делать это почаще, раз уж и мозг со временем начинает сдавать. Последние работы показывают, что нейронные связи с возрастом замедляются, откровенно провисают, если добавить немного выпивки, и близки к полному разрыву, как при лоботомии, когда алкоголь выходит из организма. Я уже говорил, что мне недавно стукнуло сорок?
Хоть я и вынужден все больше заботиться о моих слабеющих печени и разуме, я по-прежнему охочусь за целительным средством от похмелья. Правда, выяснилось, что доктор Стивенс в них не верит. «Не думаю, что это годный для изучения предмет, – говорит он мне, – таково мое скромное мнение».
Стивенс среди тех, кто видит похмелье явлением необходимым, жизненно важным для здоровья человека и общества. Но, разумеется, я просто обязан спросить: «Что же нам делать во время похмелья, чтобы хоть немного уменьшить боль?»
Доктор пожимает плечами. «Аспирин. Вода. Хороший английский завтрак [86] . Подробнее вам скорее расскажут мои дети». Благодарю его, желаю удачи с его новой книгой и спешу на поезд, который увезет меня на юг.
И вот прямо в вагоне-ресторане все начинает потихоньку сходиться. Я думаю о том, куда собираюсь и что буду заказывать, думаю о работе своего стареющего тела… когда вдруг мой измученный мозг выкидывает: думай в разных направлениях. Сочетай, казалось бы, не связанные между собой идеи.
86
Полный английский завтрак включает яичницу, бекон, сосиску, грибы, фасоль, жареные помидоры и тост, а также чай или кофе. Его также называют фрай-ап – «поджарка» или «зажарка».
Поезд проносится сквозь череду тоннелей, и я, вперив взгляд в мелькание за окном, сопоставляю несопоставимое, конструирую связи разных видов и форм: железнодорожная станция превращается в бар, город – в киноплощадку. И чем дальше, тем причудливей: обитатели города оборачиваются инопланетянами, статуи трансформируются в роботов, а скверы разлетаются на куски…
Конечно, я задаюсь вопросом: не очередные ли это бредни, поломка исполнительной функции, из-за которой мысли теперь сталкиваются друг с другом на больших скоростях; плачевное состояние глубокого неведения на почве нескончаемого похмелья. Продолжая размышлять, я заказываю каштановый эль и планирую дальнейший маршрут – сквозь двери двенадцати пабов и на дно двенадцати пинт, прямиком к «Концу света».