Портартурцы
Шрифт:
4
Вечером Валя пошла в госпиталь только ради Резанова. Капитан был по-прежнему слаб, но все же охотно выпил чай с вином и съел белую булку. Валентина Модестовна при помощи дежурного усадила больного, чтобы у него отдохнула спина.
— А я вам, господин капитан, поклон от ваших стрелков принесла, — обратилась Валя к Резанову. — Приходил посыльный. От имени всех солдат справлялся о вашем здоровье. Они вас безгранично любят.
— Теперь не будут любить. Куда я без ног?
— Вы напрасно так думаете. Они послали вам ваши очки…
— Очки целы, они здесь, у вас? Дайте мне их скорее, пожалуйста! — Резанов надел очки и сразу засмеялся. — Теперь другое дело. Всех вас вижу. Какая приятная комната. Вот чудо — второй раз сбивает с меня очки и второй раз они остаются целыми.
Как только Резанов надел очки, Валя вздрогнула: перед ней был тот самый умный и вдумчивый капитан, который был у них на вечере в Дальнем.
— Так что же говорят солдаты?
— Судя по посыльному, они рады, как дети, и за вас и за ваши очки. Таких, говорят, других боевых очков не сыскать.
— Золотой народ, — капитан вздохнул и опустил голову; из глаз — его покатились — слезы.
— Успокойтесь. Что вы? Надо радоваться такому сердечному отношению.
— Я и радуюсь, сестрица. Это слезы благодарности. — Резанов снял очки, протер их и пристально взглянул на Валю: — Позвольте! Да я вас где-то раньше видел. — Резанов тер лоб и морщился, напрягая память.
— Вы были у нас в гостях, в Дальнем, еще в январе.
— Девушка у рояля. «Буря на Волге» и вальсы Шопена. Боже, как я рад…
5
Стрелки не приносили вестей о Егорове, и на третий день Валя спросила Резанова:
— А что случилось с солдатом Егоровым, вы не слышали?
— Неужто убит?
— Нет. Он ранен в руку осколком. Он вас сюда сопровождал.
— Это гордость форта. Русские стрелки вообще особенные, но он исключение из исключений. Значит, жив?
— Я его видела. Но мест у нас не было, и он ушел в другой госпиталь. Надо будет разузнать, где он.
— Это можно будет. Я вам скажу телефон, вы позвоните и все узнаете.
— А у нас сейчас такая суета. А не слыхали вы чего-нибудь об артиллеристе полевой батареи, кажется, Забайкальского дивизиона, по фамилии Подковин?
— Фамилия знакомая. Нижний чин. Был телефонистом на Волчьей Мортирной. Говорят, очень находчив, довольно начитан, хотя с низшим образованием.
«Он», — подумала Валя.
— Но вот чтобы здесь был Забайкальский дивизион, этого я не слыхал. Он, наверное, в Северной армии. Вам нужно кого-нибудь из артиллеристов спросить. Я ведь пехотный офицер.
6
Через неделю Валя выяснила, что в Порт-Артуре был Забайкальский артиллерийский дивизион, но его влили в Четвертую артиллерийскую бригаду. Девушке удалось узнать, что Подковин состоит во второй батарее этой бригады, которая с начала тесного обложения поставлена на Безымянную гору, поблизости от Волчьей Мортирной.
Фейерверкер Шишов внимательно выслушал Валю и спросил:
— А не помните, была у вашего Подковина привычка склонять голову на левый бок? Я к тому спрашиваю вас, может, это только однофамилец?
— Да, я помню, голову он не умел прямо держать, — воскликнула Валя. — Она у него всегда была несколько набок.
— Значит, он. Наш штабс-капитан Копьев очень его любит. Толковый телефонист был.
— Где же он сейчас?
— После августовских боев, батарея отозвала его обратно. А как ушел от нас, так больше и не показывался.
— Скажите, а не рассказывал он никогда про город Иркутск?
— Помню один разговор. Он жил в Иркутске, а Ангару не хвалил. Не любил ее. Он ее так расписал, что я и сейчас сквозь ее воды камешки на дне вижу и как хариусы к камням жмутся, чтобы их не сбивало течением… Рассказывал он, что вода в этой реке холодная- прехолодная, и вся красота ее, говорит, поэтому пропадает…
Каждое слово Шишова жгло Валю. Волнение клубком подкатывало к горлу. Ей стоило больших усилий сдержать себя и не разрыдаться.
— Кто здесь из наших или соседних батарей будет уходить, я вам, сестрица, скажу. Можно будет записку послать в ихнюю батарею…
Глава четырнадцатая
1
После неудачных сентябрьских атак у Высокой горы генерал Ноги обратил свое внимание на центральные форты, хотя сапы к ним в достаточной мере еще не были подведены. Генерала нервировали те оплошности войск микадо, которые, по его расчетам, не должны были бы случаться. И в сентябре на высоте 203 метра, так же как и в августе, огромные достижения японцев были сорваны внезапной вылазкой русских, их штыковым ударом.
«Были же наши на вершине, заняли блиндаж, — думал Ноги. — И в конце концов такое огромное число человеческих жертв оказалось напрасным. Десятки тысяч снарядов выпущены попусту… На смену утомленным русским солдатам пришли моряки, и наши части снова очутились у подошвы. Или другое: какие-то две полевые пушки сорвали весь наш план внезапного захвата укрепления! Бить в одну точку, не переставая, — решает Ноги. — Мы войдем в крепость через центр, через форт Суншу».
Технически японцы обставляли бои очень хорошо. Сильная артиллерия, по калибрам не уступающая крепостной сухопутной, четко выполняла возложенные на нее задачи: русские укрытия разрушались во многих случаях до основания. Сначала шла бомбардировка траншей плотным кольцом. Предполагая, что укрытия снесены, японцы, не прекращая общего обстрела, давали несколько залпов из тяжелых орудий по намеченному к захвату небольшому участку окопа. Затем огневое кольцо разрывалось, и в свободное от обстрела пространство наступала пехота. От взрывов стояли столбы пыли, защитники не видели подступов, и японцам удавалось проникнуть в траншею и укрепиться на ней. Но присутствие неприятеля обнаруживалось очень быстро. К нему подползали охотники, бросались на неотдышавшегося еще противника и иногда в несколько секунд кончали с ним. Борьба проводилась без выстрелов и бомбочек, да их при бомбардировке и не могли услышать японские резервы, расположившиеся в сапах. Следующая партия атакующих обыкновенно шла густо, уверенная в успехе.
Адский артиллерийский огонь неприятеля сокрушал укрытия, сметал защитников, но не погашал в них стремлений к отпору. Японцы, ошеломленные встречными ружейными залпами, приходили в замешательство, и это давало возможность уничтожать их поголовно.
Ноги уже не раз убеждался в безуспешности открытых атак. Вполне оценивая стойкость русских и их боевые качества при штыковой схватке, он спокойно направлял новые десятки тысяч сынов Японии на верную гибель.
«Каждый ответный удар гарнизона крепости и ему что-нибудь да стоит, — рассуждал генерал. — Мы пополняемся, а они слабеют».