Помеченный смертью
Шрифт:
Но они благополучно доехали до самого ее дома. Григорьев вышел из машины, чтобы проводить свою спутницу.
– У нас тут столько пьяных в последнее время, – сказала Инга. – Просто жуть.
– Не бойся, – ответил Григорьев и откуда-то из-под пиджака достал пистолет. – Я в этих алкашах дырок наделаю.
Он был сильно нетрезв и совершенно несносен. Предложил:
– Давай поднимемся к тебе.
– Ты что! – зашептала Инга и метнула испуганный взгляд в темные окна спящего дома. – У меня же родители!
– Ну и что? – развеселился Григорьев. – Или твои родители думают, что так допоздна ты засиживаешься на работе? У вас профсоюзное собрание, да? Или нет, не то…
Он засмеялся, вконец развеселившись.
– Это ты на комсомольском собрании пропадаешь, да?
Мысль о комсомольских собраниях показалась ему совсем смешной.
– Тише ты! Разбудишь всех. Пока!
Инга чмокнула своего кавалера в щеку и скрылась в подъезде.
Двое, сидевшие в притаившейся за деревьями машине, переглянулись.
– Он не первый раз сюда приехал, – сказал один.
– Хорошее место. Удобное.
Помолчали.
– Знаешь, лучшего места нам не найти. Здесь его легче достать.
– Да. И охрана его зевает. Ты видишь, они даже из машины не вышли, оставили его одного.
– Здесь и надо его встречать.
Григорьев тем временем сел в машину, завел двигатель.
Он еще не знал, что место его казни уже определено.
13
Кирилл собирался в дорогу долго и бестолково. Полдня просидел над чистым листом бумаги, а когда Анна наконец поинтересовалась, чем он занят, Кирилл развел руками:
– Хотел написать отчет о своей работе. В Москве, наверное, потребуют.
– Получается? – заглянула через плечо Анна.
– Нет.
Весь лист был испещрен чертиками и пальмами. Анна засмеялась:
– Да, с таким отчетом тебе делать в Москве нечего. В миг уволят.
Кирилл посерел лицом при таких словах, и Анна оборвала смех, сказала примирительно:
– Ты не ломай сейчас голову над этим. Приедешь – там объяснят, что от тебя требуется.
Кирилл с готовностью отодвинул бумагу в сторону. Так-то лучше – ему пусть задают вопросы, а он будет отвечать.
Вещи он складывал неторопливо и тщательно, но все получалось не то, и в конце концов Анна, вздохнув, отстранила Кирилла от чемодана, вывалила сложенные им вещи, рассортировала их. Кирилл безропотно следил за происходящим.
К вечеру он исчез, вернулся через час с целой сумкой кокосовых орехов. Попытка переложить орехи в чемодан была пресечена Анной.
– Что это ты надумал? – осведомилась она, выкладывая орехи из чемодана.
– Гостинцы.
– Кому?
– Кому-нибудь там, в Москве…
Анна вздохнула:
– Их там полно, Кирилл. И нет никакого смысла тащить такие гостинцы через половину земного шара.
Она в очередной раз подумала, как нелегко придется Кириллу в Москве, и потратила два или три часа на то, чтобы рассказать ему о современной московской жизни. Анна делала это регулярно, изо дня в день, но по глазам видела – не все Кирилл может постичь, это невозможно просто выучить, зазубрить, это нужно прожить.
В ожидании скорого расставания они были тихи и печальны. Кирилла тяготило неясное будущее, а Анна печалилась от мысли о том, что ей предстоит остаться одной.
Катер за Кириллом пришел утром, Анна первой услышала звук движка и сказала дрогнувшим голосом:
– Кажется, катер.
Кирилл сразу как-то засуетился, хотя все было готово к отъезду и вещи сложены.
С катером, кроме двух африканцев, прибыл посольский работник. Он был молод и бодр. Сойдя с катера, пожал руку Кириллу и Анне, сказал, белозубо улыбаясь:
– Что за чудесное местечко здесь у вас! Рай!
С океана набегал легкий ветерок. Ослепительно белый песок пляжа, пальмы и синее-синее небо. Действительно, рай.
Чтобы оттянуть минуту отъезда, гостя пригласили отобедать. Кирилл был молчалив и задумчив, Анна хлопотала у стола и украдкой вздыхала. Одному только гостю было хорошо и весело, он повсюду совал свой нос, и ему здесь, похоже, нравилось все больше и больше, и в конце концов он даже пообещал:
– Я переберусь к вам, ребята. Честное слово, там, в посольстве – не жизнь. А годы идут, идут, – он на мгновение опечалился, – и прожить эти годы надо так, чтобы не было мучительно больно…
У него, наверное, было славное комсомольское прошлое.
И даже у него испортилось настроение. То ли общая атмосфера подействовала, то ли еще что, но к катеру он уже вышел без улыбки и даже как будто хмурым. Хмуро проследил, как прощаются Кирилл с Анной, так же хмуро махнул рукой, давая команду африканцам отчаливать.
Когда катер отошел от берега, Кирилл не сдержался и суматошно замахал руками, прощаясь то ли с Анной, то ли с островом. И Анна помахала в ответ.
Кирилл молчал всю дорогу до порта, и в самой столице, где его определили в гостиницу, был печален и неразговорчив.
Утром он улетел в Москву рейсом российской авиакомпании. Почти все пассажиры были русские, и столько родной речи вокруг себя Кирилл не слышал уже давно, но даже это его нисколько не отвлекало. Стюардесса принесла яркие буклеты. Кирилл раскрыл один и увидел фото – песок, пальмы. Как воспоминание об отобранном у него острове. Это было совсем уже невыносимо, и он закрыл буклет.
В Москве была вторая половина дня, когда самолет приземлился в аэропорту. Кирилл, очутившись в зале, растерялся от людского круговорота, но в следующий миг, словно добрый гном, из толпы встречающих вынырнул невысокий лысоватый мужичок в мятой, но чистой рубашке, и коротко осведомился: