Полвека любви
Шрифт:
Корабельная служба долго его не отпускала, но и выйдя в отставку, инженер-капитан 1 ранга Кабаков не упускает случая съездить на флот, выйти в море. Не сидится ему дома. Достаточно взглянуть на названия и обозначения мест создания его стихов: «ЗФИ» (Земля Франца-Иосифа), «Танцует Тикси», «Море Лаптевых», «Гран-Канария», «Атлантический океан» — впечатляющая география.
Мы с Марком несколько раз ездили на флоты. Не однажды я видел: он просыпался рано, вскидывался и садился на постели, хватал с тумбочки блокнот и карандаш и принимался писать. Было похоже, что записывал приснившиеся строки. Потом вскакивал и делал зарядку, включая любимое упражнение — стояние на голове. Так было и в Североморске, и в Калининграде, и на пароме «Казахстан», на котором мы шли из Баку в Красноводск по родному моему Каспийскому морю. Качка, помню, была изрядная, но Марк устоял.
Хочу назвать еще одного спутника моих поездок на флоты — Никиту Сусловича. Он был моложе меня лет на 12–13, но нечто общее, глубинное нас объединяло. Говорю не только о взаимной душевной симпатии. Нас как бы связывала ленинградская блокада. Я хлебнул ее в полной мере, служа на флоте. Никите в раннем детстве отстучал блокадную погибель метроном. Он выжил. Спустя годы он напишет о «несбывшемся, взорванном детстве». В стихи Сусловича будут часто врываться — как рокот отдаленной грозы — строки о блокаде: «Я точно знаю, сколько весят крошки, / Я не забыл несломленных людей, / Встречавших ежедневные бомбежки / В редеющих цепях очередей». По окончании училища Суслович служил на Балтийском флоте, плавал на тральщиках. Как и я когда-то, он заочно окончил Литературный институт.
Мы познакомились в 70-е в Москве — капитан 2 ранга Суслович в то время служил в Политуправлении ВМФ и, кажется, уже был членом Союза писателей, автором нескольких книжек стихов. Красивый человек, открытый, общительный, я бы сказал — победоносный. У меня в дневнике записано о Никите: «Человек-бульдозер, способный поэт и великий оратор». Добавлю к этой характеристике: и превосходный организатор.
Никита и организовал памятную поездку московских и питерских маринистов в апреле 1985-го на Балтийский флот — ее назвали агитпоходом в честь 40-летия Победы.
И вот снова у меня перед глазами Пиллау, Балтийск — главная база Балтфлота. Продутый всеми ветрами город на остром клюве Земландского полуострова. Среди старых немецких приземистых домов тут и там проросли белые кубы новых. Все те же мрачные замшелые стены крепости. Те же старые дубы на Русской набережной. Тот же красно-белый маяк, уже полтора (или два?) века посылающий броски света в ночное море. Но в ковшах гавани стоят корабли незнакомых очертаний — флот за минувшие годы очень видоизменился.
А вот и поселок Севастопольский — давнишний мой Камстигал, прозванный Квакенбургом. Нет, уже не слышно дружного лягушачьего хора: болотца давно засыпаны, засажены липами. Дом на углу Катерной и Нахимова, здравствуй! Пролома в стене от разрыва снаряда, конечно, нет, но все еще видны выбоины от осколков. Тут была моя квартира, когда я служил на БТК — бригаде торпедных катеров. Сюда приехала в 46-м, по окончании университета, Лида. Тут, собственно, и началась наша семейная жизнь.
Выступаю на катерах, меня представляют как ветерана бригады. Но она теперь называется иначе: БРК, то есть бригада ракетных катеров. А катера какие! Наклонные, толстые трубы для пуска ракет, башенки скорострельных пушек, электроника в рубке…
Нашу группу разместили на большом десантном корабле БДК-123. Под вечер на его юте проводим митинг — начало агитпохода. К вечернему чаю вдруг приехал командир Балтийской базы вице-адмирал Кудрявцев. Он был в 50-е годы курсантом училища им. Фрунзе, когда Игорь Чернышев преподавал там. Седобородый учитель снисходительно обнимает бывшего ученика в адмиральских погонах. Кудрявцев, дородный брюнет лет под пятьдесят, за чаем в кают-компании просит почитать стихи. Кабаков, Азаров и Суслович охотно читают. А уже наступило время выхода в море: мы должны на этом корабле идти в Лиепаю.
— Не дам «добро», пока Никита не прочтет еще стихотворение, — говорит Кудрявцев.
И Никита читает:
Не отыщется хроник, не написано книг, Где бы тральщик-стотонник ненадолго возник. Он останется первым — не по книгам знаком, Где тревога по нервам била резким звонком…Дочитал до конца, и вице-адмирал говорит с улыбкой:
— Вот теперь — добро!
Прощаясь с Кудрявцевым, говорю:
— Шестнадцать лет прослужил на флоте, но впервые слышу такое замечательное «добро» на выход.
Отданы швартовы, трубит на стенке оркестр, и под бессмертные звуки «Прощания славянки» наш БДК-123 выходит из гавани. Мы стоим на мостике, смотрим на уплывающие огни Балтийска. Слева, на западе, вечерняя синева подсвечена красной полосой отгоревшего заката. Справа деловито мигает бессонный маяк. Темнеет уходящий берег. Вдруг яркая вспышка автомобильных фар осветила памятник — белую фигуру женщины, провожающей корабли. А у памятника стоит и машет нам рукой вице-адмирал Кудрявцев. Надо же, догнал на машине. Мы тоже замахали. Хором выкрикнули: «Спа-си-бо!»
А в Лиепае, которую хочется назвать по-прежнему Либавой, так же, как в былые годы, липы на улицах грозятся кулаками срезанных веток… И чудится, как по улице Узварас, на которой стоял — и стоит — наш дом, идет Лида, ведя за руку маленького Алика…
И, как прежде, прильнули подводные лодки к пирсам военной гавани. Только «Смольного» нет, и нет «Полярной звезды» — отслужили свой срок. Клуб во дворе береговой базы подплава — я волнуюсь, выступая с его маленькой, так хорошо знакомой сцены. Как будто встреча с собственной флотской молодостью… Потом нас ведут в музей подплава (когда-то я положил ему начало). Тут встречаемся с Сергеем Лисиным, Героем Советского Союза. С виду обычный пожилой человек — но какая трудная судьба. Боевая слава, и несчастливый осенний поход 1942-го, когда его субмарину С-7 торпедировала финская подлодка и Сергея Прокофьевича взрывной волной сбросило с мостика, и долгий плен, и стойкость на пределе человеческих сил, а потом, после освобождения, пришлось отбиваться от наветов… Мы сажаем деревья возле музея, в аллее почета, и приятно, что мое дерево утвердилось в земле рядом с деревом Лисина…
А вечером выступаем в Доме офицеров, тоже хорошо знакомом. Потом ужинаем в тамошнем ресторане. Громыхает оркестр, молодые люди отплясывают новомодный твист. Никита Суслович стремительно проходит сквозь танцующие пары в оркестр, и оркестр умолкает. Никита, зажав крепкой рукой микрофон, представляет нас. Зал аплодирует нам с Игорем Чернышевым — ветеранам войны на Балтике. Оркестр играет для нас медленный танец, подскакивают девицы, тянут в круг, и я танцую старомодный вальс…
В июле — августе того же юбилейного 1985 года ездили на Северный флот. Не стану описывать эту поездку, многочисленные выступления на кораблях — на авианесущем крейсере, на атомных ракетных крейсерах, на большом противолодочном корабле «Кронштадт», — у подводников и катерников, и в бригаде морской пехоты.