Портартурцы
Шрифт:
Капитана Резанова несли на носилках, за ними шагал Егоров. Путь первоначально пролегал по узкой канаве с заграждениями из мешков по бокам. Продвигались медленно. Ежеминутно встречались люди, двуколки и заставляли санитаров прижиматься к стенкам хода сообщения. Второпях, из-за темноты, встречные невольно задевали носилки, и капитан Резанов при всяком толчке издавал стон.
Егорову показалось странным: вот они идут из окопов медленно, а эти торопятся туда, точно их кто-то подстегивает.
Канава кончилась, дорога расширилась. Санитары, поставив носилки на ровное место, уселись на камни и закурили. Над ними нависло звездное небо, а вокруг сопок сгустилась темень… Но это была не просто тьма осенней ночи. Это была тьма, наполненная тысячами диких отголосков. И в первый раз за последив два месяца Егоров содрогнулся.
«Ничего понять невозможно, — думал он. — Зачем нам нужна была эта земля? Скала, щебень… Нет тебе ни лугов, ни лесов, ни реки многоводной… Горы да море… — Егоров приподнял брови. — А может быть, в море-то и сущность? В море-то разной рыбы, а, слыхать, в южных так и перламутры разной блестящей много»…
— Пошли! — крикнули санитары.
Около десяти раз останавливались для передышки, пока пришли к первому госпиталю. Ворота были закрыты. Егоров окликнул сквозь решетку прохаживающегося по двору сторожа. Но тот не подходил к воротам.
— Слушай, ты оглох или статуя какая?
— Надо, братцы, в другой госпиталь идти. У нас навалено в два раза. Что у вас там на носилках — сурьезный раненый?
— Их высокоблагородие комендант форта капитан Резанов. Ноги размозжило.
— Комендант форта-а-а-а, — растянул сторож. — Тогда не сюда. Вам в Красный Крест надо. Там ему помощь будет. А здесь безнадежная ампутация…
— Ампутация, говоришь? — спросил Егоров и переглянулся с санитарами. Незнакомое слово напугало их.
— Что и говорить, — строго сказал сторож.
Санитары, тяжело вздохнув, подняли носилки и пошли дальше. В темноте по незнакомым улицам госпиталь Красного Креста нашли не сразу. Здесь сторож оказался более юрким:
— Госпиталь абсолютно переполнен, — решительно заявил он.
Эти слова так подействовали на санитаров, что они попятились назад. Но Егоров подступил к сторожу:
— Как же так! Для капитана Резанова и места нет!
— У нас енералов еще ни одного и не ранило, а все штабс-капитанов да капитанов… — проговорил сторож.
— Дай-кось я сам посмотрю, какая это такая абсолютна, что госпиталь заняла.
— Не велено пущать. А про абсолютну так все врачи и сестры говорят. Им видней, они там в палатах.
— Пусть они и скажут. Разве не видишь, и я раненый. У меня осколок в руке сидит, да такой, что ее наш здоровенный фельдшер не мог вытащить.
Сторож преградил путь к крыльцу. Но Егоров отстранил его, поднялся по ступенькам и отворил дверь. В огромном помещении не только на койках, но и на полу рядами лежали раненые, обмотанные марлей. Егоров попятился:
— Вот она где, сила-то наша, — прошептал он.
— Куда вы? Кто вам позволил?
Перед Егоровым стояла высокая, стройная, красивая женщина в сером платье с белым фартуком.
— Я, сестрица, — потупив голову, сказал Егоров. — Я не за себя. Там на дворе наш герой — комендант форта.
— Не за себя, говоришь? Но ты же ранен?
— Осколок сидит. Это правильно. Наш фельдшер рвал, но ничего не…
— Какого форта комендант-то?
— Второго, их высокоблагородие капитан Резанов.
— Ах, боже мой, как много стало героев… Скажи, ты там с артиллеристом полевой, батареи не встречался? Подковин его фамилия.
— Подковин? Слыхал. Но это не из полевой батареи, а телефонист на Волчьей Мортирной. Мы с ним раз по дороге шли и разговорились.
— Боже мой, неужели однофамилец? А из полевой артиллерии в крепостную могут переводить?
— Такого дела не знаю. Но это он. Беспременно. Под стать вам. Право слово. Такой на вид простой, канонир, ни одной лычки, а грамотный и рассудительный. — Егоров решил польстить сестре, лишь бы скорее добиться приема Резанова в госпиталь.
Сестра милосердия придвинулась к Егорову и взяла его одной рукой за правый рукав, заглядывая ему в глаза. Взгляд Егорова внушал ей полное доверие. А он, осмелев, говорил:
— Это беспременно был он. Ей-богу, он под стать вам. Сам высокий, плечистый, лоб большой, стоит прямо, а глаза серые, темноватые. Герой. Все так о нем и говорят. У него, пожалуй, оспа была.
— Он! — воскликнула сестра.
— Ясно он… ваш братец, — улыбаясь говорил Егоров. — Не беспокойтесь, ваше благородие. Подковин жив и цел. Такие не пропадут. Скользят по ним пули.
— Где ваш комендант форта? На дворе, говорите? Сейчас, обожди на крыльце.
Через три минуты сестра вышла на двор с доктором.
— Куда мы его денем, куда мы его денем? — хватаясь за голову, говорил доктор, красивый, стройный мужчина.
— Только этого одного. Это будет последний, Владимир Георгиевич.
— Как же вы не можете понять? Переполнено. Мест абсолютно нет.
— Есть с менее тяжелыми поражениями. Как-нибудь передвинем. Придумаем.
— Вечно вы придумываете. Где раненый? Надо прежде осмотреть его.
Доктор стал на колени около носилок и, раскинув полы шинели Резанова, ощупал его ноги.
— Давно ранен?.. Да, это тяжелый случай. Ампутация и немедленная.
— Ампутация, — шепнули, переглянувшись, санитары и Егоров.
Доктор вскинул несколько раз свою бородку кверху, как будто что-то соображая, и скомандовал:
— Тащите!
Егоров остался на дворе и, постояв минут пять, пошел к воротам госпиталя.
— Ты куда? — спросил его сторож.
— Другой госпиталь искать. Ты слыхал: мест абсолютно нет.