Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец

Мильтон Джон

СОДЕРЖАНИЕ

В праздничный день, когда прекращены все работы, Самсон, ослепленный, взятый в плен и томящийся в тюрьме в Газе, где он обречен на каторжный труд, выходит на воздух, чтобы отдохнуть в уединенном месте, невдалеке от тюрьмы, и скорбит о своей участи; здесь его случайно находят друзья и соплеменники, представляющие собой Хор и пытающиеся по мере сил утешить собрата; вслед за ними появляется его старый отец Маной, который, задавшись тою же целью, рассказывает о своем намерении выкупить сына на свободу и под конец сообщает, что сегодня у филистимлян день благодарения Дагону, [752] избавившему их от руки Самсона; эта весть еще более удручает пленника. Затем Маной уходит хлопотать у филистимских правителей о выкупе Самсона, которого тем временем навещают разные лица и, наконец, храмовый служитель, требующий, чтобы узник, представ на празднестве перед знатью и народом, показал им свою силу. Сперва Самсон упорствует и, наотрез отказавшись подчиниться, отсылает служителя: но потом, втайне чуя, что так хочет бог, соглашается последовать за служителем, вторично явившимся за ним и всячески угрожающим ему. Хор остается на месте; возвращается Маной, одушевленный радостными надеждами на скорое освобождение сына; на середине его монолога вбегает еврей-вестник и сначала намеками, а потом более отчетливо рассказывает о гибели, уготованной Самсоном филистимлянам, и его собственной смерти; здесь трагедия кончается.

752

Дагон — см. прим. к «Потерянному Раю», Кн. I., с. 39.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Самсон.

Маной, отец Самсона.

Далила, жена Самсона.

Гарафа из Гефа.

Служитель храма Дагонова.

Вестник.

Хор — евреи из колена Данова.

Место действия — перед тюрьмой в Газе.

Самсон

Направь мои незрячие шаги Еще чуть дальше, вон к тому пригорку. Там можно выбрать меж жарой и тенью; Там посижу я, раз мне выпал случай Расправить перетруженную спину, Которую я гну весь день в темнице, Где, пленник, пленным воздухом дышу — Сырым, промозглым,

затхлым, нездоровым; Вот здесь, куда дыханье ветерка Приносит утром свежесть и прохладу, Ты и оставь меня. Сегодня, в праздник Дагона, их лжебожества морского, Не трудится никто из филистимлян, И я благодаря их суеверью В безлюдном этом месте, где не слышен Шум городской, могу хотя б на миг Нечаянному отдыху предаться, Но только плотью, а не духом, ибо, Едва наедине я остаюсь, Меня, как кровожадный рой слепней, Смертельно начинают жалить мысли О том, чем был я встарь и чем я стал. О, разве ангел, схожий видом с богом, Родителям моим явившись дважды, Им не предрек, что будет сын у них, Как будто это — важное событье И благо для потомков Авраама, После чего опять исчез, растаяв В огне, на камне жертвенном пылавшем? Так неужель я, божий назорей, Для подвига предызбранный с пеленок, [753] Взращен был лишь затем, чтоб умереть Слепым рабом и жертвою обмана, Вращая жернов под насмешки вражьи И силу, что творец мне даровал, Как подъяремный скот, на это тратя? О! При столь дивной силе пасть так низко! Господь предвозвестил, что я Израиль От ига филистимского избавлю. Где ж ныне этот избавитель? В Газе, На мельнице, средь узников в цепях, Он сам под филистимским игом стонет. Но нет! Мне ль в божьем слове сомневаться? Кого как не себя винить я должен, Коль скоро только по моей вине Предсказанное не осуществилось? Кто как не я, безвольно уступив Слезам и настояньям женским, с тайны, Мне вверенной, сорвал печать молчанья, Сказал, откуда черпаю я силу, И научил, как подорвать ее? О, слабая душа в могучем теле! Беда, коль разум вдвое не сильнее Телесной силы, грубой, неуемной, Самонадеянной, но беззащитной Перед любым коварством. Он — хозяин, Она — слуга. Недаром у меня Ее источник — волосы. Тем самым Бог дал понять, сколь дар его непрочен. Довольно! Грех роптать на провиденье, Преследующее, быть может, цели, Умом непостижимые. Одно Я знаю: сила — вот мое проклятье. Она причина всех моих несчастий, Любое из которых не оплакать Мне до́ смерти, а слепоту — подавно. О, горшая из бед! О, жребий, с коим Нейдут в сравненье цепи, бедность, старость — Ослепнув, в руки угодить врагам! Свет, первое творение господне, Для глаз моих померк, лишив меня Всех радостей, что скорбь смягчить могли бы. Я жалче, чем последний из людей, Чем червь — тот хоть и ползает, но видит; Я ж и на солнце погружен во тьму, Осмеянный, поруганный, презренный. В тюрьме и вне ее, как слабоумный, Не от себя, но от других завися, Я полужив, нет, полумертв скорей. О, мрак среди сиянья, мрак бескрайный, Затменье без просвета и надежды На возвращенье дня! О, первозданный луч и божье слово: «Да будет свет. И стал повсюду свет!» — Зачем оно ко мне неприменимо? Луч солнца для меня Утратил прежний блеск, Поблекнув, как луна, Когда она заходит пред зарею. Но если жизни нет без света, если Он сам почти что жизнь и если верно, Что он разлит в душе, А та живет в любой частице плоти, То почему же зреньем наделен Лишь глаз наш, хрупкий, беззащитный шарик, И почему оно — не ощущенье, Присущее всем членам, каждой поре? Тогда б я не был изгнан в область мрака, Где, отлучен от света, свет храню И где, полуживой, полумертвец, — О горе! — не в могиле похоронен, А сам себе служу ходячим гробом И потому лишен Тех преимуществ, что дает кончина, — Бесчувственности и забвенья мук, И ощущаю во сто крат острее Все беды и невзгоды, Что пленнику сулит Жизнь меж врагов жестоких. Но что это? Шаг многих ног я слышу. [754] Толпа сюда валит. Неужто снова Язычники пришли полюбоваться На мой позор, чтоб по своей привычке Насмешками усугубить его?

753

Так неужель я, божий назорей, // Для подвига предызбранный с пеленок… — Назорей — особый класс посвященных у евреев. Давая обет назорейства, человек посвящал себя богу. Он должен был воздерживаться от вина, не есть ничего ритуально нечистого, не стричь волос и избегать всяческого осквернения. Иногда обет принимали родители за детей, особенно испрошенных молитвой. Таким был и Самсон. Ангел, явившийся родителям Самсона, сказал его матери: «…ты зачнешь и родишь сына, и бритва не коснется головы его, потому что от самого чрева младенец сей будет назорей Божий, и он начнет спасать Израиль от рук Филистимлян».

754

Шаг многих ног я слышу. — Перевод стиха Вергилия («Энеида», II, 731).

Хор

Вот он, вот он! Замедлим шаг, Чтоб в слепца испуг не вселить. О рок превратный, казнь беспримерная! Видите, как он простерся, поверженный, В пыль уткнувшись лицом, Словно устал бороться, Словно утратил надежду, Грязным рваным рубищем рабским Еле прикрыт. Ужель глаза не лгут? Ужели это он, Тот прославленный воин, Тот Самсон, что сражал, безоружный, Самого грозного зверя и недруга, Льва растерзал, словно лев козленка, [755] Шел на врагов с руками голыми. В строй их железный, Блещущий бронями халибской выделки, [756] Острыми копьями ощетиненный, Смело врывался, презрев опасность; Тот, чей единый взмах Сеял смерть во вражьих рядах; Тот, чья поступь неодолимая В бегство язычников обращала? Львом он кидался на рать аскалонскую, [757] Наихрабрейших принуждая Тыл показывать иль взметать Прах придорожный нашлемными гребнями. В Рамаф-Лехи, избрав оружием Меч костяной [758] — ослиную челюсть, Тысячу он сразил необрезанцев, Цвет язычников Палестины. В Газе сорвал он ворота [759] и, на плечи Вскинув с запором и косяками, Словно титан-небодержец эллинский, [760] Снес их на холм над дорогой хевронскою, [761] Где исполины некогда жили. Что ему тяжелей — Рабство иль слепота, Эта тюрьма в тюрьме, Где беспросветен мрак? Зрячий порой напрасно сетует, Что дух его — пленник плоти. Нет, лишь душа того, чье зренье отнято, — Подлинно узница, Замкнутая в ночи телесной, Коей скончанья нет, Ибо внешний не может свет Вспыхнуть там, где навек Внутренний свет померк. Ты, чья судьба — подтвержденье Непостоянности счастья, В горе нет тебе равного, Ибо с вершины славы неслыханной, Всюду чтимый молвой, Пал ты до самых глубин бесчестия, Хоть до сих пор никто во вселенной Ни от своих отцов, Ни по прихоти случая Не был щедрей, чем ты, несравненный, Первый среди бойцов, Взыскан силой столь же могучею.

755

…Льва растерзал, словно лев козленка… — один из подвигов юного Самсона: «…и он растерзал льва, как козленка; а в руке у него ничего не было».

756

…Блещущий бронями халибской выделки… — Халибы — племя, обитавшее в Причерноморье, на северном берегу Малой Азии. Славились своими изделиями из железа.

757

…рать аскалонскую… — Аскалон — один из пяти важнейших филистимских городов.

758

…избрав оружием // Меч костяной — ослиную челюсть… — См. с. 464, где этот подвиг Самсона подробно изложен. Согласно библейскому рассказу, название Рамаф-Лехи («брошенная челюсть») произошло от того, что на этом месте Самсон бросил ослиную челюсть, которой убил тысячу филистимлян.

759

В Газе сорвал он ворота… — Однажды Самсон пришел в Газу к блуднице, и филистимляне, узнав об этом, собрались в воротах города, чтобы убить его. Самсон же выломал двери ворот и отнес их на гору, «которая на пути в Хеврон».

760

…Словно титан-небодержец эллинский… — Имеется в виду Атлант.

761

…над

дорогой хевронскою… — Город Хеврон (Хеброн) до возвращения евреев из Египта в Ханаан принадлежал сыновьям Енаковым, исполинам «от исполинского рода» (Числа, XIII, 23, 34).

Самсон

Слова доходят до ушей моих, Но я не различаю смысла их.

Хор

Он говорит. Подойдем… Воитель, Слава Израиля встарь, ныне — скорбь, Здесь мы, твои друзья и соседи. Из Естаола и Цоры [762] пришли мы, Чтобы тебя проведать, поплакать Вместе с тобой иль тебя утешить Добрым советом, затем что лечит Раны души, словно бальзам, Теплое слово участья.

762

Естаол и Цора (родина Самсона) — два города из удела колена Данова, к которому принадлежал и Самсон.

Самсон

Я рад, что вы пришли. Теперь я знаю Уже по опыту — не понаслышке, Сколь часто — исключения не в счет! — С фальшивою монетой схожа дружба. Друзья вкруг нас роятся в дни удачи; В беде ж, когда они всего нужней, Их нет как нет. Вы видите, сколь много Обрушилось несчастий на меня. Но горшее меж ними, слепота, Меня не удручает: будь я зрячим, Мне на людей глядеть мешал бы стыд, Затем что я, как безрассудный кормчий, Мне небесами вверенный корабль Разбил о скалы, за одну слезинку Предательнице выдав тайну силы, Которую вдохнул в меня создатель. О, видно, ныне прозвищем «Самсон» На улицах в насмешку величают Глупцов, что сами на себя беду Накликали, как я, кому господь Дал много сил, а вот рассудка мало! Быть не слабее тела должен ум. Несоразмерность их меня сгубила.

Хор

Нет, не ропщи на промысел всевышний: Всегда коварным женам мудрецы В обман давались и даваться будут. Не упрекай себя — и без того Сверх меры тяжек груз твоей печали. Но, говоря по правде, странно нам, Что филистимлянок предпочитал ты Своим одноплеменницам, нисколько Не менее пленительным и знатным.

Самсон

В Фимнафе взял я первую жену, [763] Хоть мать с отцом сердились, что вступаю Я с иноверкой в брак. Они не знали, Что мною движет бог, что тайный голос Не упускать велит мне этот случай Приняться за осуществленье дела, К которому с рожденья призван я, И от врагов освободить Израиль. После ее измены я пленился Змеей моей, чудовищем прекрасным, Далилой, девой, жившей на долине Сорек, — и каюсь в том, хоть слишком поздно, — Я полагал, что делаю и это Все с той же прежней целью — чтоб прогнать Гонителей Израиля. Однако За все в ответе не она, а я, Кто сдал — о, слабость! — цитадель молчанья Под натиском трескучих женских слов.

763

В Фимнафе взял я первую жену… — Об этом см. с. 467 и прим. Фимнаф (Тимна) — город в уделе колена Данова, где в эпоху судей жили филистимляне.

Хор

Ты никогда — в том мы тебе порука — Не упускал возможности восстать На филистимлян, что гнетут Израиль, Но все ж его сынов не спас от рабства.

Самсон

Виной тому не я — вожди колен, [764] Правители Израиля, которым, Когда они узрели, что творю С врагами я один по воле бога, Уразуметь их трусость помешала, Что час освобождения настал. Бахвалиться я не пошел пред ними — Пускай деянье деятеля славит; Они ж молве о подвигах моих Не посчитали нужным внять, покуда Владельцы филистимские не вторглись С войсками в Иудею, чтоб меня Схватить в ущелии скалы Етама, Где я засел, но не спасенья ради, А с целью истребить их рать сполна. Меж тем, сойдясь туда, сыны Иуды, [765] Чтоб край спасти, меня решили выдать; Не убивать меня я взял с них слово, И сдался, и связать себя позволил Двумя веревками, и отведен Был к необрезанцам, где с рук моих, Как лен перегоревший, спали путы И поразил я челюстью ослиной Всех филистимлян, кроме убежавших. Когда б в тот день пошел за мной Израиль, Сегодня башни Гефа были б наши И стали б господами мы, рабы. Но разве для народов развращенных, Что впали в рабство за свои грехи, Ярем привычный не милей свободы, Покой трусливый не милей борьбы? Что избавитель, посланный им богом, У них стяжает? Зависть, недоверье, Презренье. Что б для них он ни свершил, Они его в опасности покинут, За подвиги ему хулой заплатят.

764

Виной тому не я — вожди колен… — Мильтон косвенным образом обвиняет в рабской психологии своих сограждан, преимущественно вождей пресвитерианской партии, вступивших в союз с роялистами.

765

Сыны Иуды — то есть евреи из колена Иудина.

Хор

Речи твои нам напомнили, Как Пенуэл и Сокхоф презрели Их спасителя Гедеона [766] В день, когда царей мадиамских Он с дружиной преследовал; Как сгубили б ефремляне Иеффая, [767] чье красноречие Лучше меча защищало Землю Израиля от аммонитян, Если б не сокрушила Смелость его их спесь и силу В битве, где всех перебили, Кто «шибболет» не выговаривал.

766

…Как Пенуэл и Сокхоф презрели // Их спасителя Гедеона… — Эпизод из библейской истории евреев, связанный с набегами мидианитян, кочевого племени в северной Аравии. Борьбу с ними возглавил Гедеон. Когда он преследовал двух «царей мадиамских» (мидианитских), старейшины двух израильских городов Пенуэла и Сокхофа отказались дать хлеба голодным воинам Гедеона (Суд., VIII).

767

…Как сгубили б ефремляне // Иеффая… — Ефремляне, евреи из колена Ефремова, позавидовали победе Иеффая над аммонитянами (см. «Потерянный Рай», прим. к Кн. I, с. 37). Они пригрозили сжечь Иеффая вместе с его домом за то, что он не взял их с собой на войну. Тогда Иеффай перебил много ефремлян. Их легко было узнать, так как вместо «шибболет» они произносили «сибболет» (Суд., XI, XII).

Самсон

К их именам прибавьте и мое. [768] Но мною пренебречь народ мой вправе, А вот свободой, божьим даром, — нет.

Хор

Праведными считать Нам господни пути Следует, коль не желаем мы В вечных потемках скитаться. Может только глупец, Мнящий, что он — мудрец, Спорить с божественным провиденьем. Но часто, усомнившись в нем, вступаем Мы на стезю, что небу неугодна, Даем греховным мыслям волю, Идем от заблужденья к заблужденью, И господа гневим, впадая в них, И множим бремя вин своих, Не обретая удовлетворенья. Тщась безграничного ограничить, Его подчинить завету, Которым нас — не себя связал он, Мы не видим, что волен Он своего избранника Выше всех заповедей поставить. Кто ж толковать закон Может лучше законодателя? Разве иначе он, всемогущий, Средств не нашел бы воспрепятствовать Браку героя, Что чистоту был блюсти обязан, Дабы спасти свой народ от рабства, С этой языческою коварной Блудною тварью? Смолкни ж, рассудок! Довольно умствовать! Хоть нам и кажется, Будто виной всему сам назорей, Грех не на нем, а на ней, распутной. Слышишь, Самсон, шаги? Подходит К нам твой отец седоволосый, Старец Маной. Прими, Как подобает, родителя.

768

К их именам прибавьте и мое. — Сближая судьбу Самсона с собственной, Мильтон находит параллель в иудейской истории с Гедеоном и Иеффаем, о которых вспоминает Хор как о примере междоусобных распрей в тяжелое для народа время. В Англии накануне реставрации раздоры в среде республиканцев и в армии создали угрозу новой гражданской войны в то время, как для страны решался вопрос: республика или монархия.

Самсон

Увы! При этом имени тоска И стыд меня объемлют с новой силой.

Маной

Коль вы, собратья по колену Дана, От коих, старец немощный, отстал я, Сюда, в страну врагов, свой юный шаг Направили из уваженья к другу, Который встарь был славен, а теперь Стал пленником, — ответьте, где мой отпрыск.

Хор

Вот он, кому не видел равных мир В величии вчера, в позоре ныне.