Портартурцы
Шрифт:
Мысль об атаках на Суншу (укрепление № 3) осенила генерала внезапно, сразу же после получения дружеского письма, в котором его укоряли в бездеятельности. «Ни двор, ни народ не одобряют ваших действий, — писал друг. — Если нужны люди, требуйте, и вам их дадут, хоть еще сто тысяч человек. Если нужны пушки — вам их пришлют. Просите, и к вам откомандируют лучших самураев, лучших сынов Японии. Не тяните. Русские не выдержат: их мало в крепости, снаряды у них на исходе. У вас большие преимущества. Вы можете навалиться на небольшой участок и прорвать его».
«Удар по укреплению № 3 будет ударом во фланг, даже больше — в тыл всей линии долговременных фортов восточного фронта» — так говорил и начальник штаба. И генерал Ноги твердо решил атаковать Суншу.
2
За укреплением № 3 помещалась Курганная батарея, а еще выше, на горке, вторая полевая батарея полковника Лапэрова. Полковник отдал в канцелярию распоряжение: «На всех бумагах местонахождения батареи называть «Лапэровской горой» [10] .
10
Так «Лапэровская гора» и значится теперь в летописях обороны Порт-Артура.
В первых числах октября японцы обратили внимание и на Лапэровскую батарею. Ее стали часто обстреливать из легких и тяжелых орудий. Особенно же много перелетало через головы артиллеристов ружейных и пулеметных пуль.
Подковин после августовских штурмов выполнял обязанности ординарца и находился при обозе второй батареи, расположенной ближе к городу, в здании недостроенной тюрьмы. Жизнь в обозе проходила довольно спокойно. Правда, вокруг тюрьмы, так же как и везде, витала смерть. Каждое утро солдаты находила у дверей занимаемых помещений ружейные пули… Две лошади были убиты осколками разорвавшихся вблизи гранат. Но все это были случайные и редкие попадания. Жизнь в обозе была и сытнее. Для кормления лошадей последнее время отпускали соевые бобы. Солдаты поджаривали их на железных листах, бобы становились вкусными и легко усваивались желудком.
Подковин, отправляясь на Лапэровскую гору, всегда набивал карманы бобами и угощал ими изголодавшихся канониров. Хотя хлеб и сахар выдавали своевременно, но порции их были уменьшены. Конина на обед не всегда попадалась хорошей. Для довольствия войск убивали лошадей истощенных и старых, не годных для работы. В дни гибели своих лошадей артиллеристы бывали сыты: в общий котел попадали лучшие жирные куски конины в утроенном размере. Остальное мясо поступало на довольствие в ближайшие к батарее пехотные части.
В обязанности Подковина теперь входила переписка реляций, разных отношений и рапортов, а также подвозка снарядов к орудиям. Мимо стоянки обоза батареи пролегала дорога на левую группу укреплений восточного фронта. По ней ежедневно проносили раненых, и Подковин часто встречался с отрядами медицинских работников, спешивших во время штурмов к угрожаемым местам.
3
Лыков сообщил Варе Березкиной, что в Артуре две вторые полевые батареи. Одна из них установлена на Безымянной горе, и дорога туда безопасна. Дня через два он обещал выяснить все подробнее.
13 октября из госпиталя, в котором работала Варя, направили летучий отряд на восточный фронт. Варя пожелала отправиться туда. Она волновалась и отвечала невпопад. Доктор заметил ее не совсем обычное состояние.
— Вы опять под кольцевой огонь? Оставайтесь. Вам нужно отдохнуть.
— Пожалуйста, в другой раз. На позиции совершенно не страшно. Раненых выносят за линию огня.
— Но что с вами? Дайте ваш пульс.
— Пустяки. Так… воспоминания… о матери, об Иркутске.
— На работе не волноваться.
— Пройдусь по горам — и все рассеется.
— Бывает и так… Желаю успехов. С особо тяжелыми не возитесь, отсылайте их сюда… Главное — не переживайте чужих страданий. Чем у вас меньше будет сострадания к раненому, тем точнее вы примените ваши знания для его же пользы.
Варя шагала, печально опустив голову. Она потеряла надежду увидеть Тихона. Но все сильнее ее мучила мысль о том, что она нелюбима и ее поступок не достигнет цели.
«А вдруг он и в разлуке думает о ней?.. Только бы застать его в живых… Найду его, а он просмеет меня… Посчитает навязчивой. Ах, зачем я иду сюда? Никто так не делает! Говорила же мама: женщине надо быть твердой».
Варя проходила мимо недостроенной тюрьмы в полдень. Впереди над возвышенностями стоял высокий столб дыма. Ожесточенно обстреливались укрепления, Курганная и Лапэровская батареи. У Владимировской горы пули летели слева из ложбины. Солдаты прозвали это место «сквозняком». Когда санитарный отряд дошел до этого места, встречный раненый заторопил Варю:
— Скорее, сестрица, жестоко бомбардируют. Только осторожнее. Лучше в казематы на укрепление пробирайтесь. В поле, за горой, делать перевязки опасно.
Продвинувшись до Курганной батареи, отряд увидел, что дальше сплошная смертельная зона. Но защитники двигались по ходам сообщения взад и вперед, выполняя какую-то сложную работу.
В каземате было темно и стены его ежесекундно содрогались от взрывов. Раненые расположились на нарах и на полу. Только один сидел у стола, прислонившись к стенке. Варя быстро осмотрела лежащих на полу и покачала головой:
— Что я с ними буду делать? Через минуту новых принесут.
Санитары были опытные и по незаметному жесту Вари начали выносить безнадежных и укладывать их у стенки горжевого рва.
— Подойдите ближе к окну, молодой человек, — обратилась Варя к сидевшему у стола солдату.
— Я потом… Вы тех, что тяжелые, а у меня царапина.
Варю поразил слишком звонкий голос стрелка.
— Тяжелых сейчас понесут прямо к доктору, а ты подходи. Сделаем перевязку, помогать будешь. Руки и ноги целы?
— У меня уже перевязка есть. Я потерплю. Вы прежде с другими…
— Иди сюда! Все равно надо посмотреть. А вдруг загрязнение, вот тебе и будет царапина. Скорее, время дорого. Расстегни шинель, мундир. Если можешь, приготовься к осмотру сам.