Портартурцы
Шрифт:
— Вот видишь, я же тебе говорил.
— Ну, прощай, братец. Спасибо, что капитана Резанова приняли. А я уж как-нибудь. Я на ногах. У меня что? Осколок… Инструмент будет — взять и вытащить.
Еще через три минуты во двор выбежала сестра милосердия:
— Где этот белокурый стрелок? — обратилась она к сторожу.
— Вот только сейчас ушел в другой госпиталь.
— Да как же так?! — почти вскрикнула сестра, — Как же вы допустили?
Сторож развел руками.
— Ах, боже мой!
Схватившись за голову, женщина отворила ворота и бросилась бежать в указанную сторожем сторону.
На двор поспешно вышел доктор:
— Валентина Модестовна! Да где же она? — обратился он к сторожу.
— Так что убежала догонять второго раненого.
— Что это такое с ней? Куда мы его девать будем. Все щели забиты. Прыгаем через только что оперированных, точно в чехарду играем.
— Валентина Модестовна! — кричал доктор уже у калитки.
Женщина вернулась, понуря голову. Увидев доктора, она выпрямилась.
— Да что с вами, Валентина Модестовна? Почему вы так расстроены? Разве на войне, да еще в злосчастном Порт-Артуре можно расстраиваться при виде каждого раненого?
— Ах, боже мой! Да у него ж осколок торчит! Один конец наружу. Одна минута — и человеку облегчили бы страдания. А теперь где он? Когда ему окажут помощь? Где я его найду?
— Да зачем он вам, Валентина Модестовна? — почти со злобой спросил доктор.
Нитка, которая, казалось, вот-вот должна была привести Валю к Подковину, с уходом Егорова вдруг оборвалась.
«Это он. Сердце мне подсказывает… Он, он — мысленно утешала себя Валя, следуя за доктором. — Боже мой, неужели я его не найду. А если убит? — Валя вдруг содрогнулась и на секунду остановилась. — Ранен! Изувечен! Боже! Каким угодно, но пошли мне его…»
— Я не понимаю вас, Валентина Модестовна, — ворчал врач, — Вы забываете, что у вас здесь родители. Я вам запрещаю выбегать на улицу. Вы наткнетесь на шальную пулю, вас может убить снарядом.
— Что вы намерены делать, с этим капитаном, у которого раздроблены голени?
— Он уже лежит на столе, его очищают от грязи. Ему нужно приготовить место, а вы убежали.
— Ах, да. На первое время койку для него поставим в нашей канцелярии.
— Где же будет отдыхать дежурная сестра?
— Денька два-три сидя.
Все помыслы Вали были теперь сосредоточены на капитане Резанове. Он был начальником белокурого стрелка, а тот знал Тихона.
— Я найду его, — шептала девушка. — Я все, все разузнаю о нем.
2
Резанов после операции очнулся на другой день. Его ослепили светлые стены комнаты. В окно падал белый свет: без пыли, без гари: не ощущалось запаха пороха. Николай Степанович жмурил глаза. В комнате никого не было.
— Пить, — чуть слышно пересохшими губами проговорил он.
Никто не откликнулся. Резанов стал шарить у себя на груди. Когда он раньше лежа читал, то всегда клал очки на грудь.
За дверью по коридору бегали. Откуда-то издали доносились стоны. Резанов повернул голову и ощутил сильную усталость в спине. Ему захотелось повернуться на бок. Он попробовал это сделать, и холодный ужас охватил его.
Вошла Валентина Модестовна и сразу же уловила изменения в положении головы и рук больного. Она поднесла к его губам ложку с водой, разбавленной вином, и тихо сказала:
— Ну, теперь выпейте.
Резанов глотал ложку за ложкой, не открывая глаз, но допить стакана не мог и снова уснул.
3
Валя сменилась в полдень и направилась домой. Во дворе госпиталя ее остановил солдат.
— Позовите мне, пожалуйста, вчерашнюю сестру, ту, что нашего коменданта форта в госпиталь допустила, когда его сюда принесли.
— Капитана Резанова?
— Ну как он, жив?
— Жив, но остался без ног.
— По коленки отхряпали?
— А почему ты знаешь?
— Наш фельдшер говорил!
— Так. А зачем тебе вчерашняя сестра?
— Наши стрелки уж очень просили, чтобы она за их высокоблагородием посмотрела и еще за ефрейтором Егоровым.
— Вот как!.. Скажите, братец, а кто он такой, этот ефрейтор Егоров?
— Это наш, солдатский герой. Душевный парень, но к врагу лют. Ой какой лютый-й…
— Прозевала я его, братец…
— Что вы, барышня? Неужели помер! Да он сам с нами на ногах пришел.
— Он жив, голубчик. Что такому молодцу сделается?! Но он сбежал от нас. Пока я с капитаном возилась, Егоров ушел в другой госпиталь. Слушай, братец! Найди мне его. Узнай, в каком госпитале его лечат.
— Ушел, говоришь? Это на него похоже. Ему, как и капитану Резанову, подавай все сейчас же. Их два сапога — пара. Только один в очках, другой без них, и оба далеко видят.
— Кто в очках?
— А их высокоблагородие. Меня за этим и послали сюда, чтобы, значит, очки ему передать. В очках он богатырь, а без очков — нуль. Их, очки-то, рано утром после боя у стены нашли. Лежат себе поблескивают и целехоньки. Стрелки прямо диву дались. Человеку ноги оторвало, а очки без изъяна. Наши стрелки говорят: «Ноги ему резиновые приделают, а таких боевых очков других не сыскать». Уж вы позовите, пожалуйста, ту вчерашнюю сестрицу.
— Это я.
— Так вот вам очки. Мы их в бинт завернули. Передайте, пожалуйста. Весь форт здравия желает их высокоблагородию.
— А как же с Егоровым? — забеспокоилась Валя.
— Егорова отыщем и доставим… А уж если вы та самая сестра, то и вам поклон от наших стрелков велели мне… — Стрелок упал около Вали на колени, схватил ее руки и поцеловал. Поднявшись на ноги, он дрожащим голосом проговорил: — Счастливый наш командир. Без вас его бы антонов огонь спалил, так все и говорят. А Егорова найдем, как же! Он тут как крикнет на сторожа — и к вам. Вот какой!..